Стивен Полански - Отчет Брэдбери

Когда посуда после завтрака была вымыта, вытерта и расставлена по местам, Анна попросила Алана сесть с ней в гостиной. В то утро она не стала завтракать.

— Зачем? — спросил он без тени раздражения.

— Я хочу с тобой поговорить.

— Ладно, — согласился он.

Алан сел в центр дивана, на свое обычное место, глядя на выключенный экран телевизора. Анна устроилась рядом, повернувшись к нему лицом. Он продолжал смотреть прямо перед собой, не желая, я в этом вполне уверен, быть грубым. Я опустился в кресло, которое стояло в простенке между окнами. Я собирался помочь Анне, если понадобится (но это не понадобилось), а пока сидел тихо, стараясь быть незаметным.

— Алан, — сказала Анна. — Я хочу поговорить с тобой кое о чем, от чего мне грустно.

— Тебе грустно? — спросил он.

— Да, — кивнула она. — Но я не сержусь. Я хочу, чтобы ты знал это. Я не сержусь на тебя.

— Ладно, — сказал он.

Он по-прежнему сохранял абсолютное спокойствие.

— Мне не нравится то, что ты смотришь по телевизору, — сказала она.

Мне показалось, что по его лицу пробежала тень растерянности.

— Я имею в виду то, что ты смотришь по ночам.

На лице Алана не отразилось никаких признаков того, что он понимает, о чем она говорит.

— То, что ты смотришь, когда мы спим.

Он улыбнулся. Заинтересовался.

— Мне не нравится, что ты это смотришь.

— Я хочу трахнуть девушку, — сказал он.

— Так, подожди, — сказала Анна и приблизила к нему свое лицо. — Во-первых, мы так не говорим. Мы с тобой уже договорились. Я уверена, что ты помнишь об этом. Ведь помнишь?

— Да, — кивнул он.

— Значит, ты должен прекратить это. Сейчас же. Больше так не говори.

— А как вы это называете? — Он обратился к нам обоим.

— Я это никак не называю, — ответил я.

— Очень хороший вопрос, — сказала Анна, словно дала понять, что мой ответ был совершенно никчемным. — Когда-нибудь, а может быть, очень скоро, ты встретишь девушку.

Мне показалось, что изначально она приберегала это на самый конец разговора, в качестве заключительного радостного аккорда.

— Вы с ней познакомитесь. Ты полюбишь ее, а она полюбит тебя. Если ты будешь добрым, нежным и внимательным, а я знаю, что ты таким будешь, и если тебе повезет, она тебя полюбит. У тебя всегда есть возможность быть любимым. Если ты ее будешь любить и если через какое-то время она захочет того же, что и ты, вы это сделаете. То, чем вы оба займетесь, будет замечательно, хорошо, чудесно. Когда мы говорим об этом, мы называем это «заниматься любовью».

— И это совсем не то, что ты видел по телевизору, — добавил я.

Алан не обратил на меня внимания. Он пытался осмыслить слова Анны. К тому времени Алан прекрасно понимал, что такое любовь — думаю, он по-своему любил Анну, — но мысль о том, что ею можно «заниматься», сбила его с толку.

Наконец он в отчаянии сказал (это было накопившееся отчаяние):

— Я хочу трахнуть девушку. — Это прозвучало с таким чувством, что на него было невозможно сердиться. — Почему мне этого нельзя?

Анна слегка смягчилась.

— У тебя будет девушка, — заверила она. — В один прекрасный день она появится. Обещаю. И давай больше не употреблять таких слов. Ладно?

— Да, — сказал он.

Анна стала излагать моральные и политические аргументы против порнографии. Этого термина Алан прежде не слышал, а она не настаивала, чтобы он понимал. Все аргументы были известны — овеществление, расчеловечивание женщин, поощрение насилия по отношению к ним, девальвация секса, физической и эмоциональной близости, горе и печаль вокруг, и прочее. В своей речи Анна изо всех сил старалась изъясняться простым и ясным языком. Правда, несмотря на простоту и ясность, я не считал эти аргументы убедительными. Но на Алана, несмотря на мое мнение, они мгновенно произвели желаемый эффект. Меня удивило и сильнее всего поразило то, что в качестве примера Анна привела своего первого приятеля, с которым она встречалась в колледже, психопата и страстного любителя порнографии по имени Уилф. Не вдаваясь в детали, она рассказывала о его жестоком обхождении с ней, а еще, с долей сочувствия, о пустоте и трагичности его жизни. (Когда мы остались одни, я спросил у Анны, знает ли она, что стало с Уилфом после колледжа. Она ответила, что не знает и не хочет знать.)

