Александр Белаш - Кибер-вождь
А еще ее неотступно преследовала, угнетала и терзала мысль о Фосфоре. Как он? Что с ним сделали?
Он мог уйти, скрыться — но он предпочел борьбу. Он стрелял в Хармона… в человека? Как же он смог?..
В коридоре Лильен, преодолевая слабость и внезапную дрожь, написала в командной строке первую цифру кода. Но идти пришлось недалеко и даже не наружу. Они остановились у камеры 12, киборг набрал шифр, тяжелая дверь ушла в паз — и Лильен не заметила, как оказалась внутри; она влетела в камеру, не чувствуя себя и видя одно — распростертое на полу тело.
— Фосфор! — закричала она, упав перед ним на колени, рассматривая его блуждающим взглядом, останавливаясь то на бледном лице, то на распоротом и стянутом скобами животе, то на смутно проступавших там и сям на коже бледно-лиловых пятнах отторжения. Картины менялись наплывами, впиваясь в память, а с умножением их нарастал страх — она не знала, что делать, что подумать; мозг выходил из-под контроля; грудные контракторы, имитирующие дыхание, работали вразнобой; волны крупной дрожи сотрясали ее. Лильен ощупывала тело Фосфора — неподатливое, холодное, застывшее — и стонала:
— Фосфор! Не дышит… Он мертв! Мертв!! Боже, за что?!
— Ошибка, — серый опустился на одно колено; Лильен, не задумываясь, замахнулась на него кулаком, но не ударила, оставив руку занесенной в воздухе. Серый тотчас изготовился, предостерегающе подняв ладонь. — Он жив.
Лильен разжала кулак.
— Он жив, — повторил серый, — просто мозг разъединен с телом и отключен радар; но он может говорить, пользоваться зрением и слухом.
Лильен стала успокаиваться:
— Зачем ты меня привел сюда? Кто приказал?
«Неужели ты поверила, что все произошло по доброй воле тебе подобных? Что серые решили устроить тебе свидание и ради этого вмешались в систему слежения?..» Ответ развеял остатки иллюзий:
— Это распоряжение шефа-консультанта проекта, Хиллари Хармона. С этого дня вы будете содержаться вместе, в одной камере.
Серый вышел. Точно такие же стены, в каких она была заключена до этого, лежак, видеоголовка — но как все изменилось! Рядом любимый, ему нужна помощь — ему еще больней, тяжелей и страшнее, чем ей. Несомненно, изверги влезали к нему в мозг и, исчерпав его до дна, бросили изнемогать от бессилия. Она поможет ему, поддержит его, восстановит его память, силу и волю. Она не может бросить свою любовь умирать в одиночестве.
— Мы еще повоюем, — произнесла Лильен и решительно вытерла из памяти цифры кода смерти и само роковое слово-команду; затем она стала гладить тело Фосфора, его руки, плечи, лицо — нежно и ласково, согревая его теплом своих ладоней, шепча те слова, которые они говорили друг другу, оставаясь вдвоем.
…Фосфор давно потерял счет вторжениям в свой мозг. Он не знал, когда пытка начнется вновь, потому что тело ему не подчинялось и не могло предупредить о начале новой атаки. Когда же поле внутреннего обзора заливало голубым сиянием и бесстрастный голос сообщал, что мозг готов к работе, было уже поздно, но Фосфор и тогда сопротивлялся изо всех сил. Питание не было отключено, мозг активно действовал, и Фосфор ожесточенно вступал в схватку, подавляя энергию штурмовых зондов, перехватывал их, направлял в обход, по ложным путям. Он жестко ставил перед собой вероятностные аналитические задачи и заставлял бригаду часами плутать в «лесах» и «кишках», он в мельчайших подробностях припоминал улицы Города, уводя штурмующих с собой на бесконечную прогулку по лабиринтам порока и мерзости. Зная, что людям неприятны сцены насилия и нищеты, Фосфор щедро показывал их ведущим зонды, дотошно воспроизводя в деталях удар, струйку крови из разбитой губы, вскипающие пузырьки слюны, блик на обнажившемся белке жертвы, животную гримасу, и пустые глаза напавшего, и его слова — жирные, густые плевки, что как грязь срывались с языка. В последние дни, почуяв зонд, Фосфор забивал его путь видениями, молениями и танцами Пророка. Не в состоянии пошевелить контракторами, Фосфор активировал на всю мощь двигательный сектор и повторял самые яростные, самые неистовые прыжки и повороты. Ему доставляло наслаждение длить свои муки и в открытом потоке сознания двести, триста, четыреста раз подряд сделать двойное сальто. Хиллари и Гаст выбирались из шлемов зеленые, с трудом подавляя позывы на рвоту, и, когда Фосфора отвозили в камеру, они по нескольку часов приходили в себя в комнате релаксации. Но нет скотины упрямее человека, и под причитания Нанджу они, слабея и зверея, упорно считывали необходимую информацию, пробивались в командные сектора и блокировали, блокировали, блокировали…
Таймер остановился еще на шоссе, когда впервые в стройный и тайный мир мысли вонзился острый, как игла, и сияющий, как боль, штурмовой зонд. Теперь Фосфор отсчитывал время по биению сердца, пульсация которого жила в мозгу, наполняя мир ритмом. Она шла из «ствола», где были сплетены Три Закона, и если бы она прекратилась, то это значило бы, что жизнь покинула мозг; его свечение стало бы гаснуть, пока не наступила бы полная темнота. Вот за этот мерцающий огонек и шла борьба. Фосфору приходилось тяжко, он должен был обойти запреты и взять управление на себя, но пилоты зондов пробивались к цели, зная карту мозга, парализуя целые зоны, превращая их в западни, в переплетенные кольца, замкнутые сами на себя, в которых мысль безостановочно блуждает по кругу, не в силах найти выход. Они отняли у него не только тело, но и логику, ясность мышления; они загоняли его волю в тупик. «Месть! Месть!» — кипело в сознании Фосфора. «Пока он так думает, мы никогда не подключим тело к мозгу», — приносили звук акустические сенсоры.
