Виктор Точинов - Рай Сатаны
– Вы хотите сказать, что я прилетел сюда охотиться на лягушку?
Говорил Великий спокойным и ровном тоном, но в подтексте ошибиться было невозможно: если дело обстоит именно так, первым же дирижаблем мы улетим обратно. А затем уж кто куда: Эфенди, наверное, отправится за сасквочем в орегонские дебри, а Мангуст вернется к своей пенсионерской жизни… Потому что лягушка недостойна находиться среди трофеев Великого Охотника, и не имеет значения, до каких размеров она умудрилась дорасти.
Птикошон, как бы ни был он увлечен и возбужден, прекрасно понял все оттенки смысла, заложенные в вопрос Эфенди. И немедленно открестился от существа, издавна ассоциировавшегося с французской национальной кухней:
– О нет, мон дье! Конечно же, не лягушка! Лягушек таких размеров никогда не было, нет и не будет, ни среди современных, ни среди ископаемых… Опорно-двигательный аппарат лягушки устроен так, что особь весом хотя бы в центнер попросту не сможет сдвинуться с места! Нет, нет, мы имеем дело с уникальным видом! Скорее всего, он родствен стегоцефалам, исполинским амфибиям, обитавшим в болотах пермского и триасового периода… Посмотрите, господа, посмотрите! Не правда ли, красавцы?
Птикошон потыкал в кнопки пульта, и на экране начали появляться представители древних земноводных. Судя по комментариям профа, вес представителей некоторых видов исчислялся тоннами, а длина метрами. Да и вид достаточно грозный…
Скажу честно: если бы я разгуливал по болотам пермского периода и повстречался невзначай с исполинской амфибией – задал бы от нее стрекача, приняв за самого заурядного двинозавра. Не стал бы уточнять, к какому классу животного мира относится зверюга. Да и какая разница, кто тебя сожрет – пресмыкающееся или земноводное? Никакой.
Эфенди выглядел по-прежнему невозмутимо, но мне все же показалось, что объяснения профессора его успокоили. Здоровенный стегоцефал – это вам не лягушка-переросток, а вполне достойная дичь для лебединой песни Великого Охотника.
– Посмотрите, господа, какое чудесное создание! – указывал профессор на нечто, на мой дилетантский взгляд, крокодилообразное. – Двинозавр! Вторая часть названия неправильная, появившаяся на свет в результате ошибочной первоначальной классификации, но обратите внимание на первую часть имени этого красавца! Фрагменты его скелета были найдены на Северной Двине, господа! Это ведь совсем рядом с нами, мон дье, совсем рядом!
М-да… Профессор мог бы для интереса заглянуть в атлас, измерить линеечкой расстояние, умножить на масштаб… Хотя его можно понять – и мы на севере России, и Двина протекает там же, считай по соседству…
Профессор продолжал нахваливать своего двинозавра так, словно сам проектировал его генокод в мутаборских лабораториях или, по меньшей мере, дневал и ночевал у вольера, откармливая и выращивая зверюшку.
– Один лишь череп, господа, длиной более метра! И обратите внимание – это не взрослая особь, это всего лишь личинка, притом сама способная размножаться! Как выглядел и каких размеров мог достигать взрослый двинозавр, мы попросту не знаем! Скелеты амфибий менее прочны, чем у рептилий, и сохраняются, увы, лишь при удачном стечении обстоятельств… Или же мы знакомы со взрослым двинозавром, но абсолютно под иным именем!
Далее профессор поведал, что земноводные растут всю свою жизнь и не имеют установленных эволюцией пределов роста. Рыбы и пресмыкающиеся отличаются тем же, но в отличие от них родственники лягушек и тритонов по мере взросления кардинально меняют внешний вид и строение, проходя порой до тридцати и более стадий в своем развитии. Некоторые промежуточные формы способны к размножению, и порой размножаются, так и не выходя на следующую ступень жизненного пути, из-за каких-либо неблагоприятных внешних условий.
