Чарли Хьюстон - Неспящие
Он перевернул висевший на шее карманчик с полицейским значком и показал Парку карточку с истрепанными краями, где были напечатаны права.
— На, погляди. Ностальгия пробила.
Парк посмотрел на резервистку.
— Он чей-то стукач. Откуда я знаю, чего им надо? Им надо, чтобы было похоже на настоящее задержание, вот чего им надо. Что они там пишут, почему обвинение снято, я плевать хотел.
Женщина потерла заметную шишковатую мышцу на шее.
— Если не следовать установленному порядку, это не украшает послужной список.
Хаундз поправил солнечные очки на носу.
— Знаешь, что, резервистка, пошла ты…
Она перестала тереть шею.
— Простите, что?
— Прощаю. Какого хрена. Мне есть дело до послужного списка? Да пошла ты… Мне есть дело, как я выполняю свою работу. Мне, мамзель, между прочим, уже не двадцать; да я плюю на этих подонков, которые там мухлюют, чтобы поговорить с этим говнюком, и портят мне послужной список, чтобы прикрыть свои делишки. Плюю. С высокой колокольни. Мне передают по рации: «Взять подонка», и я его беру.
Резервистка откинулась на спинку кресла и вытерла пот с подбородка.
— Слушай, ты, сволочь.
Хаундз осклабился, взглянув в сторону Парка.
— Ну вот, началось, сейчас меня как следует отчитают.
Резервистка положила ладонь на рукоятку пистолета.
— Послушай, сволочь. Я скоро сдохну. Я не спала две недели. Чтобы мозги работали, я жру таблетки с кофеином и кофейные зерна в шоколаде и запиваю диетической колой. Я еще не дошла до такой степени, чтобы мои гормоны окончательно взбесились, так что у меня еще и ПМС. Детей у меня нет, а муж, чертов коп, которого я хотела лучше понять и специально ради этого пошла в резерв, бросил меня три года назад ради молоденькой манекенщицы. Так что эта работа — единственное, что у меня есть в жизни, единственное, на что мне еще не наплевать. И тут капитан заявляет мне, что в конце следующей недели ему придется отправить меня в неоплачиваемый отпуск, потому как у меня уже крыша едет. Теперь мне придется идти домой и подыхать в одиночестве.
Она наклонилась вперед, ее рука все так же лежала на рукоятке пистолета.
— И ты думаешь, мне не все равно, сдохну я в тюрьме или от пули, если перед уходом пристрелю одного поганого подонка, который строит из себя крутого, типа моего бывшего?
Она сверлила Хаундза глазами.
Хаундз снял очки и посмотрел на нее:
— Сочувствую вашим неприятностям.
Ее губы растянулись, она сняла руку с оружия и вытерла глаза.
— Ну да, в общем, нам всем есть что сказать.
Хаундз снова нацепил очки.
— Да, всем.
Резервистка наклонилась вперед и положила пальцы на клавиатуру.
— Обвинение?
Хаундз отколупал отслоившийся уголок картинки на груди его застиранной и растянутой черной футболки с «Металликой».
— Сопротивление. И нарушение общественного порядка.
Женщина постучала по клавишам.
— Это у нас код шестьдесят девять и семьдесят один. Хотите написать рапорт?
— Вот еще. Если его продержат за решеткой больше пары дней, тогда чего-нибудь напишу. Я про него целую поэму напишу, если его засадят.
Она кивнула:
— Понятно. Ладно. Давайте его сюда.
Хаундз схватил Парка за локоть и подвел его к стальной двери.
— Иди подожди свою подружку, кто там она у тебя. Тощий негр на лавке поднял бровь.
— Ну да, я ж тебя знаю. Знаю? Ну да, точно знаю. Хаундз пнул скамейку.
— Ты, придурок, что ты там бормочешь? Мужчина покачал головой:
— Я думал, я знаю этого мужика, вот и все. Хаундз взял Парка за плечо и развернул его:
— Вот этого козла?
— Ну да, хм, этого козла.
— Ты его знаешь?
Негр наклонил голову набок и прищурился.
— Я тебя знаю?
Парк посмотрел человеку прямо в глаза и кивнул:
— Да, ты меня знаешь. Тот ухмыльнулся:
— Я так и думал. Откуда?
Парк глянул на Хаундза, потом опять на негра.
— Я как-то раз тебя кинул. Мужчина выпучил глаза:
— А не врешь?
— Не, не вру. Продал тебе дурь, только не доложил. Тот покачал головой:
— И я покупал дурь у белого?
Он высоко задрал плечи и опустил их, вздыхая.
— Видали, но вот вам и причина, чтоб не связываться с этим дерьмом. Как же должен человек обдолбаться, чтобы покупать у белого? Где это видано, чтоб белый тебя кинул?
— Такой уж бизнес.
— Хрена, бизнес у него. Я не ширяюсь, и меня притянули за грабеж и за убийство. А ты тут за сопротивление, такой весь из себя белый пушистый дилер.
