Винсент Килпастор - Беглый

Она убедилась, что с лицом всё на уровне и облегчённо улыбнулась:

— Ленара.

— Ленарочка. Вы кусочек солнца в ущелье моей сумрачной жизни! Если бы судьба подарила мне шанс работать с вами, я каждую весну и осень штурмовал для вас неприветливые горы Тянь-Шаня, и на вашем столе не увядали бы первые подснежники, огромные, как ваши ресницы и драгоценные эдельвейсы, нежные как ваши драгоценные губы! Старая син-дзяньская техника вкупе с придыхательным стилем общения, сработали на поражение.

— Ну хорошо. Ладно. Уговорили. Сейчас спрошу у Дона, может быть он вас примет! Хотя надежды мало.

У Ленары была широкая, но, к сожалению, совершенно плоская задница годная разве только для гонок на байдарках и каноэ. Я глянул на стену подъезда и взмолился всем известным прогрессивному человечеству богам.

Ленара не возвращалась в подъезд целую вечность. Я уже почти уверовал, что она забыла про мои унылые эдельвейсы, как бронированная дверь с грохотом приоткрылась и она махнула мне с улыбкой:

— Дон вас ждёт! Постарайтесь полаконичнее.

Я вошёл в самую обычную четырёхкомнатную квартиру улучшенной планировки времён угара СССР. Справа в зале вдоль стен стояли четыре стола и на каждом было по настоящему компьютеру американской фирмы Делл. Это выглядело круче интернет кафе, где я уже заочно познакомился с Ван Эппсом и его романтической легендой путешествующего шпиона-общественника.

Видимо я слишком долго любовался залом, потому что Ленара толкнула меня в то место, где поясница переходит в задницу и игриво шепнула:

— Ну давай же, переводчик, шагай уже. Мы скоро закрываемся. Дон у себя в офисе.

Очертя голову я шагнул в сторону спальни. Над дверью висела наклейка — синие буквы на молочном фоне — «Майнард Дайнэмикс». Больше подходит для названия раздела теоретической физики атомного ядра, подумалось мне когда я входил в лобовую атаку с человеком известным нашим спецслужбам как Ван Эппс, Донован.

У вас бывало так что вот увидел человека, и в какие-то доли секунды уже знаешь, что он вам нравится. Без оттенка интима, без пола, нравится в целом, как нематериальная сущность знакомая еще с прошлых жизней? Если не бывало — не парьтесь, у вас эти жизни ещё впереди.

Ван Эппс мне понравился сразу, в первую же секунду. Может он мне показался таким знакомым, потому что я видел кучу я фоток за несколько часов до этого? Трудно сказать.

Комната превращённая Ван Эппсом в рабочий кабинет походила на захламлённый капитанский мостик шкипера Летучего Голландца. На полу лежал ворсистый ковёр усыпанный экселовскими распечатками, чертежами, туристическими брошюрами и флаерами. На ковре стоял неподъемный дубовый стол. Столешница умоляла, чтобы с нее стёрли пыль, но это было практически невыполнимой задачей. Большая часть поверхности была закрыта чёрным монитором, совершенно несуразных размеров мышью, которую не нужно было двигать, а двигался только красный шар на её спине. Это была даже не мышка, а гигантская крыса, сбежавшая из из застенков лаборатории, где ей привили последнюю степень канцера. Тут же была немаленьких размеров эргономическая клавиатура от создателей Виндовс. Клавиатура преломлялась как раз посередине, как большой чимганский хребет. Подсоединялись эти фантастические инопланетные манипуляторы целой связкой проводов к неброской алюминиевой роскоши мак бука.

Макбук и его Ван Эппс были неразлучимы как иголка с ниткой. Вся эта техника в описываемые времена в Ташкенте стоила как приличные жигули с небольшим пробегом. Я протянул шкиперу резюме, поклонился и представился на американский манер:

— Алэкс!

Ван Эппс помахал мне из-за стола рукой и просто сказал:

— Хэллоу, Алэкс. Я — Дон!

Потом он скользнул взглядом по рукотворному памятнику малявинского творчества — моему шикарному резюме, демонстративно его скомкал и ловко забросил в корзину для бумаг в противоположном углу. Судя по шарам скомканной бумаги вокруг урны, попадал Ван Эппс через раз.

— Давай-ка своими словами, у тебя десять минут, Алекс. Гоу, гоу, гоу!

Я откашлялся и понёс по бездорожью, надеясь, что после моего ухода Дон не опуститься на колени перед корзиной и не сверит мои показания с показаниями резюме или, не дай бох, попытается отыскать моих ранее потерпевших работодателей.

