Алексей Павловский - Карболитовое Сердце

Собравшись уже уходить, Дементий вдруг хлопнул себя по лбу и развернулся:

— Вот ведь чуть не забыл, голова садовая! Там в конце Дворянской Отец Сигизмунд на говно исходит, кафолик наш недорезанный, всё вокруг костёла своего скачет. На тебя, Яроволк, жалуется, да не понять ничего. Что там было?

Яроволк скромно потупился:

— Да ничего… Шёл сюда из столовки в ДК Богатикова, грушу ел, а этот трупоед увидел у меня разноверский солнцеворот на шее и развонялся. Я-то по молодости совсем дурак был, набил себе татушку, теперь всё никак не сведу… А ваш этот отец феликс эдмундыч такой визгливый, ну вот меня и проняло. Я ему стишок прочёл…

— Какой-такой стишок? — Заинтересовался Филин.

И Яроволк зачитал:

«Я узнал, что у меняЕсть огромная родня:Папа в Вене, Папа в Бонне,Антипапа в Авиньоне…»

И далее по тексту.

От души проржавшись, иеропараномарь взял со звероволчища обещание помириться с ксёндзом, а то так весь межконфессиональный диалог обломать недолго. Со времён падения Ватикана выбесить любого католика очень просто: достаточно упомянуть наступившее в Западной Церкви многопапство. Это как с веганом заговорить о кишечных газах, больная мозоль. Насчёт сведения татушки Дементий обещал поспрашивать у себя на приходе.

Всё это время в душных галереях под Дворянской улицей Рамен по грудь в дерьме с матюками тянул силиконовый водоводный шланг к фонтану Гущина. Его принудили-таки к работе.

Наконец-то Рамен и Филин собрались за запчастями старому диггеру. Знающий человек Шашель то не отвечал на звонки, то был жутко занят, то пьян как скотина, но вот наконец заломил нехилую цену (наликом, половину вперёд!) и согласился вести. Ржавая до дыр десятая маршрутка, набитая бабками с рынка, высадила товарищей на необитаемом Телецентре. Вскоре из кустов, застегивая ширинку, показался вертлявый морщинистый мужичок в кепке, с намертво прилипшей к нижней губе самокруткой и залатанным рюкзаком-колобком. Казалось, хмыря выращивали на роль мелкого преступника в старинном кинофильме «Место встречи изменить нельзя», да не взяли, больно уж мелкий криминал вышел. Это и был Шашель. Поздоровались, но грязную руку мутному типу жать не стали.

— А что не на Партизанской встречаемся? — Поинтересовался Рамен. — Вроде ведь там вход в Старокарантинскую?

— Хех, дед, ты чо, с Луны свалился? — Мужичонка сплюнул совершенно верблюжье количество слюны и оттопырил губу. — Тот вход феодосийцы пятнадцать лет как взорвали. Когда Щёлкинских ментов внутри щемили. Они ж не местные, думали, вход только один… Бабло давай.

Само собой, вход оказался не один. Между Телецентром и Семью Ветрами раньше был развесёлый райончик Самострой, полностью соответствовавший своему названию. Теперь на его месте остались только истыканные воронками одичалые сады с развалинами, раскатанными гусеницами танков. До края Самостроя дотянулась рухнувшая мачта телевизионной вышки. Через эти места фронт прокатился туда-сюда трижды.

Шашель привёл их к одной из груд досок и жести, походил вокруг и наконец ткнул в кучку бутового камня рядом с заплывшей выгребной ямой.

— Вот он вход! Давайте, разгребайте! — И уселся на трухлявое бревно.

— А сам чего?

— Грыжа у меня. От непосильного труда. — Шашель, прилепив к губе очередную самокрутку, чиркал зажигалкой.

Куча на поверку оказалась всего десятком камней поверх ржавой жести. Под листом открылся кривой вертикальный лаз, обложенный бутом, из него влажно тянуло запахом подземли. Протиснувшись вниз, подземщики оказались на верхушке обвального конуса посреди перекрёстка. Во все четыре стороны расходились прямоугольные в сечении штреки пугающего размера. Вся каменоломня круто шла под уклон к морю.

Собственно, все каменоломни в этих местах выглядели именно так. Наклонным был весь ракушняковый пласт, на котором стояла Керчь. Филин в красках представлял себе древнее землетрясение, после которого всё от горизонта до горизонта наклоняется на шесть градусов. Впрочем, Рамен говорил, что есть в геологии и более впечатляющие вещи, типа опрокинутых синклиналей. В своё время Ваня как-то не сподобился спросить, что же это такое.

