Виктор Точинов - Рай Сатаны
Толстый и давно не мытый мужчина – проще говоря, президент Гор – громко и затейливо выругался. Он был в ярости. Ему очень хотелось вскинуть «дыродел» и высадить всю обойму. Расстрелять, изрешетить человека в мундире сибирских сепаратистов, сидевшего напротив и застывшего, как восковая фигура.
Гор понимал, что его молчаливый, неподвижный и бесплотный визави не более чем марионетка или напалечная кукла, никак не отвечающая за отсутствие кукловода. Но рука все равно тянулась к кобуре.
Казначей клуба, находившийся здесь же, в штабе, бурных эмоций не проявлял. Последняя его эмоция – безмерное удивление – навеки застыла на мертвом лице. Хранитель клубной казны знал толк в бухгалтерии, но слишком поздно сообразил, что при делении любой суммы наибольший результат получается, если делить на одного.
В Стеклянном Доме стоял шум и гам, гремела музыка и перекрывали ее пьяные вопли. Байкеры праздновали победу. Водка лилась рекой, президент не поскупился. Женщины, даже самые немолодые и страшные, шли нарасхват.
Гор не выпил ни капли. Он понимал, что одержанная победа сродни поражению. Что поселок «блэкдевилсов» после нее обречен. Что обратный отсчет начался…
Они сегодня не просто прищемили хвост Триаде. У поднебесников очень трудно понять, где кончается Триада и начинается государство, но дело даже не в том. Сегодня адские жители оказали сибирякам услугу особого рода… После таких услуг услужившие не заживаются. Их устраняют при первой возможности, во избежание утечек информации.
Пепс, знавший толк в разводках и провокациях, тоже наверняка понимал, во что вляпались «блэкдевилсы». Поэтому на собрании и сопротивлялся, как мог, принятию решения о нападении. Поэтому и дезертировал. Гор не расстроился и не разгневался, хотя на людях изобразил именно такие реакции. Пускай… У бывшего вертухая нюх еще тот, и чем дальше он сейчас от Ада, тем лучше. Именно сейчас, когда творится нечто странное и непонятное…
Гор не вчера родился и прекрасно понимал – сибиряки могут пообещать ему что угодно, но спишут в расход президента «блэкдевилсов» с той же легкостью, с какой он сам списал свою команду. Гор сделал свое дело – какой смысл возиться с отработанным материалом?
Он все понимал и подстраховался. Запись всех бесед с эмиссаром сепаратистов спрятана в надежном месте, вдалеке от поселка. Копию Гор держит при себе. И если союзники подведут, убойное доказательство уйдет к поднебесникам. Даже если Гор будет к тому времени мертв, все равно уйдет. Тайник с записью помечен аварийным радиобуйком, найденным на захваченном вездеходе. Если буек не отключить, через две недели он активизируется.
Гор считал, что этих гарантий вполне достаточно… Но произошло непредвиденное. Сибиряки не выходили на связь. Вообще. Словно им было абсолютно наплевать на все, и на свои дальнейшие отношения с поднебесниками в первую очередь.
Президент не понимал ничего. И был в ярости.
А вокруг, диссонируя с его настроением, царило самое безбашенное ликование. Ликовали мемберы, радуясь захваченной богатой добыче. Ликовали безлошадные доселе саппорты – потери большие, два десятка человек убитыми и тяжелоранеными, куча байков освободилась… Ликовал в доску пьяный кэп Стингер, не без оснований рассчитывавший занять место Большого Пепса.
Стеклянный Дом – огромный светящийся купол посреди безмолвной ночной тундры – казался исполинской поганкой, грибом-люминофором невероятных размеров.
Первый пристрелочный снаряд упал с небольшим недолетом, метрах в десяти. Сверкнуло, грохнуло, одна растяжка лопнула, рассеченная осколком.
В поганке продолжалось веселье. Продолжала греметь музыка, пьяные вопли и женский визг не смолкли. Грохот взрыва почти никто не услышал. Трудно услышать, когда над ухом куда громче грохочут динамики. А толчок – так кого тут удивишь толчками…
Серия из пяти выстрелов накрыла Дом прямыми попаданиями. 105-миллиметровые снаряды прошивали флуорокарбон, как бумагу, взрывались внутри. Взрывная волна сметала хрупкие перегородки, осколки убивали людей. Каркас был поврежден, здание вздрогнуло, покосилось, но устояло. Свет горел, музыка продолжала греметь, но крики людей звучали теперь совсем в другой тональности.
В обстреле наступила пауза. Короткая, на четырнадцать секунд, не больше и не меньше. Именно столько времени отводят нормативы на то, чтобы вставить новую кассету со снарядами в индукционное орудие.
Новая серия, шесть снарядов. И все легли точно в цель. Свет мигнул, снова вспыхнул, затем погас окончательно. Музыка смолкла. Вопли стали слышней.
