Виктор Точинов - Непостижимая концепция (антология)
А потом он перестал теоретизировать и потянулся к клавише вызова.
– Генерал, вы знаете латынь?
– Н-нет… – с трудом выдавил ошарашенный Геверниц.
– А эсперанто?
Геверниц знал. Как это ни удивительно, эсперанто он владел более чем сносно еще с кадетского корпуса. Случилась такая блажь у кадетов его курса…
– Отлично… – с облегчением выдохнуло существо, с каждой секундой все менее напоминавшее Коса. – Включайте запись… Потом прочитаете, профессор просил, чтобы именно вы, лично…
Генерал ничего не понял.
– Включайте же! – торопило существо. – У меня, похоже, очень мало времени…
Времени у него действительно оставалось мало. Но Геверниц успел зафиксировать все страницы быстро перелистываемой тетради. А потом несколько минут наблюдал за агонией существа, распадающегося в самом прямом смысле… Зрелище было тяжким. Но он досмотрел до конца. Потом прочитал записи Бальди, обращенные к нему лично. И надолго задумался…
А затем начал отдавать приказания, в корне противоречащие инструкциям профессора.
Дело в том, что профессор ошибся. Случается такое даже с гениями. Ошибка касалась не волн, полей и описывающих их уравнений – в этом Бальди был непогрешим, – но оценки личности Геверница. Бальди часто имел дело с военными и считал, что отлично знаком с шаблонами генеральской логики, что люди, мыслящие иначе, попросту не дослуживаются до больших звезд на погонах.
Бальди ошибся. Но нашелся человек, способный исправить ошибку гения. И исправивший.
Пуля ударила в гладко выбритый затылок генерала. Умер он мгновенно.
Через две минуты убийца, сидящий под прицелами нескольких стволов, разговаривал с президентом Моратти.
– Дивизионный генерал Геверниц пытался сорвать выполнение операции «Большая Грета», – говорил убийца, – уничтожив взлетно-посадочную полосу и заблокировав несколькими взрывами вход в сферу Бальди. Все преступные распоряжения зафиксированы, и я считаю, что принял единственно верное решение. Готов ответить за свои действия перед трибуналом, господин президент.
– Принимайте командование. Перед трибуналом ответите потом… Если «Большая Грета» не сработает в назначенный срок. А если сработает, я поздравлю вас со званием дивизионного генерала. И не только с ним, думаю…
Стелла
Город окружала не только стена.
Каким-то непонятным образом здесь, внутри, оказалась и река, оставленная далеко позади. Водный поток разделялся на два рукава. Затем они вновь сливались. А на острове стоял город… Небольшой, на несколько десятков домов.
Первый эпитет, приходивший в голову при его виде: яркий. Яркие черепичные крыши возвышались над яркой зеленью деревьев; флюгера на крышах сверкали нестерпимо для глаза. Казалось, что даже источник света, зависший в центре сферы, светит здесь в разы ярче…
– Я перевезу вас, если захотите, – сказал Харон.
Перевозчик оказался тут как тут, едва Стелла подумала, как же они станут переправляться… Только что не было – и появился. Та же лодка, тот же белый плащ. Но лицо Харона выглядело осунувшимся, постаревшим лет на десять.
– Там живет тот, кто создал этот мир? – спросил профессор.
– Нет. Там будете жить вы.
– Зачем? – спросила Стелла.
– Не знаю. Я должен предложить, вы вольны отказаться.
– Другие варианты есть? Мы можем вернуться? – уточнила она.
– Нет. За Реку возврата нет. Но вы сможете жить на острове, долго и спокойно. Очень долго.
– Там нет времени, насколько я понимаю? – спросил профессор.
– А разве оно где-то есть? Его кто-то видел? Это слово не имеет значения.
Бальди повернулся, вопросительно посмотрел на Стеллу.
– Не желаешь воспользоваться предложением? Не самое прекрасное мгновение, чтобы его останавливать, но уж какое есть. Там тебе никогда не стукнет сорок. Мечта любой женщины…
– А ты?
– Куда ж я от тебя? Буду рядом умирать от скуки. Научусь вырезать фигурки из дерева. Мой отец всегда хотел, чтобы я научился, как это умел он, замечательный был резчик. А у меня вечно находились другие дела…
– Тогда я отказываюсь. Я выходила замуж не за резчика по дереву, умирающего от скуки.
– Мы не поплывем на остров, – сказал профессор Харону. – Извините за напрасный вызов…
– Почему напрасный? Я могу доставить вас куда угодно. Один раз, последний. Даже за Реку, но там вы умрете.
– Куда угодно? – заинтересовалась Стелла.
– В любое место Мира, – уточнил Харон.
– Значит, не совсем куда угодно… – констатировала она и посмотрела на мужа.
Тот молчал. И смотрел в зенит. Не отрываясь.