Шашель повёл их поперёк уклона в сторону Партизанской. Абсолютно сухой подземный ландшафт не баловал разнообразием: каждые десять метров перекрёсток на четыре стороны. Заблудиться здесь можно было не в переплетении рачьих ходов, как считали наземные, а в правильной сетке огромных штреков с крепким потолком. Керченская подземля разительно отличалась от замытой путаницы обваленных ходиков, обычной для Подмосковья.

Метров через пятьсот подземщики спустились через узкий колодец на нижний этаж, выглядевший родным братом верхнему, и двинулись далее. Галереи начали изгибаться туда-сюда, кое-где приходилось сворачивать, обходя забитые бракованным камнем штреки. Потолок в этой части был закопчён, а в стенах попадались бутылкообразные выемки, в которые свободно входил человек. Рамен сказал, что это печи для обжига извести прямо под землёй, значит, где-то рядом один из бывших входов. Широко жили каменоломы.

По пути Шашель завёл обычную курортную игру в дружелюбного экскурсовода-сказочника и лохов: а вот там ход до Феодосии, а сами кто вы, а туда ходы на Тамань под проливом, а в городе какими судьбами, а тут шесть этажей и золотой конь царя Митридата зарыт. Друзья отвечали кратко и неохотно: да, нет, с Тёплого Стана, водопровод на Дворянской чиним, не гони, да не гони уже наконец.

— Так. — Неожиданно строгим голосом сказал шипящий карбидкой Рамен. — Что за дела, Шашель? Вот мимо этой печки мы уже третий раз ходим. Ты вообще-то дорогу знаешь?

Шашель, кося глазами, заюлил словно нагадивший кот. Оказалось, что он отродясь не был в этой части Старокарантинских и вообще, знает только привходовуху у взорванного главного входа да дорогу оттуда до Партизанского моста. В общем, тот ещё проводничок.

— Слушай, Шашель, а на кой ты вообще нам сдался? — иронично скрипнул старый диггерище.

— А я за Партизанским мостом дорогу до лагеря знаю и проход в минных полях — гордо приосанился проводник, распространяя самокруточную вонь — Если хочешь, ищи сам. Тут пятьсот километров такого добра.

— Ага, пятьсот, конечно. Ну ладно, ладно. До Партизанского? Тогда тебе туда. Давай, в темпе! Я тут ночевать не собираюсь.

Заслышав про мины, Рамен не стал рваться вперёд, предпочтя гнать Шашеля вперёд ценными указаниями. Эту часть системы диггер знал на отлично. В кратчайшие сроки подземщики пролетели огромное расстояние по стиснутым бутовыми завалами штрекам. Неожиданно потолок над головой исчез, и группа по наклонной траншее поднялась во тьму. Рамен прибавил огня, и белый свет карбидки отыскал потолок метрах в десяти над головой. Огромный зал, собственно, и назывался Партизанским мостом. Почему так, не помнил даже сам Рамен, а Шашель с готовностью начал бредить на заданную тему. Два этажа сходились здесь вместе к забитому стволу на поверхность. Из оползающей вниз глины желтела берцовая кость.

— Белых расстреливали и кидали в ствол. Или красных. Или партизан. — Откомментировал старый диггер. — Наш народ всегда не дурак подушегубствовать был.

Шашель понуро бегал кругами, как потерявшая след дворняга.

— Ну что там опять, болезный? — Поинтересовался старичина.

— Да тут такое место должно быть… Где через три этажа всё обвалилось…

— А. Так это там.

Через две минуты они были в гигантском объёме, оставшемся после обвала межэтажных перекрытий. Здесь до потолка было уже метров двадцать-тридцать. Проводник вынул из кармана нечто ветхо-рукописное и стал сверяться с местностью. Им нужен был средний этаж.

После краткого альпинизма и долгой ходьбы подземщики прошагали через большой заброшенный лагерь, щедро загаженный гильзами, банками и водочными бутылками, словно там свиньи ночевали. Стены становища были густо изрисованы похабщиной и незнакомыми цветастыми флагами. Далее по штрекам нейтральной полосы двигались след в след: начались мины.

Похоже, Шашель включил сапёрный модуль и теперь едва полз маленькими шажочками, отыскивая метки на стенах и каменные пирамидки на полу. Многие из мин давно сошли с боевого взвода и сползлись в кучки у стен, но расслабляться не стоило: среди этих железяк всегда хватало фанатичных тварей, ждущих жертву до последнего миллиампера в аккумах.

Впереди штрек был перегорожен бутовой стеной с бойницами. На боевом посту всё ещё сидел замшелый боец со ржавым калашом. Дальше шли свободно, здесь уже была незаминированная территория оборонявшихся.

На второй линии обороны было то же самое, только боец, похоже, подорвал себя гранатой.