Дмитрий Старицкий - Горец. Оружейный барон
Подняв бульдозерные отвалы как дополнительную защиту, мы с 'артштурмом' двинулись по шоссе на соприкосновение с противником. Я боялся только одного, что нам патронов не хватит.
Видно было, что около расстрелянной артиллерийской батареи танкетки уже утюжили пехоту, а белые силуэты штрафников копошились у пушек. Захватить батарею не удалось. Точнее захватить-то ее захватили, а вот вывезти нечем. Всех лошадей побили. Красивые были кони… Жалко…
Когда бронетехника стала давить трупы на дороге, оставшееся в живых фузилеры первых батальонов встали на колени в снег на обочине шоссе и заложили руки за головы. Сдаются.
Остаток пехоты, той, что шла за артачами, во все лопатки убегала обратно в город. Вот так и рождается танкобоязнь.
'Коломбина' выехала вровень со наступающими штурмовиками и угощала бегущих осколочными гранатами с толовой начинкой.
От охотничьего городка не торопясь выехал наш последний резерв — гвардейские саперы, определенные в трофейную команду. На дороге много ништяков валяется — не бросать же их. Да и пленных пора организовывать пока они не очухались.
'Коломбина' вышла на прямую наводку и стала долбить шрапнелью вдоль улицы сквозь ворота. 'Элика' со своей позиции добавляла навесным огнем.
Штрафники, впрягшись по десятку в зарядные ящики вместо лошадей, с матерками подтаскивали самоходчикам трофейные боеприпасы.
Рецкие штурмовики формировали штурмовые группы.
Весь бой занял двадцать две минуты.
В столицу мы влетели на плечах бегущего в панике противника.
Я остановил БРЭМ, слез на землю схватил на обочине за шкирку коленопреклоненного фельдфебеля, поднял на ноги и сунул ему в руки свою запасную портянку.
— Иди, скажи там своим, что тех, кто будет тихо сидеть в казармах, мы не тронем. А кто будет сопротивляться законному императору, казним как предателей. Без жалости. Это я сказал — Кровавый Кобчик.
Здоровенный бугай красавец брюнет с голубыми глазами этот фельдфебель неуверенно пошел к городским воротам, будто из него вынули позвоночник. Белая портянка волочилась за ним, но он крепко ее сжимал в опущенном кулаке. Он все не мог понять, что это такое вдруг произошло так быстро. Маршировала гвардия немалой силой, подавляя всех вокруг своей крутизной… и вдруг все. И сам он в снегу обочины стоит на коленях, закинув ладони на затылок. И ему страшно.
Первые две роты фузилерного полка полегли почти поголовно. Как и конная батарея, где не осталось никого выжившего из орудийной прислуги. В других ротах тоже богато покосило пулеметами.
Офицеров в колонне не осталось ни одного на ногах. Кто не убит, тот настолько ранен, что стоять не может.
Большинство трупов гвардейцев лежали на дороге как живые — штатные пульки маленькие, шрапнельные поражающие элементы тоже не с кулак размером — глядя недоумевающими голубыми глазами в стылое хмурое небо. Как бы причитая: 'а нас-то за что?''. Фигуры их больше всего напоминали сломанных оловянных солдатиков, настолько аккуратно подогнана была их амуниция. Даже подковки сапог у всех были прибиты под одинаковым углом.
Подошел к сдающимся гвардейцам на другой обочине. Их было много. Сотни человек. Где в рядок. Где кучками стоит на коленях, головы опущены, руки подняты, винтовки на дороге валяются. На броники даже смотреть боятся. Ближний ко мне гвардеец — дядька в возрасте лет за тридцать с нашивками ефрейтора сверхсрочника, брызнул в меня снизу вверх расфокусированным взглядом и негромко зашептал, запричитал заевшей патефонной пластинкой.
— Не надо меня давить… Не надо меня давить… Не надо меня давить… Нельзя меня давить… Лучше застрелите, сделайте милость…
Я оглянулся. На неестественно белом снегу отвал, гусянка и катки БРЭМ все были в крови, и остатках давленной сизой солдатской требухи пополам с рваным шинельным сукном. В дополнение к картинке бил в нос кислый запах крови и свежего дерьма. Жуть какая… Даже на фронте такой жути не было.
А ведь с момента взрыва в охотничьем замке и суток не прошло, а жертв этой гражданской войны уже за тысячу перевалило… Если не больше.
Но это еще не все. Далеко не все. Надо еще взять город. Надо еще удавить этого графа. Сколько можно этим гадским Тортфортам меня преследовать? Пора положить этому конец.
20
'Так громче музыка играй победу. Мы победили, и враг бежит, бежит, бежит…'
Однако сразу в столицу на плечах бегущего противника не вошли. Улочка узкая. Дома по обеим ее сторонам старые трех-четырех этажные. Застройка плотная, без прмежутков между домами. Развернуться особо негде.
