Юрий Пашковский - Тени безумия
Компания пьяных студентов ползла от таверны рядом с первым корпусом в сторону общежития. За ними наблюдали верные друзья, подбадривающие криками и делающие ставки на то, кто приползет первым. В сторонке зевал наблюдатель от Комитета Этического Контроля Магии. Студиозусы не прибегали к волшбе, и наблюдатель откровенно скучал. Поставленные в трактирах орбы, гасившие большую часть уловленной рядом магии, а малую часть отрезвляющей пощечиной возвращавшие в посмевших колдовать в запрещенном месте, приучили учеников Школы к определенной культуре пития и поведения под алкогольными парами. Лон Джокк, заменивший на посту главы Комитета Сатаила кер Шагала, отныне сделал главной целью Комитета наблюдение за моральным обликом студентов и развил бурную деятельность по созданию комиссий, решающих проблемы Школы, и насчитал таковых проблем целых семь тысяч девятьсот двадцать четыре штуки. В библиотеке сейчас как раз заседала то ли комиссия по борьбе с курением опиума среди студентов неблагородного происхождения, то ли комиссия по обличению разврата среди представителей высшего общества. И как бы ни помирал со скуки наблюдатель, он явно был рад следить за изображающими улиток Магистрами, а не участвовать в очередном заседании Комитета.
Уолт неторопливо шел к расположенным позади замка ректората домам преподавателей и исследователей. Раньше большая часть работающих в Школе магов жила за пределами учебного заведения в башнях, возведенных на холмах вокруг равнины и озера Кавиш. После Махапопского кризиса и ликвидации по распоряжению Архиректора стабильных Переходов из башен в Школу волшебникам пришлось перебраться в возведенный для их проживания городок, названный Эвристикой в честь системы обучения, практикуемой древнеархэйским философом Стократом[7], учителем знаменитого мага Платиона. Сейчас трехэтажные дома Эвристики окружало великолепие цветущей сирени, дополняемое пестрой красотой садов между зданиями, за которыми следили садовники-эльфины.
Прошла неделя после возвращения Уолта и его команды из Фироля, а он никак не мог прийти в себя.
Алесандр рассказывал, что, получив отчет Уолта по фирольскому заданию, Архиректор взбесился и чуть ли не с ходу начал готовиться к ритуалу Малого Потопа, грозя превратить королевство в большую лужу. К счастью, учуявший неладное Редон Тавлейский, личный секретарь главы Школы Магии, примчался с докладом о поступившей из Фироля сумме, оплачивающей услуги боевых магов, с благодарственной депешей короля Константина I. Его величество благодарил Архиректора и его Магистров за превосходно проделанную работу и сожалел, что его предшественник не смог насладиться результатами их действий, ибо погиб во время захлестнувшего дворец мятежа после отбытия боевых магов.
«Ну, раз такова официальная версия, то кто мы такие, чтобы с ней спорить? – сказал Эвиледаризарукерадин, лаская взглядом внушительное сочетание цифр в конце доклада. – Раз претензий к нам нет, то и Конклав не будет надоедать и ныть, что наши волшебники некомпетентны. Редон, пошли от меня его величеству какой-нибудь сувенир почтой Терн-и-Тассо. Ничего такого особенного… О, вот это отлично подойдет! Напиши, что мы с удовольствием передаем ему волшебный амулет, чье могущество и великолепие не всякий маг заметит и оценит».
Вручив секретарю окаменевшую мышь, с которой игрался кот Архиректора Банкаст, глава Школы выставил Редона из кабинета. Позже Эвиледаризарукерадин повелел Алесандру не принимать заказов из Фироля, какие бы суммы ни предлагались, и вежливо посылать в Конклав, который обычно за свои услуги требовал неотчуждаемый земельный надел.
«Я не злопамятный, – сказал глава, – даже наоборот. Вот совершенно бесплатно даю урок: глупость безнаказанной не остается».
Впрочем, Лаус, чтобы ему на троне как на иголках сиделось, особо Уолта не волновал. Когда выпадала свободная минутка, в голову сразу лезли мысли об Игнассе и его словах. Уолт должен был что-то сделать, но что? И должен ли? Если его провоцировали на определенные действия, то с какой целью? А если наоборот – его заставляли ничего не делать, затаиться и не мешать – но кому? Для чего?
