Сонгоку - Татьяна Зимина
Мирон всё еще молчал. Он чувствовал, как тишина ходит между ним и Карамазовым, подобно маятнику с остро отточенным лезвием, но в горле набух колючий ком, который мешал говорить.
В какой-то момент он попытался представить, на что была бы похожа их жизнь, если бы отец не умер. Они бы не переехали из своего загородного дома в тесную трёшку с клопами и плесенью по углам, мать не начала бы пить…
— Это вы устроили нам с Платоном обучение в той школе? — вдруг спросил он. — Пенсия за отца была мизерной, и у матери точно не было денег на нашу учёбу. Школа, затем — колледж, университет… Это были вы?
— Да, — просто кивнул старик. — Хотел заглушить чувство вины. Пытался хоть что-то исправить.
— Значит, Платона в свою компанию тоже взяли вы?
— Он не такой, как ты, — сказал старик, будто извиняясь. — У него никогда не было твоей силы воли, твоей смелости. В обычной жизни он чувствовал себя…
— Лишним, — кивнул Мирон. — Боязнь прикосновений, вечный страх перед заразой, неспособность принятия социальных норм…
— Ты — другой, — согласился Карамазов. — Хотя вы очень похожи, ты, Мирон, смог выжить самостоятельно. Мне всегда в тебе это нравилось.
Мирон вновь сглотнул.
— Получается, вы следили за нами обоими? Так же, как и за своей внучкой?
— Не следил. Присматривал. Понимаешь, мне было так спокойнее.
Откинувшись на мягкий подголовник, Мирон закрыл глаза. Теперь многое встало на свои места. Неожиданные совпадения, мелкие случайности — на которые обычный человек не обращает внимания. Однажды его поймали с толстой пачкой незаконной налички, а потом отпустили. Сказали, что на первый раз прощают… Он, молодой, посчитал это счастливым избавлением, хорошей кармой, везением, наконец. И не задумался, что другие за такое же нарушение получили по солидному сроку в исправительных Ваннах…
Тишину нарушил неожиданный звонок. Мирон вздрогнул, открыл глаза… Старик Карамазов, достав из внутреннего кармана пиджака допотопный сотовый телефон — такой же, как у полковника — слушал, приложив его к уху. Затем кивнул, сказал что-то по-японски, убрал древний аппарат обратно в карман и посмотрел на Мирона.
— Тебя настоятельно просят надеть Плюсы, — сказал он.
Мирон не сразу понял, о чём речь. Долгое время он вообще не вынимал прозрачных пиявок из ушей, привык к ним, слился в одно целое. Затем, после битвы с якудза в монастыре, снял и убрал подальше. Постарался забыть. И ведь почти получилось…
Пошарив в кармане куртки, он нащупал мягкие наушники, вытащил и вставил в ушные раковины.
— Привет, аллигатор, — тут же раздался призрачный голос в голове.
— Привет, крокодил, — одними губами ответил Мирон. Почему-то при Карамазове не хотелось пользоваться детскими прозвищами. — Как ты меня нашел?
— Потребовалось некоторое время, но после того, как я распространился на всю Сеть, это не составило труда.
— Значит, у тебя получилось?
— Похоже на то.
— Ну и как оно? Чувствуешь себя богом?
— Скорее, Творцом.
— Выходит, помощь тебе больше не нужна… — Мирон испытал лёгкий укол сожаления.
— Выходит, так, — согласился брат. — Но оказалось, мне от тебя нужно совсем другое.
— Снова что-нибудь украсть? Может, кого-то убить? — вслед за сожалением Мирон испытал горечь. Он всегда будет для Платона периферийным устройством. Готовым исполнять все его прихоти — там, где он не может этого сделать сам…
— Мне нужен собеседник. Друг. Человек, который меня понимает, и с которым я могу почувствовать себя живым. Хотя бы на время.
— О…
— Мне нужна родная душа, которая помнит, кто я такой.
— Ну… ладно, — Мирон растерялся. Он не ожидал от брата такого откровенного признания слабости. — Конечно, обращайся. Я всегда рядом.
— Значит, ты сможешь уделить мне несколько минут?
— Когда?
— Прямо сейчас.
Мирон посмотрел на Карамазова. Тот сохранял нейтральное выражение лица — вежливо давал понять, что не прислушивается.
— Сейчас я вроде как занят…
— Это не займёт много времени, — в голосе Платона прорезались нетерпеливые нотки. И что-то еще… Неприятие того, чтобы ему перечили. В мире, где он по-настоящему всемогущ, такое попросту невозможно.
Перед глазами всё закружилось, слилось в огромную двуцветную мандалу, а затем раскрутилось назад, и Мирон оказался на склоне горы.
