Как приручить дракона – 5 - Евгений Адгурович Капба
И вдруг продекламировал:
— Все эльдары — гнилая рыба,
Авалон весь — жадная пасть.
Но Россия — вот это глыба!
Лишь бы только — царская власть! — а потом вдруг спросил: — Знаешь, как я могу решить твою проблему?
— Как? — спросил я, даже не пытаясь удивляться происходящему.
— По щелчку пальцев, — сказал он, и, подняв вверх правую руку, щелкнул пальцами.
Загудели глухо колокола. Задрожал металл крыши под нашими ногами. Купола заблестели невыносимо ярко. Галдя вспорхнули птицы, кажется, с всех деревьев в городе, страшно завыли собаки. А потом все стихло.
— Однако, получилось гораздо легче, чем я думал, — несколько сдавленным голосом проговорил Феодор Иоаннович. — У тебя есть платок?
Я глянул на него — носом у царевича шла кровь, она текла по усам, губам, бороде, стекала на грудь, на черный мундир без знаков различия. У меня был платок — в заднем кармане джинсов, благо — чистый. Я мигом протянул кусок ткани Грозному, и тот прижал его к носу.
— Сейчас, сейчас, — теперь голос его звучал слегка гнусаво. — Знаешь, я тебе даже завидую! Вот прикинь навскидку, сколько народу из тех, что знал с тобой лично и общался хотя бы пятнадцать минут, поверили в эту галиматью с изнасилованием за отметки?
— Сколько? — спросил я, наконец осознавая, что общаюсь сейчас с одним из четверых сильнейших менталистов Государства Российского, а скорее всего — и целого мира.
— Четыре процента, плюс-минус. Там сложно сказать — парочка типов вовсе не осуждали тебя, имея в виду что девчонки были довольно взрослые, и грешно было не воспользоваться положением… Я их только что прикончил, так что в расчет не берем, они мне в России и нахрен не нужны, — это прозвучало как-то буднично. — В общем — четыре процента. Остальных мне и переубеждать не пришлось. Там каждый второй и так словом и делом хочет поучаствовать в обелении твоего имени. Вон, одни прошение на имя Государя составляют, подписи собирают. Другие — оружие чистят и собрание Дружины устроили. Третьи к поместью Солтанов подбирались, но уже не подбираются — я запретил, там — мои дела, а не ваши. Думаю, тебе будет приятно услышать, что среди твоих детей — не поверил никто. Они прям злые были очень сильно. Это Ляшков придумал прошение составлять, и к Зборовскому твоему пошел! Ушлый парень, надо к нему присмотреться… С незнакомыми сложнее, там серединка на половинку, но тут я всё почистил. Вышемир — за тебя. Полностью. Прямо сейчас. А дальше — уж как сам сыграешь…
— Однако! — я смотрел на него неверяще. — Вот так — по щелчку пальцев?
— Ты с кем разговариваешь, дракон⁈ — он глянул на меня так, что я затылком почувствовал всю стужу Арктики и Антарктики сразу. — Я — Грозный! Мы здесь хозяева! От Белостока до Владивостока, от Колывани до Эривани! Здесь — наше Слово и наше Дело! Осознал, Георгий Серафимович? А теперь давай — иди. Говори и делай что задумал. И не теряй бдительности — у этой партии еще не случился эндшпиль. И я рассчитываю на тебя!
А потом глянул на солнце, стукнул каблуком о каблук — и исчез.
Наверное, я никогда не стану на Тверди своим окончательно. Магия — вот что сводит меня тут с ума! Разве можно было поверить во все, что он мне сказал? И разве можно было не поверить?
* * *
Яся кинулась мне на шею, обняла, уткнувшись носом мне в ухо, обхватила ногами талию и заявила:
— Всё! Все, Пепеляев, идем жениться после регистрации! Понял? — и гладила мне волосы и целовала лицо.
— Понял, понял! — я смеялся. — Отец Клаус одобрит, хотя и сильно удивится, увидев меня снова на пороге храма!
— Так ты там куковал? — она ткнула мне кулачком в грудь.
— И ничего не куковал! — возмутился я. — Я страдал о горькой судьбе своей, боялся, что ты не поедешь со мной в Паннонию! Ну и книжку читал… «Историю христианской церкви» Гонсалеса! Прочел два тома.
— Значит, пока я тут рыдала и готовилась утопить всех Солтанов в смрадном болоте, ты книжечки почитывал⁈
— Да там Солтаны, похоже, с боку припека… — дернул плечами я. — Если уж Феодор Иоаннович лично визит в Вышемир нанес, то…
— А! — сказала она. — Вот в чем дело! Ну, это многое объясняет. То-то я удивилась как у всех мозги на место резко встали…
Очень точно сказала. Точнее не придумаешь. Страшно дело!
Пыхтя и переругиваясь, в дверь Дома культуры, где мы с Ясей и встретились, ввалились Табачников с Комиссаровым. Они тащили два стола — один поверх другого. Зверолюды ударялись об углы и дверные косяки, но не сдавались. Следом за ними зашел Валентин Александрович — бывший начальник уездного просвещения. Оказывается, он уволился к бесовой матери после случая с Олечкой Тан, даже не дожидаясь окончания этого резонансного дела — и теперь решительно направлялся ко мне.
— Доброго денечка, Георгий Серафимович, — он левой рукой подкрутил усы, а правую протянул мне для рукопожатия. — Я к вам — должок стребовать.
— Беру, — сказал я, пожимая ему руку. — Заместителем директора партизанского лагеря по воспитательной работе и общим вопросам. Четыре тысячи денег за заезд. Питание, проживание, медицинская страховка. Социальные гарантии.
— Матерь Божья! — хлопнул себя по ляжкам Валентин Александрович. — И чего я раньше не уволился?
— Потому что такого лагеря не было. И потому что никогда раньше вашего учителя с дерьмом не пытались смешать на великокняжеском уровне, — пожал плечами я.
— Действительно! — кивнул теперешний мой зам по воспитательной работе. — Ну, командуйте!
— А что командовать? — Садитесь, будете парней регистрировать, а Ядвига Сигизмундовна — девчонок. А я стану между вами бегать и создавать рабочий вид, — предложил я. — И руки пожимать и улыбаться.
На самом деле я сильно нервничал. Мне казалось — никто не придет. Менталистика — менталистикой, но подставляться и доверять детей человеку с таким количеством врагов и таким грузом проблем на плечах вряд ли кто-то захочет. В конце концов, белорусы — народ осторожный, рассудительный. За каким бесом им такой риск? За меня они или нет — это дело такое, спорное. Они могут быть