Даже с учетом того что при появлении в воротах 'коломбины' драп мятежных гвардейцев усилился до предельных возможностей человеческого организма, на мостовой осталось очень много мертвых мятежных гвардейцев посеченных шрапнелью и картечью, побитых пулеметами и просто во встречной давке насмерть задавленными. Иной раз в два-три слоя лежат. Кровянить гусеницы относительно чистых пулеметных танкеток мне не хотелось. То, что даже в поле в эксцессе боя выглядело неприятно, то в городе просто жесть. Запугивать же запредельно обывателей в нашу задачу не входило. Они и так насмерть перепуганы безудержным гвардейским драпом после пафосного парада и шрапнельным обстрелом. Крыши, небось, все в дырках.
Мимо самоходки просочились две штурмовые группы, потом еще две, потом еще… Они, хрустя под каблуками выбитыми стеклами, страхуя друг друга, волчьим изгоном заняли перекрестки и другие стратегические точки этой кривоватой улицы, по ходу проверяя входы в подвалы, арки и окна первых этажей. Не забывая приглядывать за окнами верхних этажей.
Убедившись, что огневого противодействия не предвидится и артиллерийская поддержка больше не требуется 'коломбина' задним ходом вышла из проема старых средневековых ворот обратно в поле и пропустила в город команды саперов-трофейщиков на санках. Те споро оттаскивали трупы гвардейцев к стенам домов и складывали посередине улицы в кучи их оружие и амуницию. Отдельно в ящики собирались патроны.
На помощь трофейщикам отрядили и штрафников. Морщились графья-бароны но трупы таскали без ропота. Сами при этом выглядели как незнамо кто в грязных маскхалатах, в которых с трудом после боя угадывался первоначальный белый цвет.
Командир штрафной роты щеголял окровавленной повязкой на правой руке, с поддержкой на косынке наспех сооруженной из бинта. Но не уходил к санитарам, командовал своими мортусами ##1.
* * * * * *##1 М о р т у с — муниципальный служитель в обязанности которого входили уход за заразными больными при эпидемиях и уборка трупов.
* * *— Граф, — позвал я его, когда сам вошел в город со своей охраной и инженерами, тащившими за мной полевой телефонный кабель. — Я вижу, вы уже искупили свою вину кровью. Можете подходить за реабилитацией, когда я тут где-нибудь устроюсь.
— Если позволите, барон, то я останусь со своими штрафниками до конца, — возразил он мне. — Дело чести и авторитета.
— Если вы так ставите вопрос, то ничего не имею против, — ответил я. — Даже отмечу такое ваше поведение перед его величеством.
Глаза бывшего гвардейского подполковника обрадовано сверкнули. Смысл и радость гвардейской службы быть отмеченным императором.
— Много потерь? — продолжил я его расспрашивать.
— Треть, господин командор. Двадцать два фельдюнкера. В основном в рукопашной при захвате батареи.
Надо же… Я почему-то посчитал, что он в два раза больше подчиненных в бою положит. Не меньше. Обманчив бывает внешний вид.
Но я должен признаться, барон, что ваши бронеходы это страшное оружие, — продолжил граф. — Нечеловеческое. Если бы я не был на вашей стороне в этом бою, то, наверное, бежал бы сам позорно с поля боя.
— То ли еще будет… — вздохнул я, припомнив кино про ядерный взрыв на Тоцком полигоне, которое нам показывали в армии. — Техника в наше время меняется молниеносно. Если позволите, граф, дам вам один совет…
— С удовольствием выслушаю его, — действительно по лицу видно, что проявил заинтересованность.
— Вы храбро сегодня сражались, граф. Сразу скажу, наград за сегодняшний бой не будет. Какие награды могут быть в братоубийственной войне? Но когда император будет возвращать вам прежние чины, то проситесь сразу перевести вас в армию, пока война официально не закончилась. Сами понимаете, что императорскую гвардию после такого мятежа ожидают перетряски да массовые чистки с отставками. Возможно даже 'с позором'. А так вы безболезненно выйдете в войска генералом. Получите под командование бригаду. Ранг вам позволяет. Но это так… Между нами.
— Благодарю вас за совет, барон. Он действительно ценный. А что будет теперь в стране?
— В империи продолжится гражданская реформа покойного императора Отония. Она прогрессивна. Нет у империи иного пути, как переходить на индустриальный уклад хозяйствования. Феодализм это родимые пятна прошлого, тянущего нас вниз. Сохраним феодализм, проиграем экономическое соревнование другим великим державам. Тогда нас раздавят и растащат по мелким лимитрофам. Мы и эту войну против всего мира, если можно так выразиться, еле-еле вытянули благодаря индустриальному рывку. Но этого мало. Сегодняшний мятеж гвардии, по большому счету, это попытка возврата к феодализму. Потому как доходы от традиционного сельского хозяйства если и не упали, то стали бледно выглядеть по сравнению с доходами фабрикантов и купцов. А это обидно тем, кто еще крепостное право помнит если не сам, то по рассказам родителей. И даже не в доходах основная обида, а в том, что шапки перед ними перестали ломать и спины гнуть. И в глаза смотрят дерзко.
