Александр Тюрин - Отечественная война 2012 года. Человек технозойской эры

Все – кранты, сил больше ни капли, морские черти испарились. «Суровый поход» закончился.

Я выскочил за борт. И быстро понял, что плыть здесь невозможно. Это даже не кисель – верхний слой воды похож на поролон! Я так и вижу, как молекулы этой псевдожидкости вместо того, чтобы свободно болтаться, сидят, словно на цепи. Из-за этого я побултыхаюсь немного и захлебнусь. Если бы у меня были сейчас сухие штаны, то я бы их обмочил. Попробовать бы вернуться в лодочку, но ее уже прилично снесло в сторону от «барьера»...

Вокруг меня прошелся бурун. Значит, на небольшой глубине движется большое тело, типа акулы или спрута. Так и хочется крикнуть небесному режиссеру – это перебор, мне вполне хватает одной страшной неприятности.

Тело подвсплыло, я стал различать его конусовидные контуры, придающие ему сходство с кальмаром. Вокруг тела появился ореол из фонтанчиков – это оно шарит своими конечностями! Раз, и я попался – щупальце ухватило мою левую руку и зафиксировало захват, мигнув зелеными индикаторами. А затем тело потащило меня вперед и тяга была, будь здоров.

Где-то над головой раздался свирепый клекот: «Вы забыли попрощаться». Я поднял глаза – техманн хозяина махал надо мной своими огромными мономолекулярными крыльями. Видимо, преступление требовало немедленной кары, поэтому техманн стал гадить сверху какой-то едкой дрянью, которая взаимодействовала с водой, как карбид, пузырясь и выделяя вонючий дым.

Еще немного и это гуано угодило бы мне на макушку со всеми вытекающими последствиями. Но тут «кальмар» принял меры. Его щупальце метнулось вверх и стянулось, как аркан, на клекочущей «бабочке». Потрепыхавшись несколько секунд в мощных объятиях, техманн рухнул в воду, забил крыльями как лебедь, но все равно ушел под поверхность, еще вынырнул ненадолго, наверное, чтобы прохрипеть: «Вы не выключили свет в туалете», и исчез навсегда.

Когда я оказался на линии стоячей волны, сработало «противоугонное средство»: зашипел наэлектризованный буек и меня так шарахнуло разрядом, что я света белого не увидел.

Когда полегчало, то я обнаружил себя в брюхе «кальмара», то есть внутри субмаринки для проведения ремонтных работ на дне Таити.

Имелось тут какое-то подобие приборной доски, но на ней лишь несколько дисплеев, которые показывают виды с точек над корпусом и под корпусом.

Субмаринка, слегка покачиваясь, плыла в автоматическом режиме на глубине двадцать пять метров.

Слой голубой курортной воды остался выше, вокруг была грязная жижа, насыщенная продуктами курортного метаболизма.

А потом из грязного сумрака возникла гигантская голова морского дьявола – так внезапно, что меня чуть инфаркт не хватил. Это, наверное, тот самый, что всплыл на поверхность таитянской лагуны во время лекции Огастеса Октавио. Не просто монстр, а Мистер Монстр. Выпуклости, напоминающие закрытые глаза, в верхнем полушарии. А в нижнем – куча разновеликих манипуляторов, смахивающих на мандибулы, хелицеры и прочие органы кромсания-жевания. Плюс длинное тело, все в соплах микродвижителей, как бы мохнатое.

Я поймал себя на том, что перестал шевелиться и почти не дышу – все, как рекомендуют при встрече с большим зверем.

Но морской дьявол не был зверем. Сделав молниеносный вираж, он пошел в атаку. Я стал колотить кулаками по приборной доске, но она оставалась такой же гладкой и безучастной. За секунду до того, как дьявольский биомех ухватил бы субмаринку в свои гибельные объятия, едва заметная клякса проскочила от нее к нему. И Мистер Монстр... взорвался, оставив на память только облако кремнийорганических останков.

Глава 3. Пиратские будни

А субмаринка, словно истратив всю энергию, незамысловато держала курс на дно искусственного таитянского моря. Вокруг стало совсем мутно, мрачно, но еще виден крупногабаритный мусор, вплоть до рекламных биллбордов и сломанных на какой-то вечеринке стульев. Дисплей телеприсутствия показывает, что плавстредство движется вдоль канавы на таитянском дне и она увеличивает наклон вниз.

А правильно ли введен маршрут в борт-компьютер?

Ремонтная субмаринка явно уходит в глубь воронки, оттого и сумерки сгущаются.

В глубине воронки открывается что-то похожее на глаз Сциллы или рот Харибды. Кажется, это люк-диафрагма размером три на три метра.

Субмаринка повисает над раскрывшимся люком, как птичка, и начинает сбрасывать отходы.

На переборке зажглась надпись «Негабаритный живой объект. Оценочная стоимость 126 у.е. Загружается скрипт утилизации 12-U». Это, похоже, рассказ про меня.

Осталось только стучать в переборки и вопить: «Я не объект, а субъект, мамой клянусь» в надежде, что какой-то царь морской услышит и предотвратит худшее.

