Уильям Гибсон - Нейромант
07:02:18.
Полтора часа.
— Кейс, — сказала она, — сделай мне одолжение.
Она с трудом села на стопку полированных стальных пластин, поверхность каждой пластины была защищена неровным покрытием из прозрачного пластика. Она поковыряла в разрыве пластика на самой верхней пластине, лезвия выскользнули из-под ногтей большого и указательного пальца.
— С ногой нехорошо, понимаешь? Не думала, что придется вот так карабкаться, и эндорфин больше не будет отсекать это. Так что может быть — просто может быть, ладно? — у меня тут проблема. Что мне нужно, если я тут загнусь раньше, чем Ривьера. — Она выпрямила ногу, помяв бедро сквозь поликарбон Новых и парижскую кожу. — Я хочу, чтобы ты сказал ему. Скажи ему, это была я. Понял? Просто скажи, что это была Молли. Он поймет. Окей?
Она оглядела пустой коридор, голые стены. Пол здесь был из грубого лунного бетона и воздух пах резиной.
— Черт, я даже не знаю, слушаешь ли ты.
КЕЙС.
Она поморщилась, поднялась на ноги, кивнула.
— Что он рассказал тебе, а, Зимнее Безмолвие? Он рассказал про Мари-Франс? Она была супругой Тессье, генетическая мать 3Джейн. И той мертвой куклы у Эшпула, мне так кажется. Не знаю, зачем он мне рассказал это, тогда в кабинке… много всего… Почему он появлялся как Финн или еще кто-то, он рассказал мне про это. Это не просто маска, это как будто он использует реальные профили как вентили, выпускает себя по ним, чтобы общаться с нами. Назвал это шаблоном. Моделью личности. Она вынула игломет и захромала дальше по коридору.
Голая сталь и шершавая эпоксидка внезапно оборвались, сменившись тем, что Кейс с первого взгляда принял за грубый туннель, пробитый в сплошной скале. Молли изучила его край, и он увидел, что на самом деле сталь была обшитами панелями из чего-то, что выглядело и ощущалось как холодный камень. Она встала на колени и тронула темный песок, рассыпанный по полу имитированного туннеля. Он ощущался как песок, прохладный и сухой, но когда она погрузила в него палец, он сомкнулся как жидкость, оставив поверхность непотревоженной. В дюжине метров впереди туннель изгибался. Резкий желтый свет отбрасывал жесткие тени на изрубцованный псевдокамень стен. Впервые Кейс понял, что гравитация здесь была почти земной, что означало, что Молли начала спускаться снова, после восхождения. Теперь он основательно заблудился; пространственная дезориентация была специфическим страхом ковбоев.
Но она не заблудилась, сказал он сам себе. Что-то сбежало вниз между ее ног и зашагало, тикая, по не-песку пола. Мигал красный светодиод. "Браун".
Первая из голограмм ждала прямо за изгибом, нечто вроде триптиха. Она опустила игломет еще до того, как Кейс успел понять, что это была запись. Фигуры были карикатурами из света, мультфильмы в натуральную величину: Молли, Армитаж и Кейс. Груди Молли были слишком большими и просматривались сквозь мелкую черную сетку под тяжелой кожаной курткой. Ее талия была невероятно узкой. Серебристые линзы закрывали половину лица. Она держала абсурдно сложное оружие непонятного типа, очертания пистолета почти потерялись под нагромождениями оптических прицелов, глушителей и пламегасителей. Ее ноги были расставлены, лобок выпячен вперед, рот зафиксирован в гримасе идиотической жестокости. Рядом с ней по стойке смирно твердо стоял Армитаж, в поношенной униформе цвета хаки. Его глаза, разглядел Кейс, когда Молли осторожно ступила вперед, были крохотными экранами мониторов, каждый показывал голубовато-серую картинку воющей снежной метели, ободранные черные стволы елок сгибаются от безмолвного ветра.
Она потыкала кончиками пальцев в телевизионные глаза Армитажа, затем повернулась к фигуре Кейса. Здесь Ривьера — и Кейс моментально понял, что отвечал за это Ривьера — был неспособен найти что-либо заслуживающее пародии. Фигура, ссутулившаяся там, была просто приближением того, что он замечал каждый день в зеркале. Тонкий, высокоплечий, незапоминающееся лицо под короткими темными волосами. Ему нужно было побриться, впрочем, как и всегда. Молли отступила назад. Она смотрела то на одну фигуру, то на другую. Это была статичная проекция, единственным движением были беззвучные порывы ветра в черных деревьях в замерзших сибирских глазах Армитажа.
— Пытаешься что-то сказать нам, Питер? — тихо спросила она.
Затем она шагнула вперед и пнула что-то между ступнями голо-Молли. Звякнул о стену металл, и фигуры пропали. Она нагнулась и подняла маленький проекционный модуль.