Сопротивление никто не оказывал. У Гора имелись причины не выставлять в эту ночь дозоры по периметру лагеря. На большом празднике гуляли все.
Но даже будь дозорные на своих постах, трезвые как стеклышко, – ничего бы не сделали. Даже не сообразили бы, откуда летят снаряды. Индукционка стреляет практически бесшумно, и казалось, что летящие в Стеклянный Дом посланцы смерти материализуются из ничего, из пустоты, из ночной темноты…
Левая часть здания сложилась, будто карточный домик, завалилась внутрь – медленно, неторопливо. Хрустко ломался флуорокарбон, скрежетал сминаемый каркас, оборванные кабели трещали и искрили. Правая сторона еще держалась, скособоченная, готовая рухнуть, – перенапряженные стальные тросы растяжек издавали низкий гудящий звук, словно огромные басовые струны. Где-то в глубине Дома разгорался пожар.
Лишь после третьей серии снарядов байкеры начали выскакивать наружу. Разбегались в панике, не понимая, что можно и нужно сделать. Кто-то просто бежал, куда глаза глядят, другие, сохранившие чуть больше самообладания или чуть более трезвые, устремились к тундробайкам, – главное унести ноги из-под обстрела, а уж потом можно задуматься, кто стрелял и зачем…
В этот момент на вершине ближнего холма показались нападавшие. Громадная машина, атомный тягач, «паровоз» разграбленного поезда… Победители и не вспоминали о нем, уверенные, что уцелевшие поднебесники драпают без оглядки, спешат добраться до своего судна.
Они не драпали. Они спокойно уничтожали Ад и его обитателей. Неторопливо, без суеты, но и не теряя ни одной лишней секунды.
Луч огромного прожектора скользнул по тундре, выхватывая из темноты мечущиеся фигуры, ослепляя бегущих. Индукционка больше не стреляла. Башенка, где она была установлена, опустилась, втянулась в корпус машины. И тут же заработали «ревуны».
Президент Гор сразу сообразил, что происходит. Ожидал чего-либо подобного, хоть и не так скоро. И действовал быстро, но продуманно.
Вторая порция смертельных подарков не успела еще устремиться к Дому, а Гор уже оказался в соседнем помещении. Там хранилось главное его сокровище, его «харлей».
Байк стоял полностью заправленный, багажные сумки набиты так, что едва застегнулись. Гор, собираясь на Большую землю, не хотел бросать старого проверенного друга. Если бы пришлось выбирать, он, наверное, оставил бы здесь клубную казну, но не мотоцикл.
Выбирать не пришлось, деньги и побрякушки лежали, упакованные в багаж. Не то чтобы очень много, но все же христорадничать не придется.
Двигатель завелся с четверти оборота. «Харлей» с ревом рванулся с места.
Снаряды снова загрохотали, где-то совсем рядом, Гор понимал: вывести байк из гибнущего здания он не успеет. И все же сердце болезненно сжалось, когда мотоцикл вломился в полупрозрачную стену… Президенту казалось, что острые осколки флуорокарбона полоснули не по хромировке, а по его коже.
Свет погас. В коридоре фара высветила женщину с перекошенным от ужаса лицом. Гор не сбавил ход, наборот, прибавил газу, готовый сбить дуру, размазать по полу. Дура отскочила, прижалась к перегородке, байк пронесся мимо, врезался во внешнюю стену. Она была вчетверо толще внутренних, но три центнера металла и полтора центнера плоти набрали неплохую инерцию…
Байк с легкостью протаранил лишние слои пленки и выскочил наружу. Как раз под луч включившегося прожектора и под очереди «ревунов» – тягач надвигался на Дом именно с этой стороны.
Гор, ослепленный мощным световым потоком, не сумел разглядеть нападавших. Но отреагировал мгновенно. «Харлей» вошел в резкий вираж, развернулся, вспахивая мох и наклонившись чуть ли не параллельно земле. Вылетел из круга света, помчался в сторону.
Через пару секунд Гора и его врагов уже разделяло то, что осталось от Стеклянного Дома. Он прибавил газу.
Странное дело – вокруг рушилось и гибло все, чему он посвятил последние годы, – а Гор был счастлив. От бешеной езды через ночь, от рева двигателя, от позабытого ощущения скорости и свободы.
Казалось, все вернулось на сорок лет назад. Нет лишних килограммов, нет одышки и болезненного хруста в коленях. Он снова молод, впереди пустое и ровное ночное шоссе, ветер треплет неприкрытые шлемом волосы, а сзади плотно прижалась очередная мочалка – так, что твердые ее груди прекрасно ощущаются сквозь кожу косухи. Гор почувствовал, как пальцы девушки коснулись его затылка, – да, киска, да! – а шоссе тянулось в бесконечность, шоссе манило, шоссе звало…