Парк на секунду закрыл глаза, думая, как бы все это остановить, нажав большую красную кнопку, просто поставить все на паузу и уйти от них, вернуться домой.
Он открыл глаза.
— Все мы ошибаемся.
Негр широко раскрыл рот, показывая гнилые зубы наркомана, и засмеялся.
— Да уж, прямо истину изрек. Прямо истину. Все ошибаются. Да еще какие, я тебе скажу. Да, я думал, я тебя знаю. Я думал, ты из другого места, но, выходит, не оттуда. Все ошибаются. Да уж, это точно.
Хаундз опять пнул по скамейке, и тощий негр прекратил смеяться.
— Так откуда ты его знаешь, оттуда?
Человек опять пожал плечами, даже всем своим телом, его цепи звякнули.
— Он же специалист. Он говорит, что дело было так, чего же мне ему не верить?
Хаундз повернулся к двери.
— Мог бы догадаться.
Резервистка положила палец на кнопку.
— А вы думали, они знают друг друга с тех времен, когда вместе служили в ЦРУ?
Она нажала кнопку, и зажужжал зуммер.
Хаундз потянул дверь.
— Просто было интересно, почему этого козла забрали. Он же не обычный козел, вот что я говорю. Да, козел?
Парк ничего не ответил.
Тощий негр опять засмеялся.
— Все ошибаются. Да уж, это точно. Все.
Держа дверь раскрытой, Хаундз дернул подбородком в сторону негра.
— А этого смешливого за что взяли?
Резервистка отпила из банки диетической колы, допила до конца.
— Поубивал всю семью. Бабушку и двух сестер, с которыми вместе жил.
Она достала еще банку из ящика стола и откупорила ее.
— Они все не спали. Все трое. Говорит, убил их, чтобы не мучились.
Хаундз уставился на негра, опять пнул скамейку и тихо сказал:
— Эй.
Человек протянул руку и покрутил звено цепи, ничего не ответив.
Хаундз прочистил горло.
— Ну и как оно прошло? Как они это приняли?
Человек не поднял глаз.
Парк пошаркал пяткой по полу, глядя на отцовские часы на запястье Хаундза.
— Ну и как, по-твоему, это могло пройти? Оставь его в покое.
Хаундз вдавил Парка в стену, сжал его шею пальцами и дважды грохнул головой о штукатурку.
— А ты что про это знаешь? Ты что знаешь про это? Заткнись, урод.
Резервистка кашлянула.
Хаундз отпустил шею Парка.
Парк посмотрел на человека на лавке, который возился с цепью; резервистка терла узел на шее; Хаундз сжимал и разжимал ладонь, которой держал Парка за горло.
— У меня жена. Я не какой-то особенный. Я знаю про это. У меня жена.
Никто ни на кого не смотрел.
Хаундз опять слегка пнул лавку, но тощий мужчина просто вертел цепь в руке.
Хаундз посмотрел на резервистку.
— Почему он сидит здесь, а не в камере?
Она развернулась на кресле.
— Составляет мне компанию.
Хаундз пропихнул Парка сквозь раскрытую дверь в зарешеченную комнатку:
— Пошли.
Он подождал, пока дверь закроется, зажужжит второй зуммер и откроется другая дверь на противоположном конце бокса.
Хаундз кивнул полицейскому с той стороны, отстегнул наручники с Парка.
— У вашей резервистки за стойкой уже крыша едет. Полицейский снял с пояса пластиковый наручник.
— Едет, не то слово. Хочешь поучаствовать? Мы тут делаем ставки, когда она окончательно рехнется.
Хаундз сунул наручники в карман.
— Хрень собачья. У тебя есть кто-нибудь? Полицейский помолчал.
— Чего?
Хаундз покачал головой:
— Нет, нету.
Он ткнул Парка кулаком в плечо.
— Видал, он не знает.
Полицейский посмотрел на них обоих:
— Вы чего тут?
Парк посмотрел на Хаундза, пожал плечами:
— Я не знаю, кто чего знает.
Хаундз покачал головой:
— Но у тебя же жена.
Парк посмотрел на него:
— У меня жена.
Полицейский стал застегивать наручники на Парке.
— Да пошли вы к черту оба.
Хаундз поднял руку:
— Погоди-ка маленько.
Он посмотрел в пол.
— Черт.
Отстегнув часы, он сунул их в карман Парку и посмотрел на полицейского.
— Не притрагивайся к часам.
Парк посмотрел на него.
— Сочувствую насчет Клейнера.
Хаундз плотнее надвинул очки на нос.
— Счастливо оставаться.
Повернулся и под жужжание вышел за дверь.
Полицейский застегнул наручники и повел Парка вдоль по коридору с камерами. Сквозь гвалт заключенных, прижатых к решеткам, где их удерживало давление чужих тел за их спинами.
