Макс Барри - Человек-машина

— Но… как же модули? Ноги больше не самоходные?

— Не жнаю, что вам шкажать, Чарли. Команда выбрала такое направление пошле вашего бегштва.

— Значит, чтобы носить ноги, мне нужно это брюхо?

— Да.

Я пожевал губу.

— К тому же для брюшка положен апгрейд пожвоночника.

— Положено что?

— В нем вошемьшот килограммов. Вам не удержать.

Я оглядел брюхо.

— А ешли мы жаймемша шпиной… ею дело не кончится. Прошто… — Она пожала плечами. — Нужно наладить туловище, иначе никак.

— Что наладить?

— Я думала, вам понравитша, — сказала она. — Вы ведь вшегда этого хотели?

— Да… — произнес я. — Нет. Я не люблю пользоваться чужими изделиями. Мне нравится создавать свои.

— Ох боже мой. Чарли, это не объяшнить руководштву, ешли тридцать тонн военного шнаряжения ждут, когда вы начнете полевые ишпытания. — Она открыла рот, словно собиралась рассмеяться, но тут же захлопнула. — Я шучу. У вас штолько времени, школько потребуетша.

Я ощупывал «тройки». Мне хотелось знать, зачем понадобилось шершавое покрытие.

— Когда это кончится, Чарли? Новые ноги. Новые руки. Мне прошто любопытно, когда же вы будете шчаштливы.

Я захлопал глазами, потому что вопрос был странный. Совершенству нет предела. Это было бы ужасно: прийти к состоянию, когда все так хорошо, что лучше не станет. С тем же успехом можно умереть.

— Жнаете што? Жабудьте про брюхо. Мы доштанем по-наштоящему длинный шнур, подключим ваши «тройки» к генератору, там и ражберетеш. Уштраивает? Прошто попробуйте.

— Добро.

— Добро! — Она хлопнула в ладоши, перевела дыхание. — Идемте в вашу операционную.

— В операционную?

— Я жабыла шкажать. Нервный… интерфейш, или как его там… на «тройках»… как нажываетша чашть, к которой вы подключаетешь? Она другой конфигурации. Или что-то еще. — Она поиграла руками. — Я не жнаю. Но им нужно шнять ш ваших бедер еще пару дюймов. — У нее зазвонил мобильник. Она взглянула на дисплей. — Чарли, мы не можем вешь день топтатьша на меште. Что вы решаете? В хирургию?

Какая-то часть меня просила подождать. Так ли мне нужно связываться с Контурами? Но прочее естество ответило утвердительно.

— Мы положим ваш на каталку, и по дороге кто-нибудь вше объяшнит. Шоглашны? Договорилишь? — спрашивала она. — Договорилишь?

Потолки «Лучшего будущего» напоминали шахматную доску. Светлые квадраты были лампами, они горели одинаково ярко в центре и по краям. Я никогда этого не замечал, пока не лег на каталку и не увидел, как они плывут надо мной.

— Хорошее освещение.

— Можно дать ему наркож? — Говорила Кассандра Котри, шагавшая рядом. Подтягивались кошки и люди в зеленых хирургических халатах. — Время поджимает.

— Я выясню.

Мне стало не по себе, я занервничал, будто что-то забыл. Я гадал, что это может быть. Я вскинулся:

— Где Лола?!

— Ею жанимаютша. — Ответила Кассандра Котри. — Ее решили проверить, вше ли в порядке.

— Я хочу ее видеть!

— Хотите, я пожвоню? Уштрою так, чтобы она вштретила наш в операционной.

— Да.

— Хорошо. Будет шделано.

— Точно? — У меня кружилась голова, хотя мне еще не ввели никаких лекарств. — Не ради красного словца?

— Наркоз приехал. — Замаячила пластиковая маска. — Голову вперед, доктор Нейман.

— Вы можете позвонить сейчас же?

Ладони скользнули мне под затылок. Маска накрыла рот и нос.

— Обяжательно, Чарли. Уже доштала телефон. — Она помахала им. Но не позвонила.

Мы въехали в дверной проем. Светящаяся шахматная доска сменилась белым гипсокартоном и хирургическими лампами. Я увидел множество людей в зеленом и подумал: «Зачем их столько для пары дюймов с бедра?» Они расплывались. Расплывались и теплели. Голова стала тяжелой.

— Вы дали… — проговорил я.

Вторая половина достраивала фразу: «…мне общий наркоз?» Я пытался выдавить слова, но не чувствовал рта. Голова расслабленно упала. Я с усилием приподнял ее и увидел, как меня укрывают зеленой простыней. «Зачем мне дали общий наркоз?» — спросил я. Глаза закрылись.

— Он отключилша. Начинайте.

Я услышал щелчок, затем электрическое гудение, как будто что-то проверяли: зумммммм… зуммммм.

