Фрактальный принц - Ханну Райяниеми
Во рту пересохло, и Таваддуд пытается сглотнуть. Больше никакой сладкой лжи, говорит она себе.
– Какие же мы все глупцы, все жители Сирра! – начинает она. – Мы продаём свою кровь за деньги и считаем, что это делает нас богаче. Но при этом мы бледнеем, чувствуем усталость и слабость…
– Ты насмехаешься над наследием собственного Дома, женщина?! – кричит Вейрац.
Кассар поднимает руку.
– Дайте ей высказаться.
– Но она явно…
– Дайте ей высказаться!
Таваддуд опускает голову. Она чувствует, что все взгляды обращены к ней. Речь, которую она так долго репетировала в своей камере, сейчас кажется ей пустой и невнятной.
– Мы не можем жить без крови. Мы не можем жить ради богатства и надеяться на возрождение Сирра-на-Небе. Небесами завладела другая сила, и её жажда никогда не иссякнет. Я не виновна в преступлениях, в которых меня обвиняют. Но есть вещи, о которых Совет должен узнать, и я согласна спрыгнуть с вершины Осколка, если это необходимо для того, чтобы вы меня выслушали.
На лице отца отражается мучительная тоска. Внезапно Таваддуд вспоминает, когда прежде видела такое выражение. В один из долгих вечеров после смерти матери они вместе готовили ужин, и, вместо того чтобы точно следовать рецепту, она положила произвольный набор специй, тмина и майорана, потому что так ей казалось правильным.
– Еда должна рассказывать историю, – произнёс тогда Кассар. – Даже если для этого приходится добавить несколько несоответствующих приправ.
Дуни смотрит на неё, словно вот-вот сама начнёт говорить. Таваддуд вспоминает, каким город предстаёт перед её сестрой, перед взором мухтасиба.
Рассказывать историю. Круг и квадрат. Неудивительно, что это показалось ей таким знакомым.
– Он использовал город, – шепчет она. Затем обводит взглядом членов Совета. – Я могу доказать, что торговец гоголами Абу Нувас участвовал в преступном сговоре с целью убить Алайль Соарец.
На какое-то время в зале воцаряются хаос и растерянность, по Обсерватории начинают бегать джинны, но в конце концов все видят Сирр на большом атар-экране. Круг и квадрат здесь, в танце узлов, в потоках соборов и Печатей, во всей экономике города. Они нашёптывают детскую сказку тем, у кого есть глаза.
Идрис Соарец порывисто выдыхает.
– Необходимый для осуществления замысла капитал – вот что меня поражает. Внедрить историю похитителя тел в финансовую систему города, да так, чтобы она была заметна только одному мухтасибу в отдельном секторе, – это безумие.
– Но безумие эффективное, – подхватывает Дуни. – Всё, о чём рассказала моя сестра, правда. Основание, на котором стоит наш город, вот-вот развалится. Эпоха торговли гоголами заканчивается.
– Я всё же считаю, что проблему можно открыто обсудить с Соборностью, – произносит Люций Агилар. – Надо указать им на то, что они подкупили мухтасиба…
– Советник Агилар, вероятно, ещё не понимает, что мы никогда не заключали соглашений с Соборностью, – возражает Дуни. – Мы имеем дело с чудаковатой тётушкой из семейства Соборности. Полная мощь Соборности, обращённая против нас, будет означать наш конец, и если до этого дойдет, он наступит в считаные часы, если не минуты.
– Главное и единственное, что мы должны сделать, – это помешать Абу Нувасу добраться до этого аль-Джанна, – говорит Таваддуд. – В данный момент он направляется в пустыню с целой армией наёмников.
Мыслеформа господина Сена, напоминающая огненную птицу, энергично колеблется.
– По всей видимости, семейство Нувас потратило огромное количество соборов ещё и на то, чтобы привлечь всех наёмников, каких только сумело найти. Нам не удастся в короткое время мобилизовать равноценные силы.
В голове Таваддуд вспыхивают видения, навеянные Аксолотлем во Дворце Сказаний. Реки мыслей, замки, сложенные из историй. Глаза девочки в запачканном платье, горящие, словно угли.