Но «худшее» было неотвратимым; емкость, содержащая мое тело и мой разум, вывалилась из субмаринки и стала тихо-мирно опускаться в колодец.

Так меня ж сейчас и в самом деле утилизуют, как обычно происходит со всяким металлоломом, который доставляет ремонтная лодка. Меня переплавят! Или я просто задохнусь, воздуха в этом пакете надолго не хватит. Все ясно, миллиардер Грамматиков, наигравшись в кошки-мышки, дал команду на мое уничтожение – я буду полностью переработан, так что ни одной более или менее целой молекулы не останется.

Раскрылся сфинктер шлюза, и меня поглотил приемный бункер, фактически широкая труба с эластичными стенками. Труба загибается и вкладывает меня в еще один шлюз, я еду по конвейеру...

Сквозь прозрачные стенки емкости я вижу, что впереди засверкали острые лезвия, настолько тонкие, что выглядят просто цепочкой искорок. Эти искорки могут пошинковать и металл, не то что мою хилую плоть.

И тут емкость была проткнута несколькими трубками и стала заполняться вязкой жижей, на ходу превращающейся в гель. Все это вливалось быстро, с противными звуками, и уже через несколько секунд гель настырно лез мне в лицо, в нос и рот, так что сразу затошнило. Я испытал непритворный смертный страх. Это когда и холодный пот, и торможение сердца, и звон от царь-колокола в голове. Моей лебединой песней были странные слова: «Код доступа Порта Нигра». А потом осознал, что получил отклик. Я дышу! Гель переформатировался во что-то напоминающее губку, которая стала впитывать слизь и слюни, одновременно занимаясь вентиляцией.

Я уже ничего не видел, потому что даже веки не поднять, и ничего не слышал, кроме чмокающихся звуков, издаваемых губкой. Но мое тело ощущало инерционные перегрузки минимум на три «g». Все тянулось дьявольски долго, поэтому, не дождавшись окончания, я просто отпал. Наверное, этот отпад можно было назвать сном. Во сне я видел Веру.

Я заглядываю в окно дачи из сада. Вера сидит на диване с книгой, в полурасстегнутом платье, подобрав одну ногу. Ее изящная рука с перстеньком на среднем пальце лежит на нежной коже ноги чуть выше колена. А другая рука с голубоватыми прожилками на запястье заведена за голову. Завиток волос падает к глазу, чья дымчатая ночь просвечивает сквозь густоту полуопущенных ресниц. И мне кажется, что она хочет перевести взгляд от книги ко мне. Я приближаюсь к ней и тут ощущение того, что передо мной живой человек, исчезает. Я начинаю видеть границы цветовых полей и плавные линии превращаются в зубцы из пикселей. У меня начинается что-то вроде крика-плача, я бросаюсь к Вере, но все эти поля и пиксели ворохом ярких пятен пролетают сквозь меня, и я оказываюсь в полной мгле.

Первое, что стал чувствовать после пробуждения – был холод. Очень паршивое было пробуждение, скажу вам прямо, как в аду, в круге имени Деда Мороза. Холод был даже не столько снаружи, сколько внутри, в каждой моей клеточке. И не пошевелить никакой частью тела, то ли они все мертвы, то ли скованы. Отогревался я со страшной болью, полузадушенные вопли с трудом проходили сквозь мою деревянную глотку. Мои замерзшие мозги стали оттаивать раньше моего оледеневшего тела. А лучше бы наоборот.

Но вот дошла очередь и до тела, я задергался и сел. Темнота как в попе у негра, да простит меня за сравнение свободолюбивая Африка. Стал трогать сам себя, проверяя, все ли на месте. Что-то опять не так. Я надавил пальцами, и они вошли в кожу как в гниль. Я загреб рукой и пальцы мои содрали здоровенный кусок кожи. Я взвыл как зомби и только тут до меня дошло, что это слоящиеся остатки одноразового скафандра. Если бы у этой комедии сейчас были зрители, то они бы отозвались аплодисментами.

Глаза наконец привыкли к мраку, который слегка рассеивался мигающими индикаторами и загробным фиолетовым отсветом.

Я был в камере. И хотя я не бог весть какой астронавт, но по нагрузкам понял, что уже не на Таити; мое смирное тело перегружено с космического острова на транспортное средство, которое движется ускоренно.

Со всех сторон от меня были складчатые источающие холод стенки. В таких холодильных камерах обычно хранятся съедобные и прочие грузы, претендующие на посмертную свежесть. Выход из камеры был закрыт полупрозрачным люком, пропускающим слабый фиолетовый свет. С той стороны люка видны контуры дактилозамка. Но с моей стороны ничего. Стыки между люком и переборкой практически незаметны. Опять повод для паники? Нет уж, раз меня вытащили из утилизационного бункера, то сейчас уничтожать не будут. Но с другой стороны – есть хочется. И писать. Это второе даже больше, чем первое. Лежать холодным и голодным в луже собственной мочи – это мне не улыбается, против этого восстают пять тысяч лет цивилизации, лежащих за моими плечами. Бомж, вмерзший в собственные испражнения, тьфу...