— Что делаем? — осведомился мужской голос.

— Вшо, — сказала Кассандра Котри.

12

Я различил запах дыма. Малая, обособленная часть мозга всполошилась. В моей работе дым означает, что кто-то ошибся. Кто-то забыл проверить допуск. Перевести в метрические единицы. Дым вился под потолком. Я не знал, чья это ошибка. Но она была серьезной.

«Вставай», — велела часть, обеспокоенная дымом. «Полежи еще немного», — предложила другая, звучавшая убедительнее. Меня накачали. Я был расслаблен. Я никогда не буду так умиротворен. Только не без химии.

Что-то прошуршало. Ш-ш-ш — как будто старик опустился в любимое кресло. Мне было мокро. Но также — надежно, и тепло, и безопасно. Я закрыл глаза.

Кто-то кашлянул. Я открыл глаза, так как это нарушало гармонию. Я ждал в надежде, что это не повторится. Кха. Кха.

Звук был тихим. Как будто человек, его издававший, не думал, что это поможет.

Я обдумывал выводы. Или плыл среди выводов. Я разрешил выводам окружить меня, не проникая внутрь. Так могло бы продолжаться какое-то время, но тут закапала вода. Наверное, дождь, подумал я, но после усомнился, потому что надо мной виднелся потолок. Я почувствовал, что дремота рассеивается, и огорчился. Но это тоже было неплохо, так как я чувствовал, что прихожу в себя. Мысли начали упорядочиваться. Я приподнял голову.

Я находился в операционном зале. Это было понятно: меня же привезли на операцию. Но все вокруг было разбросано и перевернуто: каталка, капельницы, инструменты, которые вроде бы полагалось держать стерильными. На кафельном полу в растущих лужах воды сверкали скальпели, будто монетки в колодце желаний. По стене шла длинная трещина. Землетрясение?

Кха.

Я заметил привалившегося к стене мужчину. Его зеленый халат был спереди забрызган чем-то темным. Губы были красные. Он тупо смотрел на свои ноги, нелепо раскинутые на кафеле. Он поднял глаза на меня и медленно моргнул.

— Помогите, — сказал я.

Он не отреагировал. Мне стало немного не по себе, потому что он тоже явно нуждался в какой-то помощи. Опершись правой рукой о стол, я перекатился на левый локоть — попытался перекатиться. У меня не вышло. Я поглядел вниз, чтобы выяснить, в чем дело.

Из глубокой раны на моем левом плече текла кровь. Вернее, не из раны, а из ее противоположности. Рана подразумевает разрез чего-то, в иных отношениях цельного. С практически отрезанной рукой меня соединяли тонкие лоскуты кожи и мышц. На плитке валялся предмет, который я поначалу принял за дрель. Но это была не она, У него было длинное плоское лезвие. По воде вкруг него расходились кровавые ручейки. Электрическая пила.

Я поглядел на человека, сидевшего у стены.

— Это вы… — заговорил я. Потому что он был похож на хирурга. Я подумал, что он, может быть, начал ампутировать мне руку, но не закончил. — Вы можете… — Мой голос стал карканьем, горло горело; человек посмотрел на меня без всякого выражения, его голова вздрагивала с каждым ударом сердца. — Почему…

— Кха, — изрек хирург, и на его халате образовались свежие пятна.

Он не собирался помогать. Он намеревался лежать, где лежал, и умирать. Или лежать и смотреть, как умираю я, а потом умереть самому. Я пришел в панику. Не лучшее время паниковать. Это было время для объективной клинической оценки. Но из каньона моей плоти лилась река крови, а мозг быстро бормотал: Это конец, ты потеряешь сознание. Я поднял правую руку — у меня была правая рука — без всякой цели и увидел, что она вся в крови. Я лежал в кровавой ванне. Кровь стекала со стола на кафельный пол. Я был кровавым слизняком. Мне полагалось быть мертвым.

Мои ноги выглядели странно. То есть они у меня были. Под намокшей хирургической простыней проступали их отчетливые очертания. Из-под покровов тянулись трубки к соседним устройствам: черному ящику на тележке и четырем капельницам. Из ящика доносились хлюпающие звуки. С каждым из них подсоединенные к нему трубки вздрагивали, и по ним текла темная жидкость. Я решил, что этот ящик сохраняет мне жизнь. В эту секунду он перестал хлюпать и зачавкал, словно ребенок, упоенно высасывающий остатки молочного коктейля. Там, где трубки крепились к ящику, образовались и устремились ко мне коричневатые капли.

Я схватил почти отрезанную руку и попытался приставить ее на место. Это напоминало возню с куском мяса. Звуки, а не само месиво — вот что меня достало. Хлюпанье или чавканье. Скрип. Я едва ли мог это сделать. Но я не хотел умирать. А потому сделал.