Причем, что характерно, жизнь и крохотной современной лягушки, и здоровенного ископаемого стегоцефала начиналась одинаково – с крохотной оплодотворенной икринки, диаметр которой почти не зависел от окончательных размеров существа. И таймырский климат – не помеха для развития икры амфибий. Известны случаи, когда икра лягушек не погибала в воде, сверху покрывшейся корочкой льда, более того, продолжала развиваться, – особый пигмент, окрашивающий икру в темный цвет, помогал ей собирать максимум солнечного тепла… И теплые недели, тем более месяцы для успешного развития икринки не нужны, личинка появляется из нее через неделю, иногда даже через три дня…
Затем профессор вернулся к существу, покусившемуся на аппарат-разведчик, – и доказанные научные факты немедленно сменились криптозоологическими построениями, порой весьма предположительными. Но профессор Птикошон был уверен, что его догадка о гигантской амфибии объясняет все странности и загадки таймырского монстра, как нынешние, так и известные по давним наблюдениям. Почему разные свидетели замечали столь различающихся между собой существ? А они видели разные стадии развития одного и того же гигантского земноводного, только и всего. Этим же объясняются и огромные перерывы в наблюдениях – не исключено, что многие поколения чучундры останавливались на одной из ранних и очень мелких стадий развития, и тем не менее имели способность размножаться. Кого из случайных гостей озера могла заинтересовать мелочь вроде тритонов или головастиков, снующая на мелководье? Никого, господа, никого!
Более того, он, профессор, совершенно уверен, что таймырские реликты обитают здесь миллионы лет – но при том значительную часть этого срока провели в спячке! Иначе никак не объяснить, как пережили они Великое оледенение. У земноводных, оказывается, есть уникальная способность – они могут вмерзать в лед и сохраняться в нем живыми неопределенно долгий срок!
– Полюбуйтесь, господа, – этот тритон был обнаружен в ископаемом льду на русском острове Стрежневой более века назад! И посмотрите, что с ним стало после размораживания!
На экране появились кадры – крохотное хвостатое существо вяло шевелило лапами в воде, налитой в прозрачную емкость.
– Он жив, мон дье, он готов жить и размножаться! – ликовал профессор. – А между прочим, данные радиоуглеродного анализа показали, что ему более пяти тысяч лет! Пирамиды Египта еще не стояли, когда этот маленький дружок вылупился из икринки! Вы только представьте, господа!
Казалось, восторги профессора никогда не утихнут – слушатели потихоньку разбредутся, а он так и будет продолжать, подобно токующему тетереву, ничего не замечая вокруг… Но нет, потихоньку Птикошон выдохся и вскоре поинтересовался у слушателей: имеются ли у них вопросы?
Вопросы имелись. В основном свелись к тому, чем чучундра питается и не взбредет ли ей в голову, случайно, десантироваться на наш пляж в поисках пропитания? И насколько опасным может оказаться такой десант? Профессор успокоил: нет никаких оснований подозревать озерного жителя в питании человечиной. Так просто свой рацион ни одна живая тварь не меняет, а чучундра привыкла питаться рыбой и лишь иногда, в сезон, могла вносить разнообразие в меню за счет водоплавающих птиц. Между тем ихтиофауна озера бедна по видовому составу – мускун, арктический голец, еще пара видов рыб. Рыбешки относительно некрупные, средний вес взрослых особей три-четыре килограмма. Существ, на порядок более крупных, чучундра просто не сможет рассматривать в качестве потенциальной пищи.
Не убедил. Меня, по крайней мере…
Потому что я вспомнил Новую Хатангу, раскопанную могилу и растерзанные трупы. Если пировавший там мифический Бдыр-Барус и наша реликтовая амфибия – одно и то же существо, то надо признать, что какая-то из его конечных форм развития способна далеко удаляться от водоемов. И питается кое-чем покрупнее, чем гольцы с мускунами…
Смущали явные следы зубов, оставленные на телах Бдыр-Барусом. Мне всегда казалось, что лягушки, тритоны и прочие саламандры по определению беззубые, что клыки с резцами и прочими молярами возникли на следующем витке эволюции.
И я поинтересовался вслух: может ли реликтовое земноводное обладать зубастой пастью?
Профессор обрадовался вопросу. Тут же вывел на экран новые картинки и пустился в объяснения: оказывается, существовал среди древних земноводных многочисленный надотряд лабиринтодонтов, представители его обитали и в воде, и на суше, одни весьма напоминали крокодилов, другие смахивали на исполинских саламандр…
Свое имя лабиринтодонты получили не оттого, что жили в лабиринтах, а из-за сложного устройства челюстей. Зверюги не имели зубов в нашем понимании – с корнями, с коронковой частью и всем прочим, – но из дентина на их челюстях формировались складки и выступы, вполне успешно игравшие роль клыков и резцов. Для примера профессор продемонстрировал нам изображение скелета одной земноводной зверюшки. Пасть внушала уважение. Перекусить пополам человека такими складками дентина не проблема, не важно, живого или мертвого.