Чтобы не сбиваться, я крайне редко заглядывал в совершенно нечитаемые глаза шкипера, а сосредоточился на чеканке за его спиной. На чеканке была изображена сгорбленная женщина в парандже. Когда живёшь в джамахирии медные чеканки кажутся примитивными. А вот с другой стороны океана, откуда прибыл Дон — они уже кажутся волшебной экзотикой.

Я нёс порцию пурги о том, что в принципе у меня уже есть шикарное предложение от Джонсон-и-Джонсон, а но мне для самоутверждения и роста необходимо получить плащ мушкетёра от Майнард Дайнэмикс.

Дон вдруг прервал меня:

— Кэн ю ду ми э фэйвор, плиз? Сгоняй-ка на улицу, как выдешь из подъезда — направо, ближе к автобусной остановке, там женщины продают лепёшки и каймак. Купи, пожалуйста, две лепешки и пол-литра каймаку — перекусим сейчас напару, не против? Узбек саур крим — симпли де бест.

Вот так он именно и выразился — половина фразы на английском, половина на совершеннейшем русском языке. Если и присутствовал акцент — то это был только намёк на таковой. Акцент прибалта всю жизнь прожившего в Москве и выезжающего на родину раз в году исключительно в отпуск.

Я сразу упал с лошади и потерял почву под ногами — чувствуешь себя полным кретином, когда почти полчаса ораторствуешь на английском, адресуя всё человеку, который говорит по-русски лучше чем большинство жителей среднестатистической Елабуги.

Выход из смертельного цуцванга мне подсказал сам Дон — я ухватил протянутые сумы, и красный как бурак под мухой, рванул к остановке за лепёшками и каймаком. Раунд бесспорно был за двурушным цээрушником. Когда слишком долго общаешься с людьми тупее себя, быстро теряешь форму. Потом это больно осознаёшь, наткнувшись в тихой заводи джамахарии на опытного шкипера легендарного Летучего Голландца, а тот моментально отправляет тебя ко дну.

Я вольно оперирую тут термином «русские Ташкента». Давайте схематично определим, что это за племя, дабы избежать разночтений в среде разночинцев. Русские Ташкента это те, которые прожили большую часть жизни в Ташкенте или даже родились там. Как правило они имеют русские имена и фамилии, читают русскую литературу и смотрят телевидение со страшным названием — Останкино. Для облегчения работы госструктур метрополии в лице Российской федерации эту категорию недолюдей принято считать «русскоязычным населением». А в простые коренные фолькс-метрополы россияне ласково именуют нас — «чюрки», как производное от «тюрки». Для путешествия в Москву, чюркам нужна сопроводительная береста Преподобного Овира. Хотя и в сердце чюрок от звука «Москва» сливается никак не меньше, чем в сердце неподдельных сертифицированных россиян.

Русские Ташкента различают сметану и каймак. Сметана — это та субстанция что продаётся в гастрономе и подвергается агрессивному воздействию со стороны предприимчивых председателей совхозов, завбазов и завмагов. Домашний каймак — это версия сметаны настолько густая, что её можно перепутать со сливочным маслом. Каймак это термин именно ташкентских русских, потому что в узбекском на оба явление есть всего одно лишь слово — «каймок». Но тут узбеки дали маху — спросите любого русского что есть сметана, а что есть каймак — получите чёткий ответ с полными математическими выкладками. Мы знаем узбеков и узбекский лучше чем они сами.

Пресловутый каймак кстати, кажется, помог мне выявить слабинку Дона — жадность. Денег, которые потомок голландцев выделил на трапезу — две лепёшки и банку узбекского варианта хорошей сметаны, денег-то мне не хватило! Пришлось доплатить шестьдесят семь сумов из собственного кармана. Не бох весть какая взятка, а все же это мне вернуло некоторое ощущение влияния на процесс интервью.

Горячие лепёшки с каймаком, когда ты ломаешь их и, обмакнув в переходную стадию между сметаной и домашним сливочным маслом, с хрустом поглощаешь — чертовски хороши. Настолько хороши, что пришлись даже белому человеку с брызгами арийских веснушек — представителю племени борцов с холестеролом. Тайная докторина масонов в том, чтобы, вытеснив местный холестерол с рынков, заменить его на американский дирол без сахара.

Мы хрупали завтрак богатого бабая и трепались о моей работе на турков в Москве. Дона удивляло, чем же турки так сильно могли насолить нашему юртбаши, что он их выдавил, и в Москве их сейчас гораздо больше чем в Ташкенте. А я задумался, чем же юртбаши так могли насолить сами узбеки, ведь скоро их количество в Москве перетянет любой крупный город джамахирии.