Уильям Гибсон - Виртуальный свет
В Ноксвилле стелсов не было, а если даже и были, то Райделл о них ничего не слыхал. Он и сейчас считал, что это чисто лос-анджелесские закидоны. Саблетт работал на «Интенсекьюр» уже два года, по преимуществу – в Венисе, на дневном патрулировании, он-то и рассказал своему напарнику о домах-невидимках. А потом Райделл попал в стеле по вызову и почти не поверил своим глазам. Снаружи, на поверхности, виднелось нечто похожее на фабрику химчистки, сильно пострадавшую при бомбежке, – ну не то чтобы совсем было похоже, но что-то вроде. А под этой убогостью – шахта, уходившая вглубь и вглубь, а совсем внизу – комнаты, а уж в комнатах чего только не было. Бревенчатые стены, белая штукатурка, турецкие ковры, большие – огромные – картины, изразцовые полы, мебель, какую нигде и не увидишь. А вызов был странный и не очень приятный, семейное насилие – так, во всяком случае, показалось Райделлу. Ну, вроде как, муж шарахнул жену, жена шарахнула по кнопке, а потом они опомнились и решили сделать вид, что ничего такого не было, случайная накладка, вот и все. Только никакая это была не накладка, не сама же кнопка нажалась. И случайно нажать ее тоже не могли – ровно через три и восемь десятых секунды был проверочный звонок, подняли бы трубку, сказали бы: «Мы это нечаянно», назвали бы пароль – и дело с концом, а тут ведь никто и не подошел. Скорее всего, жена перебила все телефоны, а потом уже нажала на кнопку. В тот раз напарником Райделла был «Большой Джордж» Кечакмадзе, и грузину (грузины живут где-то там, на Кавказе, и столица у них называется Тбилиси) эта история тоже не понравилась. «Ни хрена не поделаешь, – сказал потом Большой Джордж. – Эти люди – подписчики, так что убедился, что ни трупов, ни крови нет, и мотай на все четыре стороны, да поскорее». Но Райделл долго еще вспоминал напряжение, стоявшее в глазах женщины, и как она сжимала воротник роскошного белого халата – горло прикрывала, что ли? Ее муж был в таком же халате и в дорогих очках, а из-под халата высовывались толстые волосатые ноги. Что-то там было не так, сильно не так, но что именно – этого Райделл так и не узнает. И он совершенно не понимал, как строится жизнь таких людей, жизнь, очень похожая на то, что показывают по телевизору, и в то же самое время – совсем другая.
Вот чуть присмотришься и видишь, что Лос-Анджелес полон тайн, и нет этим тайнам конца.
И все же ему нравилось кататься по этому городу. И не обязательно, чтобы спешить в какое-то определенное место, а просто так, колесить по улицам на «Громиле», вот как сейчас. Он свернул на Ла Сьенту; крошечный зеленый курсор на экране сделал то же самое.
– «Запретная зона», – сказал Саблетт. – Херв Виллечез, Сюзан Тирелл, Мари Паскаль Эльфман, Вива.
– Вива? – переспросил Райделл. – Вива что?[5]
– Просто Вива. Актриса.
– А когда это его сняли?
– Тысяча девятьсот восьмидесятый.
– Меня еще и на свете не было.
– На телевидении, Райделл, всегда одно и то же время.
– А мне-то казалось, что ты стараешься бороться со всей этой хренью, которую в тебя с детства вдалбливали. – Райделл выключил зеркальный фильтр бокового окошка, чтобы полюбоваться рыжей девицей, проезжавшей мимо в розовом открытом «дайхацу спикере». – Как бы там ни было, я этого фильма не смотрел.
По не совсем ясной причине на закате лос-анджелесские автомобилистки выглядели невероятно красивыми. А главный врач США все пытается запретить машины с открывающимся верхом, говорит, что они увеличивают заболеваемость раком кожи.
– «Эндшпиль». Эл Кливер, Мойра Чен, Джордж Истмен, Гордон Митчелл, тысяча девятьсот восемьдесят пятый.
– Тогда мне было уже два года, – откликнулся, не отрывая глаз от дороги, Райделл, – но этого фильма я тоже не видел.
Саблетт погрузился в унылое молчание. Райделл искренне ему сочувствовал: вот не знает парень другого способа завязать разговор и все тут, а был бы он среди тех, своих, в трейлерном лагере, так они и эти фильмы смотрели по десять раз, и миллион других.
– А я вот тоже вчера смотрел один старый фильм, – сказал Райделл, чувствуя, что теперь его черед поддерживать светскую беседу.
– Да? – заинтересованно вскинулся Саблетт. – И какой?
– Не знаю, – покачал головой Райделл. – Там этот парень, он в Лос-Анджелесе, и он только что познакомился с этой девушкой. А потом он слышит, что таксофон звонит и звонит, и берет трубку. А время уже позднее, совсем ночь. И вот этот другой парень, он сидит где-то в ракетной шахте, и он знает, что мы только что запустили в них свои ракеты – в них, в русских то есть. И он пытается дозвониться до своего папаши, или брата, или хоть до кого. И он говорит, что миру приходит конец, и времени почти не осталось. А потом парень – ну тот, который трубку взял, – слышит, как вбегают солдаты, и они тут же парня этого пристрелили. Это, значит, того парня, который дозванивался.