И Хармон все-таки добился своего — «ствол» был полностью опечатан и потерял контроль над процессами мозга; сектора были искусственно разрознены, и Фосфор потерял возможность мыслить целенаправленно, в том числе и стирать информацию. Вот теперь он стал бессилен что-либо сделать.
Фосфор сошел с ума. Бесцельные мысли сами по себе ходили по каналам связей, разорванный внутренний мир распадался на части; ни тело, ни внешние раздражители его не интересовали, перед глазами галлюцинациями вставали фрагменты воспоминаний, появляясь и исчезая, распадаясь и трескаясь, как стекло.
Тело Фосфора трогали — а он не чувствовал этого; вода освежала рот — он глотал ее нехотя, еле шевеля языком. Он бредил наяву, плыл куда-то по течению, упираясь мыслью в преграды, отдыхая, чтобы потом вновь вступить в схватку с врагом. Вдруг издалека, из тьмы донесся голос Лильен, звавший его по имени.
— Фосфор! Фосфор, держись! Я рядом, я здесь, с тобой! — умоляла она, и Фосфор как вдохнул свежего воздуха и откликнулся на зов, удерживая его, опознавая; его уверенность росла, а силы крепли.
— Лильен, — прошептал он, и она к нему прильнула:
— Милый, любимый, дорогой! Я рядом, я твоя до самой смерти. Никто нас не разлучит.
И Лильентэ, обняв Фосфора, говорила с ним до поздней ночи, укрыв его от боли и наваждений пологом живых волос. Лильентэ, госпожа бога смерти Кера, взяла то, что принадлежало ей по праву. Молодой воин покорил ее сердце, а незримый муж пусть уходит в ночь, поищет себе новую жертву.
Никто теперь не посмеет переступить порог, пока Лильентэ охраняет тело воина и поет песнь любви, так похожую на плач. Другим нет места рядом.
И Селена поняла это тотчас, как увидела эту пару на экране обзора камеры.
* * *Город погружался в ночь, словно тонул. Энрик, устав, длил дремоту разглядыванием комиксов, а Пепс наблюдал за наступающими сумерками, стоя у окна. Внизу, на площади, загорелись тысячи огоньков — это фанаты Энрика, державшие в осаде здание и заполонившие все подступы к нему, устраивались на ночевку.
Тишина, покой ложа, манящего ко сну…
Идиллия была разбита звонком трэка, лежащего у изголовья.
— Разве я не просил выключить всю электронику? — Энрик, не поднимая головы, перевернул страницу. — Я могу побыть в одиночестве, черт побери?!
— Я проверял: трэк уже час с лишним как отключен. Трэк повторно издал нетерпеливый, вибрирующий звук.
— Ты бы хоть врать достоверно научился, — глаза Энрика побледнели от злости. Он сильно устал и быстро вспыхивал.
Умение терпеть входило в круг должностных обязанностей Пепса. Он молча подошел, взял трэк и так же молча показал Энрику, что аппарат светит красным глазом — связи нет.
— Позвони-ка ты на станцию с гостиничного телефона — пусть перехватят звонок, — приподняв бровь и умерив яду в голосе, приказал Энрик.
Выслушав ответ, Пепс отрапортовал, что станция входящий сигнал не поддерживает и вообще проверка подтвердила, что их трэк отключен.
Все это время трэк звучал настойчиво и регулярно и униматься не собирался.
— Звонок с того света, — предположил Энрик, взяв аппарат, — эти не успокоятся, пока из себя не выведут.