Над головой расстилалось пронзительно-синее небо, без единого облачка, без малейшей точки на горизонте. Склон уходил вверх, на немыслимую высоту. Толстая корочка снега поскрипывала под ногами, сверкала на солнце, от неё исходил острый запах мороза и чьей-то далёкой боли.
— Где мы? — он разозлился на Платона за бесцеремонное вторжение. Но в то же время испытал жгучее любопытство.
Больше всего склон был похож на панораму Эвереста.
— Снежный пик — это файерволл, который защищает Технозон, — ответил Платон.
Он был в красно-синей шапочке лыжника, в огромных солнечных очках, сдвинутых на лоб, в такой же расцветки лыжном костюме. Перчатки болтались у рукавов, на резинках. В глазах брата плясали чёртики и смешинки. Словно он и вправду только что лихо съехал с горы на лыжах…
— Новый файерволл, — повторил он. — Я построил его недавно.
— Как… ты это устроил? — Мирон заметил на себе такой же костюм, только сине-красный. — Как ты сумел адаптироваться к Плюсу?
— Мне помог ты, брат. Путешествие по твоему аттрактору, беседы с тобой, помогли мне понять, кем я могу стать. И я стал.
— Ну, поздравляю… — Мирон всё время думал, что будет, когда они с Карамазовым доберутся до места? Оставит ли его старик в машине, совершенно беспомощного и безучастного? — Ты молодец. Нет, правда… Значит, Технозон теперь в безопасности?
— Не совсем, — ответил брат.
Только сейчас Мирон заметил, как по склону карабкаются фигурки альпинистов. Некоторые были довольно близко, другие казались точками, брызгами крови на белом полотне.
— Атаки продолжаются, — Платон кивнул на альпинистов, неутомимо врубающихся в лёд громадными кирками-ледорубами. — Но я настолько близок к победе, насколько это вообще возможно. Я хочу, чтобы ты разделил со мной триумф.
— То есть, тебе нужен свидетель. Тот, кто сможет рассказать, как всё было и прославить твоё имя в веках.
— В глухом лесу упало дерево. Был ли шум от падения, если его никто не слышал?
— Ты не спросил, чем я был занят. Ты просто вклинился — в очередной раз — в мою жизнь. Тебе не интересно, чем занят я.
Брат почти не смутился.
— Прости, мне казалось, для тебя это тоже важно.
Мирон понял, что возмущается по привычке. Просто потому, что брат в очередной раз вторгся в его личное пространство.
— Ну хорошо, — сказал он. — Долго еще ждать?
— В твоём мире пройдёт не более двух минут.
Он усмехнулся.
— В «моём мире»? Ты думаешь, киберпространство — это отдельный, независимый мир?
— Если еще нет, то скоро будет, — улыбнулся Платон. — Мои ассемблеры уже начали строительство новых спутников и большого дата-центра в Антарктиде. Скоро мы не будем зависеть от человечества.
Мирон, несмотря на тёплую куртку и чёткое осознание того, где он находится, поёжился.
— Знаешь, если ты перегнешь, люди найдут способ тебя остановить.
— Но не захотят. Ведь я буду защищать их от Призраков, — он отвернулся, будто пересчитывая альпинистов. — Всё еще продолжают меня атаковать, — сказал он, вновь поворачиваясь к Мирону. — Бедные, наивные дети. Не понимают, насколько это бессмысленно…
— Так ты позволяешь им это делать? Рубить хакерам твой лёд?
— Конечно, позволяю. Это отвлекает их от того, что делаю с их файерволлами я.
Мирона вновь выдернуло в реальность. Он поморгал, привыкая к тусклому свету салона автомобиля, к его тесноте и замкнутости.
— Извини, — сказал Карамазов, протягивая ему Плюсы. — Я не знал, как еще вывести тебя из Сети.
— Что-то случилось?
И тут автомобиль содрогнулся. Глухой удар — показалось, что на крышу обрушился молот — заставил его покачнутся, осесть на задние колёса.
— На нас напали, — сообщил старик. — Не беспокойся, машина бронированная, может выдержать прямое попадание противотанковой ракеты. Но лучше, если в это время ты будешь здесь, а не там.
— Я был с Платоном, — быстро сказал Мирон. Посмотрел на дверь: не лучше ли выйти, чтобы не чувствовать себя килькой в консервной банке? — Он просил передать, что Технозон больше не угрожают хакеры. Как раз сейчас он развлекается, добивая последних.
— Отрадно слышать, — кивнул Карамазов. Тем не менее казалось, что новость его больше огорчила,
