Нейропсихоz - Ракс Смирнов
А потом мы уснули.
Самое хреновое, что я не переваривал Дилю никогда. Да, она была чертовски хороша в постели, но любой разговор с ней днём, да ещё и на трезвую голову, был для меня пыткой. Вспоминать утро после такой ночи — ещё хуже. Мы оба давно обещали себе, что больше так не встрянем, но всё равно возвращались сюда снова и снова.
И ладно бы я испытывал дефицит внимания или секса. Но ведь нет.
Камал-Сити — город, где ты можешь купить всё, если у тебя есть средства: удовольствие, впечатления, женщин любой внешности. Но каждый раз я умудрялся вести на квартиру именно её — единственную, кто меня по-настоящему бесил (и при этом завораживал), кто залезал не только в мою постель, но и вытягивал наружу злость и сомнения, о которых я предпочитал не думать.
Я ткнул её пальцем в бок:
— Эй.
Диля сморщилась, — пробормотала что-то невнятное, прячась в одеяло. Но вскоре повернула голову, лениво приоткрывая один глаз, затем второй, с явным трудом.
— Макс, — буркнула она, точно обнаружив в своей еде таракана, — ты… опять.
Я пожал плечами, чувствуя, как горло саднит от спиртного:
— Я.
Она промассировала шею, потянувшись. Краем глаза я поймал, как под одеялом слегка колыхнулась её грудь — природа не поскупилась, именно третий размер сводил большую часть жертв с ума ещё на подходе.
— Ты храпишь, как старая бензопила, — проворчала я, стараясь переключить внимание от пульсирующей в висках боли.
— А ты жрёшь, как перед смертью, — отпарировала она, иронично фыркая. — Вообще, кажется, вчера ты был слишком пьян, чтобы хоть что-то услышать.
Мы оба выглядели как выброшенные на берег после кораблекрушения. Я хотел найти сигареты, но не мог вспомнить, где их оставил. Подумал, что встать — значит снова словить удар молотком в затылок.
— Где мои трусы? — вдруг спросила она, не поднимая взгляда.
Я пожал плечами:
— Шалавы вроде тебя знают, что такое трусы?
Она закатила глаза:
— Пошёл ты…
— Я-то пойду, а на тебе их всё равно не было.
Она приподнялась, и одеяло соскользнуло, обнажив её спину и бока. Плавные линии, тонкая талия, бёдра, которые сводили с ума, и кожа — гладкая, как мрамор, с лёгкой россыпью родинок. Диля провела рукой по груди, небрежно прикрывая. Я увидел, как набухли её соски от холода — вчера я забыл закрыть дверь на террасу.
Она с трудом встала, пошатываясь, словно ноги не успели отойти после нашей ночи. По полу были разбросаны её вещи: бюстгальтер, платье, туфли, плащ с шикарным воротником.
— Будешь сидеть и пялиться или хотя бы дверь прикроешь? — огрызнулась она, застёгивая лифчик.
— Сама закрой, если некомфортно, — отмахнулся я, но в итоге всё равно поднялся, прошлёпал к террасе.
Но в последний момент передумал. Пусть проветривается. Ей полезно. А у меня хоть голове полегче станет от свежего осеннего воздуха.
Рядом обнаружил свои сигареты, которые валялись под тумбочкой. Зажёг одну, глубоко затянулся, стараясь разобраться, что теперь делать. Диля тем временем лениво поправляла платье, механическими движениями, будто сама сомневалась, зачем ей всё это.
— Понимаешь, насколько это всё отвратно? — бросила она.
— Это взаимно. Но встретимся через неделю в баре, как обычно. Не забудь заранее нажраться, чтобы я не тратил много времени.
Она резко обернулась, уже застёгивая лямки на туфлях. В злости на её лице промелькнула странная грусть, а я сделал вид, что не заметил.
— Макс, — её голос прозвучал тише, — ты когда-нибудь перестанешь быть таким козлом?
Я снова затянулся, отворачиваясь, чтобы не смотреть ей в глаза:
— А ты перестанешь приходить?
Она не нашла, что ответить. Лишь резким движением накинула плащ на плечи и пошла к выходу. На пороге обернулась, словно хотела что-то сказать, но замолчала. Я услышал лишь стук каблуков, направляющихся в сторону прихожей.
— Однажды мне закажут твою голову, и я с радостью её оторву, — крикнула она уже с другого конца квартиры, затем хлопнула входной дверью.
Я спокойно выпустил облако дыма:
— Или я оторву твою… — буркнул я, зарываясь лицом в едкий табачный запах.
В комнате стало неожиданно тихо, только шум ветра с террасы и стук в висках напоминали, что это утро — не более чем ещё один день в бесконечной череде таких же похмельных, тяжёлых пробуждений.
В спальне пахло её дорогими духами с нотками жасмина и остатками вчерашнего алкоголя. Пустота звенела, как эхо её последних слов.
Решил немного привести себя в форму. Дошёл до ванной и посмотрел в зеркало.
Оттуда на меня смотрел тяжёлым взглядом уставший, побитый жизнью мужик. Волосы средней длины, которые давно нуждались в стрижке, спутались за ночь, а густая борода казалась ещё более неопрятной, чем обычно. Под глазами залегли синяки, будто кто-то разлил краску по коже. Шрамы на лице — часть старой истории, как и этот вечный усталый взгляд, что смотрел на меня с укором. Настоящий задрипанный жизнью детектив из нуарных романов.
Жаль только, что я совсем на другой стороне криминальных баррикад.
На секунду задумался о том, что мог бы хотя бы причесаться, но махнул рукой — кому вообще не всё ли равно? А вот запах изо рта пришлось победить. Щётка, паста и стакан ледяной воды сделали своё дело, но настроение это не исправило.
Закончив прихорашиваться, проверил холодильник и осознал, что кроме недоеденного на прошлой неделе вока и бутылки минералки, позавтракать мне особо и нечем. Принял логичное решение отправиться куда-то поесть.
С учётом того, что на мне ещё висел нерешённый вопрос со вчерашним заказом — и ко всему прочему добавились новые, не оплаченные условия, — я решил отправиться в бар «101». Хотел обсудить с Дэном это дело, а заодно… наконец сообщить ему, что заканчиваю всю эту работу.
По идее, я, конечно, могу этого и не делать. Дэн мне не начальник, а всего-навсего поставщик работы и человек, который иногда берёт на себя мутные юридические вопросы. И я могу прямо сейчас просто отправить ему сообщение в духе: «братан, я завязываю».
Однако я понимал, что так точку в этом вопросе я никогда не поставлю. Мне нужно решиться на это действие не перед ним, а перед самим собой. И сделать это лично, своими словами.