Когда стало ясно, что Анна сказала все, что собиралась сообщить Алану, я проговорил:

— Хорошо. Ты молодец.

— Спасибо, — ответила она. — Надеюсь. Я не уверена.

— Напрасно, — сказал я. — Ты все сделала мастерски.

— Я говорила понятно?

— По-моему, да. Абсолютно понятно.

— А ты что думаешь? — обратилась она к Алану. — Может быть, ты чего-то не понял? У тебя есть вопросы?

По его виду было трудно что-либо уяснить. Он слушал вежливо и внимательно, но не выражал никаких эмоций.

— Ты понял, о чем я говорила? — спросила Анна.

— Да, — ответил он.

Скорее всего, так и было. Потом, взглянув Анне в глаза, он сказал:

— Им это нравится.

— Кому? — удивилась она.

— Девушкам. Им нравится заниматься любовью.

— Откуда ты знаешь? — спросила она.

— Они улыбаются, — ответил он. — Они все улыбаются.

Прежде чем мы переехали из Оттавы в Виннипег — дорога была долгой, и мы провели ночь в мотеле Тандер-Бея, — Высокий забрал у нас зеленую китайскую машину, жестянку, ставшую совсем неприглядной, и взамен нее пригнал относительно новый и красивый фургон «Тагор». В конце нашего пребывания в Виннипеге он заменил фургон, который нам было ужасно жалко терять, на «олдсмобиль ридьюкс», громоздкий старый седан. На нем мы отправились из Виннипега в Риджайну. Анна вела машину, Алан спал на заднем сиденье. В начале марта было еще очень холодно. День выдался сухим и солнечным, но дороги покрывал снег, принесенный ветром с полей, в воздухе поблескивал иней. Для моего просвещения и чтобы убить время, Анна рассказывала мне о том, что могло бы случиться — и едва не случилось, по ее утверждению, — если бы правительство не забрало клонирование из рук корпоративных врачей и юристов. Коммерциализация клонирования, изготовление детей-клонов на продажу.

— Возьмем гипотетический случай, — говорила она, — который гипотетически не произойдет еще долго. Бесплодная пара, приличные, цивилизованные люди после множества неудачных попыток зачатия решают клонировать ребенка. Они печальны, расстроены, они отчаялись. Им нельзя не посочувствовать.

— Нельзя, — согласился я.

— Хорошо, — сказала она. — Отлично. Они идут к врачу, который специализируется в клонировании. Этот шаг больше не является чем-то экстремальным и находится в рамках закона. Они знакомятся с несколькими парами, сделавшими то же самое, хотя, по мнению нашей пары, это крайний выход. Врач выслушивает их историю. Он слышал подобное много раз. Он предлагает им рассмотреть возможность клонирования ребенка из клетки донора, не имеющего отношения ни к ним, ни к кому-либо из их родственников.

— В их случае, — заметил я, — это явное улучшение.

— Ты шутишь, но так и есть, — сказала она. — В общем, пара соглашается. Врач говорит, что ребенок, которого они выберут, станет лучше и красивее, чем мог бы получиться их собственный ребенок. Они не возражают против такого предложения.

— Почему?

— А почему нет? — пожала плечами Анна. — Если это возможно и безопасно, почему бы им не захотеть ребенка лучше и совершеннее того, которого они, даже если бы им очень повезло, могли бы зачать сами? Нашим ребятам не приходит в голову, что врач может предложить это любой паре. Даже тем, у кого нет проблем с зачатием. Да и почему им это должно прийти в голову? Они не понимают, почему бы им не выбрать улучшенного ребенка. Им нравится мысль о прекрасном младенце. Она утешает их и внушает гордость.

— Но это будет не их ребенок, — заметил я.

— С одной стороны, да. С другой — женщина будет вынашивать его. Рожать. Нянчить. Они будут его воспитывать. Любить.

— Но все же…

— Все же, — кивнула она. — Итак, врач показывает им каталог имеющихся доноров. Можно прочесть их биографии, рассмотреть цветные фотографии анфас и в профиль. В клинике имеются замороженные образцы тканей каждого подходящего ребенка. Нашей паре называют цены. Они выбирают самого лучшего ребенка из имеющихся или же лучшего их тех, кого они могут себе позволить. Скажем, они богаты, деньги для них не проблема, а красота — главное достоинство. И они хотят клонировать в качестве своего ребенка Клариссу Харлоу.

— Клариссу Харлоу?

— Что бы ты ни говорил о ее поступках, она считалась самой красивой женщиной своего поколения.

— Она была героиновой наркоманкой, — сказал я.

— Неважно. Предположим, нам действительно нравится эта пара, и мы хотим, чтобы они были счастливы. И мы считаем, что они заслуживают своего счастья.