– Сирру нет необходимости создавать армию, – говорит Таваддуд, поворачиваясь к отцу. – У нас есть пустыня. Отец, пришло время обратиться к Ауну.
26
Миели и Потерянный Аль-Джанна
Часть Миели наблюдает, как Абу Нувас, стоя на носу «Накира», произносит непонятные слова. Пустыня дикого кода внизу в ответ раздвигается в улыбке. Миели это напоминает о плато Лакшми на Венере и об огромных массах, перемещающихся под корой Земли.
– Дорогие господа, – произносит Нувас. – Я представляю вам Потерянный аль-Джанна Пушки.
Но другая часть Миели находится в храме Пеллегрини.
– Миели, – с улыбкой приветствует её богиня. В её золотистых волосах мерцают звёзды. – Похоже, ты не справилась с очередным заданием.
– Я ещё не отказалась от него, – говорит Миели. – Просто для завершения работы мне требуется кое-что ещё.
– И что же это?
– Армия, – отвечает Миели.
В это время в другом месте из пыли и песка поднимается город. Под флотилией наёмников бушует буря. Пустыня дикого кода признаёт произнесённое Абу Нувасом Тайное Имя. Из белой спирали хаоса поднимаются голубоватые башни, столбы и стены. Налетает вихрь, несущий горячее дыхание наномашин пустыни. Рух-корабли с трудом удерживаются на месте. Мухтасибы напрягают волю, чтобы не потерять контроль над химерами. Внизу, словно буквы, начертанные огромным пером, появляются улицы и здания.
А далеко отсюда, в храме, богиня заливается смехом.
– О чём ты говоришь, малышка? Как я могу удовлетворить твою просьбу?
– Мне известно, что вы внедрились в системы Ковша. В это сооружение над Землёй. Воспользуйтесь им.
– И обнаружить своё присутствие перед сянь-ку?
– Сянь-ку и василевы всё равно начнут преследовать вас. Если они доберутся до гогола Чена, то шантажом заставят вашего повелителя не вмешиваться.
– Интересная теория, – замечает Пеллегрини. – Но есть одна деталь: никто не может шантажировать Матчека Чена. – Внезапно она подносит пальцы к губам. – Хотя… ты подала мне идею.
Она поворачивается к сингулярности в центре своего храма.
– Возможно, мне пора открыто выступить против тех, кто собирается уничтожить меня.
Миели склоняет голову.
– Ты ведь понимаешь, что наши технологии недолго продержатся в атмосфере Земли? Ты готова обречь свои подобия на мучительную смерть?
– Я не страшусь смерти, – отвечает Миели. – Следовательно, и они тоже.
– Очень хорошо, – отзывается Пеллегрини. – Я рада. В конце концов, ты, наверное, взрослеешь.
Она гладит Миели по щеке. Кольцо богини холодит шрам.
– Я только теперь вызываю твоих гоголов, – говорит Пеллегрини. – Что бы ни говорил тебе Жан, я не склонна к жестокости. А ты напоминаешь мне кое-кого, с кем я была знакома давным-давно.
После чего она исчезает, а Миели снова стоит на мостике «Накира» и смотрит вниз на Потерянный аль-Джанна Пушки.
Миели выходит вперёд и приставляет лезвие ку-клинка к горлу Абу Нуваса.
– Я заявляю права на аль-Джанна от имени Жозефины Пеллегрини из Соборности, – произносит она.
Абу Нувас изумлённо смотрит на неё человеческим глазом.
– Кто ты такая, черт побери? – спрашивает он.
– Я Миели. Дочь Карху из кото Хильяйнен, возлюбленная Сюдян из кото Кирккаат Кутойат. – Свободной рукой она показывает на небо. В тёмной вечерней синеве между дугами Ковша появляется облако, золотистое в лучах заходящего солнца. – И они тоже.
В составе Ковша имеются машины, созданные сянь-ку за несколько десятилетий. Это фабрики гоголов, матрицы из интеллектуальной материи и фабрикаторы, работающие на основе нанотехнологий. Пеллегрини поручает им изготовить ангелов.
Метамозг Миели