– Эта штука, между прочим, не только светит, но и греет… – предостерегающе сказала Стелла. – Несколько тысяч градусов на поверхности наверняка есть.
– Что-то мне не видится других вариантов… Надо рискнуть.
Бальди всегда останется Бальди. Она кивнула и засмеялась – совсем как та студентка, в которую по уши втрескался двадцатисемилетний профессор, многими почитаемый за величайшего физика современности…
…Плащ с треском разорвался, разошелся на куски, на полосы – Харон повел плечами, и остатки его одежды упали. Крылья оказались белоснежными, с перьями, ни дать ни взять крылья громадного лебедя. Стелла не удивилась, так и должно быть в мире, созданном из остатков, осколков, ошметков прежнего… Ангельские крылья, все правильно. Выглядят красиво, но едва ли будут способны бороться с нормальной гравитацией… Не важно, все равно здесь гравитации нет, ни нормальной, ни пониженной, ни какой-нибудь иной, – все тела в этой вселенной, все предметы отталкиваются от Света, от светила, зависшего в центре Мира, – иначе как бы они смогли разгуливать по всей поверхности сферы Бальди?
Потом был полет. На удивление недолгий, хотя Стелла подозревала, что он сможет растянуться на целую вечность – если подтвердится гипотеза, что все тела, по мере приближения к центру Мира, уменьшаются в размерах, а скорость света замедляется…
А может, и растянулся… В конце концов, как говорит Харон: что такое время и кто его видел?
Вблизи Свет оказался огромным. Не повисший в зените тусклый шарик – нестерпимая для глаза поверхность от горизонта до горизонта. Смотреть на нее не было никакой возможности. Стелла, стиснутая могучими руками Харона, закрыла глаза. Лицо чувствовало испепеляющий жар, и он усиливался.
Они все-таки сгорят… Обидно. Надо было выбрать покой, успела подумать Стелла, прежде чем превратиться в ничто, в короткую болезненную вспышку…
Потом она почувствовала прохладу. Открыла глаза. Испепеляющая поверхность Света исчезла. Харон исчез. Рядом был Бальди, и стояли они в самом центре очень странного помещения.
Стояли? Нет, скорее парили в вертикальном положении, без какой-либо точки опоры. Вокруг, со всех сторон, – зеркала. Огромные зеркала в форме правильных пятиугольников, сверху, снизу, повсюду, – ничего, кроме зеркал, смыкающихся краями, образующих правильный многогранник. Расстояние до зеркал и их истинные размеры оказалось трудно оценить, вокруг не было ничего, позволяющего определить масштаб. А двое пришельцев в зеркалах не отражались.
Там отражались – по одному в каждом зеркале – другие люди, которых не было здесь, внутри огромного додекаэдра. И тем не менее Стелла понимала и чувствовала – перед ней не окна, не экраны, именно зеркала. Очередной парадокс в порядком надоевшей череде парадоксов.
– Кто эти люди? – тихонько спросила Стелла. – Они нас видят?
– Не люди… Один человек… По крайней мере, когда-то его считали человеком… Не знаю, насколько обоснованно.
Стелла не поняла ничего. Ей обитатели зеркал показались совсем разными… Хотя… если приглядеться… да, что-то общее есть… Высокий лоб, очень крупные глаза, руки с удивительно длинными и подвижными пальцами… Но различий больше.
Люди в зеркалах занимались своими делами, не обращая внимания на гостей. Стелла долго вглядывалась в один из пятиугольников – в нем виднелся человек в длинной мантии, явно служившей рабочим халатом, изрядно заляпанной… Человек сидел, согнувшись над столом, и над чем-то напряженно работал – что именно он делал, Стелла не могла понять, поле зрения было ограничено. Время от времени человек припадал глазом к окуляру микроскопа – на вид древнего-древнего, латунного.
Похоже, результаты работы не слишком устраивали человека – лицо казалось недовольным, губы шевелились, но ни звука до Стеллы не доносилось…
Потом она заметила странную вещь – зеркало, именно это, придвинулось. Или же она каким-то образом переместилась к нему. Человек стал лучше виден, Стелла уже слышала слабые отзвуки его слов, язык показался незнакомым. Казалось, стоит продолжить вглядываться – и зеркало надвинется вплотную, а затем Стелла окажется там, в Зазеркалье.
Она торопливо отвела взгляд. Потом искоса взглянула снова. Зеркало отодвинулось на прежнюю дистанцию. Стелла не удержалась, повторила эксперимент – человек становился все ближе, все реальней, – и работа его подошла к концу: откинулся на спинку кресла, с довольным видом созерцая что-то, невидимое Стелле. Произнес непонятную, но торжественно прозвучавшую фразу, взмахнул рукой… Она опомнилась в последний момент, на самой границе, до того хотелось разглядеть, чем же занят незнакомец.