Саблетт прикрыл глаза, просматривая свои внутренние банки данных.
– Да? И чем же все кончилось?
– Не знаю, – признался Райделл. – Потом я уснул.
– А кто там снимался? – поднял голову Саблетт.
– Спроси чего полегче.
Серебряные глаза Саблетта изумленно расширились.
– Господи, Берри, да ты просто не имеешь права смотреть телевизор. Если уж смотришь, то смотри внимательно.
В тот раз, пристрелив Кеннета Терви, он провалялся в больнице совсем недолго, каких-то два дня. Адвокат Райделла, знаменитый Аарон Персли, устроил шум, что его не должны были выписывать так быстро, что нужно было получше оценить уровень посттравматического шока, но сам Райделл ненавидел больницы, да и вообще он чувствовал себя совсем неплохо, просто не мог вспомнить точно, как там и что там случилось, вот и все. И у него имелась теперь надежная помощница, та самая Карен Мендельсон, а кроме того – Веллингтон Ма, агент, взявший на себя общение с другими людьми из «Влипших копов»; только Карен была очень хорошенькая, одни длинные темно-каштановые волосы чего стоят, а все эти другие ей и в подметки не годились. Веллингтон Ма, чистокровный китаец, жил в Лос-Анджелесе; его отец состоял в банде «Большой Круг»,[6] это Карен так сказала, а потом сразу прикусила язык и посоветовала Райделлу никогда об этом пикантном обстоятельстве не упоминать.
Визитная карточка Веллингтона Ма представляла собой тончайшую, почти как бритвенное лезвие, прямоугольную пластинку розового кварца с лазерной гравировкой, первая строчка – имя и фамилия, вторая – «Агентство Ма – Мариано», а дальше – адрес по бульвару Беверли и уйма всяких адресов электронной почты и еще каких-то номеров. Серый замшевый конверт с пижонской визиткой доставил Райделлу курьер «Глобал Экспресса» прямо в больницу.
– Это ж порезаться можно, – сказал Райделл.
– Можно, – согласилась Карен Мендельсон. – А если положить ее в бумажник и сесть, она разлетится вдребезги.
– Зачем это все? Какой смысл?
– А такой, чтобы получатель относился к ней бережно, с почтением. Другой тебе никто не даст.
Райделл так и не встретился с Веллингтоном Ма лично – встретился, конечно, но это произошло потом, гораздо позже, – зато Карен приносила иногда маленький чемоданчик с наглазниками на проводке, и тогда можно было связаться с лос-анджелесской конторой, поговорить с великим человеком. Райделл никогда еще не пользовался аппаратами телеприсутствия с таким разрешением, эффект был потрясающий, словно и вправду перенесся в Лос-Анджелес. За окном кабинета виднелась темно-синяя сильно скособоченная пирамида. Он спросил у Ма, что это такое, и Ма сказал: старый конструкторский центр, только теперь это молл, торгующий с уценкой, вот приедет Райделл в Лос-Анджелес – а это будет совсем скоро, – пусть туда забежит.
Подружка Кеннета Терви, Дженни-Рей Клайн, возбудила целую кучу отдельных хитроумно переплетенных исков против Райделла, против департамента полиции, против города Ноксвилль и даже против сингапурской компании, владевшей домом, в котором все и случилось. В сумме так миллионов на двадцать.
Короче говоря, Райделл крупно влип, слава еще богу, что у него нашлись такие союзники, как эти, из «Влипших копов», телевизионщики. Для начала они наняли Аарона Персли, а уж кто такой этот Аарон Персли, Райделл знал прекрасно, не зря же они с отцом смотрели чуть не каждую передачу. У адвоката была благородная седая шевелюра, ярко-голубые глаза и тонкий, хоть коли им лучину, нос. Обычная его одежда состояла из джинсов, ковбойских сапог и ковбойской же, египетского хлопка рубашки с галстуком-шнурком, украшенным серебряными индейскими бусинами. Персли был весьма знаменит и часто защищал копов вроде Райделла от личностей вроде Кеннетовой подружки и ее адвоката.
Адвокат этой самой Дженни-Рей Клайн, не моргнув глазом, утверждал, что Райделлу вообще нечего было делать в ее квартире, что, незаконно проникнув в жилище его клиентки, преступный полицейский зверски умертвил Кеннета Терви, а заодно поставил невинную женщину и ее малолетних детей в смертельно опасное положение. Мистер Терви описывался в исках как квалифицированный механик, усердный труженик, любящий приемный отец маленьких Рембо и Келли, истовый христианин, вернувшийся к вере после искуса сомнений, человек, сумевший избавиться от пагубного пристрастия к тетратиобускалину, а также единственный кормилец семьи.