— Видимо, он может подключаться к этим штукам и программировать их напрямую, — сказала она, отбрасывая его прочь.
Она прошла источник желтого света, архаическую шаровидную лампу накаливания, установленную на стене и защищенную ржавой изогнутой решеткой. Стиль импровизированной старины каким-то образом напоминал о детстве. Он припомнил крепости, которые строил с другими детьми на крышах и в затопленных полуподвалах. Укрытие богатого ребенка, подумал он. Такое грубое оформление было дорогим. Это называют атмосферой.
Она прошла еще с дюжину голограмм, пока достигла входа в апартаменты 3Джейн. Одна из них изображала безглазое существо на аллее за Базаром пряностей, когда оно вышло на свободу, разорвав тело Ривьеры. Часть остальных была сценами пыток, мучители всегда были военными офицерами, а жертвы — неизменно молодыми женщинами. Видения были так же интенсивны, как шоу Ривьеры в Вантьем Сиэкль, будто они застыли в голубой вспышке оргазма. Молли отворачивалась, когда проходила мимо.
Последняя была маленькой и тусклой, как будто это изображение Ривьера должен был вытащить с большой дистанции в памяти и времени. Она должна была встать на колени, чтобы разглядеть картину; она была спроецирована с точки зрения маленького ребенка. Ни одна из других голограмм не имела фона; фигуры, униформы, интсрументы пыток, все это было свободно стоящими проекциями. Но здесь был вид. Темная волна булыжника поднималась на фоне бесцветного неба, за ее гребнем выбеленные, полурасплавленные скелеты городских небоскребов. Волна булыжника имела текстуру, похожую на сетку, ржавеющая арматура изящно согнута, словно тонкая струна, огромные плиты бетона все еще свисают с нее. Передний план мог раньше быть городской площадью; там было нечто вроде пенька, что-то предполагавшее фонтан. У его подножия застыли дети и солдат. Живая сцена поначалу сбивала с толку. Молли, должно быть, поняла ее правильно перед тем, как Кейс вполне воспринял ее, потому что он почувствовал ее напряжение. Она плюнула, затем встала. Дети. Одичавшие, в лохмотьях. Зубы блестят как ножи. Язвы на искаженных лицах. Солдат лежит на спине, рот и горло открыты небу. Они питались.
— Бонн, — сказала она, что-то вроде нежности в ее голосе.
— Настоящий продукт, да, Питер? Но ты должен был быть. Наша 3Джейн, она слишком пресыщена сейчас, чтобы открыть заднюю дверь любому воришке. Так что Зимнее Безмолвие выкопал тебя. Отличный вкус, если это можно назвать твоим вкусом. Демонический любовник. Питер. — Она задрожала. — Но ты уговорил ее впустить меня. Спасибо. Теперь у нас будет вечеринка.
И потом она пошла — прогуливаясь, на самом деле, невзирая на боль — прочь от детства Ривьеры. Она вынула игломет из кобуры, отщелкнула пластиковый магазин, спрятала его в карман, и заменила другим. Она вонзила ноготь большого пальца в воротник костюма Новых и разрезала его до промежности одним движением, лезвие разделило прочный поликарбон словно гнилой шелк. Она освободила руки и ноги, разрезанные остатки замаскировали сами себя, когда упали на темный ложный песок. Затем Кейс заметил музыку. Музыку, которой он не знал, всю на рожках и пианино. Вход в мир 3Джейн не имел двери. Это был зазубренный пролом пятиметровой высоты в стене туннеля, неровные ступеньки вели вниз в широком и пологом изгибе. Слабый голубой свет, движение теней, музыка.
— Кейс, — сказала она, и остановилась, с иглометом в правой руке. Затем она подняла левую, улыбнулась и тронула открытую ладонь влажным кончиком языка, целуя его через симстим-связь.
— Пора идти.
И потом что-то маленькое и тяжелое оказалось в ее левой руке, ее большой палец напротив крохотного выступа, и она спускалась.
18
Она опоздала всего лишь на долю момента. Она почти закончила, но не совсем. Она вошла правильно, подумал Кейс. Правильное поведение; это было нечто, что он мог чувствовать, что он раньше видел в позе другого ковбоя, склонившегося над декой, пальцы порхают по клавиатуре. У нее было это: суть, движения. И она собрала все это вместе для своего вступления. Собрала это вместе вокруг своей боли в ноге и шла вниз по лестнице 3Джейн, словно она владела этим местом, локоть вооруженной руки на боку, предплечье кверху, запястье расслаблено, покачивая дуло игломета с выученной небрежностью регентского дуэлянта. Это был перфоманс. Это было вроде кульминации просмотра всех в жизни видеокассет о боевых искусствах, дешевых фильмов, на которых Кейс вырос. На несколько секунд, он знал, она стала героем каждого забияки, Сони Мао в старых видео Шау, Микки Чиба, и вся родословная назад до Ли с Иствудом. Она ходила так, как говорила.