Четыре года назад Джетуш сделал предположение о принадлежности Игнасса к Отверженным, черным магам, поклоняющимся убогам и Хаосу, основным врагам Конклава в Равалоне. Будучи боевым магом, Уолт сталкивался с чернокнижниками всего два раза за жизнь. Первый в Доргасте, крупной эквилидорской деревне, кладбище которой Отверженный использовал как инкубатор для опасной разновидность аномалов, помеси нежити и нечисти. Тогда пришлось изрядно повозиться и даже вызвать для подкрепления отряд некромагов из Школы. Второй раз на далеком Архипелаге, когда Ракура гонялся за морской нечистью, повадившейся выбираться на берег. Как оказалось, помог ей в этом затаившийся на острове ковен.
Оба раза Отверженных, выживших после битвы, забрали прибывшие Стражи Системы, и оба раза руководил командой боевых магов, в которую входил Уолт, Джетуш Сабиирский. Намина Ракура никак не отличился в тех заданиях, и если кем-то Отверженные могли заинтересоваться, так это самим Земным магом, под командованием которого чародеи Школы оперативно разобрались с черномагическими экспериментами.
Тем не менее об Отверженных Уолт знал мало. Черными магами занимался в первую очередь Конклав, и за помощью к Школе в борьбе с ковенами обращался редко.
Стоило, наверное, наведаться в библиотеку и ознакомиться подробнее с информацией о Черных гильдиях, их структуре, целях и способах достижения этих целей.
Уолт обогнул овальный холм с замком ректората, у подножия которого стояли хрисоэлефантинные скульптуры Архиректоров и мраморные статуи знаменитых Магистров. Золотистые одеяния и посохи походили на пышущее пламя, пытающееся сжечь белоснежные лики бывших глав Школы. Темные тени накрывали суровые и гордые лица волшебников и словно боролись со светом магических светильников, подсвечивающих изваяния по ночам. Охраняющие замок ректората мощные чары защищали скульптуры от охочих до золота и слоновьей кости студиозусов, и, наверное, только поэтому их не постигла судьба памятника Дзугабану Фаштамеду.
Уолт улыбнулся. Несколько десятков каменных кубов вокруг холма выглядели не символами, а произведениями одуревшего от похвал эльфийского скульптора и архитектора Мальбиха Эллондэ, приглянувшегося скучающей принцессе Эквилидора Лиисаре за нестандартные пластические творения вроде квадратной дырки в стене, расколотого на две части менгира и названной «Фонтаном» экспозиции ватерклозета посреди королевского Сада Скульптур.
Мальбих утверждал, что ищет новые пластические способы самовыражения, размышляет над формой и размышляет формой, уходит от изобразительной функции в глубины самоосознания, размягчая материю до состояния ассоциативных субстанций и разрушая границы застывших эстетических канонов. Злые языки утверждали, что Эллондэ просто не владеет искусством ваяния, зато отлично владеет искусством слияния с Лиисаре.
Ракуре по большому счету было все равно, хотя как-то в шутку он и предположил, что убоги создали своих муз, тайком выпустили в мир смертных, и одна из них уже нашла в Мальбихе своего верного рыцаря.
Уолт дошел до уложенной мраморными плитами дороги, с которой начиналась Эвристика, и остановился. До дома было рукой подать. Магу оставалось пройти десять метров, свернуть направо, подойти к невысокому, по пояс, забору из бутового камня с декоративными фигурками олорийских и когесских богов наверху, очень нравившихся Эльзе, открыть калитку и зайти во двор.
Неожиданно для себя Ракура повернул налево и направился вдоль окружающей Эвристику живой изгороди – в прямом смысле слова живой, поскольку на ее устроение пошли лозы, лианы и цветы, выращенные карлу Черной империи из магически обработанных семян. Звездообразные азалии шевелили тычинками при приближении смертных, вьющиеся сложными узорами лианы сплетались в изображения животных, разноцветные многоножки, являющиеся продолжением растений, а не поселившимися в ограде насекомыми, светились в сумерках, окрашивая изгородь радугой.
Уолт шел недолго, ночь только-только начала сменять серую кисею на выходное черное платье с бриллиантовыми россыпями звезд, когда он подошел к высокой чугунной ограде, безмятежно поблескивающей малахитовыми переливами октарина. Защитные чары не только искажали эфирные течения, не позволяя накапливаться на кладбище магии, грозящей, как и на любом захоронении, видоизмениться в некросионное излучение, но и отгоняли от кладбища зверей, птиц и пьяных студентов. Впрочем, спокойствие охранных чар было лишь видимостью. Под оболочкой, отводящей магические потоки от кладбища Школы, скрывались Великие боевые заклинания, готовые испепелять, разрывать, сдавливать – одним словом, уничтожать всеми возможными способами посягнувших на покой некрополя злоумышленников. Так, под лохмотьями нищего скрывается Меченый, который не устрашится сойтись в бою с магом один на один.
