Головолом [СИ] - Максим Сабайтис
Чтобы нейтрализовать возможный риск, когда одна из дам решит предать другую, все банки данных по поискам следов Барбат шифровались сложным квантовым ключом, составленным из двух других ключей, напрямую завязанных на активность персональных чипов.
Лишь совместными усилиями можно было представить находки проверяющей комиссии, а любая попытка присвоить результаты работы или устранить напарницу физически, оборачивались гарантированной потерей всех собранных данных.
Небольшие шансы на успех были предпочтительнее фатальных последствий бездействия.
Висящее дамокловым мечом над региональными директорами внутреннее расследование вносило свои коррективы в поведенческие модели.
Даже если им суждено проиграть, аудиторы оценят масштабы поисков и поймут, насколько велико стремление защитить интересы корпорации.
Так думала Марьям Пресслер, тихо радуясь тому, что подобные мысли не пишутся в системные логи.
Сочтя что снявши голову по волосам не плачут, дамы осознанно злоупотребили своим высоким положением и перенаправили на поиск большую часть доступных аналитических ресурсов филиала.
В этот раз корпоративные правила сыграли на их стороне. Поскольку вся деятельность регионального отделения тщательно документировалась, удалось собрать первичный массив сведений о распорядке дня Валерии, отданных ей распоряжениях, одобренных тратах и запрошенных сводках.
Разумеется, доверия этому массиву было немного.
Воспитанная в корпоративных традициях, госпожа Барбат умело пускала пыль в глаза, оставляла десятки ложных следов, разбросала сотни фальшивых зацепок, полностью уверенная в том, что это скроет ее реальную работу на региональном уровне.
Аудит с ключами центрального офиса развеял бы эту пелену обмана одним или двумя запросами, но у Ольги с Марьям никак не могло оказаться доступов такого уровня.
Однако, у миз Кавендиш имелся опыт работы почти что на всех уровнях корпоративного взаимодействия — в отличие от Валерии с Марьям, которые заняли высокие должности сразу по завершению обучения.
Направив часть аналитических групп на работу с массивами баз системных данных, Ольга сосредоточилась на человеческом факторе.
Подземный комплекс, который штурмовали силы Корпола, даже с учетом высокой автоматизации, требовал присутствия специалистов — где-то в живую, а где-то и посредством подключения к дистантам.
Госпожа Барбат постаралась ограничить количество людей, осведомленных о происходящем. В чипы специалистов загружались скрипты, которые стирали или заметно искажали аппаратную часть памяти.
Для органической памяти приходилось пользоваться услугами корпоративных чип-ридеров. Но память самих чип-ридеров сохранялась, вмешиваться в их воспоминания было уже некому, поскольку большая часть таких специалистов являлась женщинами.
Там, где пасовали четкие алгоритмы, в игру вступала взрывоопасная смесь запретов с подкупом и шантажом.
Список подчищавших за Валерией чип-ридеров оказался невелик. Госпожа Барбат не любила складывать все яйца в одну корзину, но предпочитала минимизировать риски распространения приватной информации.
Тактика Ольги Кавендиш не отличалась оригинальностью. С женщин брали очередную электронную подписку о неразглашении, знакомили с наспех собранным отчетом, в котором читательницы корпоративных чипов открыто назывались пособницами опасной диверсантки.
Затем им давали посмотреть краткую выжимку новостей со свалки, не забывая сделать цифровой зум на поврежденной полицейской технике с легко узнаваемой символикой Корпола — и лишь после этого озвучивали условия сделки.
Не знакомому со спецификой корпоративного устройства могло бы показаться удивительным, что за рутиной чисток и смены настроек сотен чипов женщины ухитрялись различать и запоминать множество деталей, которые сама Валерия предпочла бы надежно спрятать.
Каждый отдельный факт выглядел неприметно и безобидно, но вливаясь в десятки реконструированных моделей он делал их уже не столь нейтральными.
Вооруженные суперкомпьютерной экспертизой региональные директора “Карфаген Индастрис” потратили чуть меньше сорока минут, прежде чем наткнулись на что-то действительно необычное.
40
Сколько себя помнила, Флора не любила лук. Опция "без лука" в немногочисленных ресторанах и кафетериях, которые она посещала, была обязательным условием для выбора блюда.
Но попав в ситуацию, когда голос из-под потолка задавал ей вопросы, на которые её подсознание или скрытая личность отвечала за Флору, девушка впервые почувствовала себя на месте луковицы.
Жизнь Флоры расслоилась, перешла в странное состояние множественного числа — и психика полицейской с этим изменением не справлялась.
Дезориентацию она уже переживала. Память о том, что творилось совсем недавно, когда безумный головолом перебрасывался с ней бессмысленными репликами, была еще свежа. Ощущения того периода стали для Флоры чем-то вроде прививки — в них девушка нашла спасительное подобие.
Сумасшествие, вместе с намеками на какую-то двойственность и возможную утрату цельности, напоминали Флоре грязные и запрещенные во всем цивилизованном мире технологии изменения сознания. Кто-то пробовал подменить ее личность, не просто выставить какие-то руководящие алгоритмы или блоки.
На какое-то время Флора заподозрила в этом преступлении головолома по имени Карл. Вспышку яростной ненависти пришлось подавить усилием воли. Модель не сходилась.
Пребывание под допросной смесью делало полицейскую слабой, неспособной на быстрые движения и мелкую моторику. Но эффекты химии все равно отличались от того паралича, который устраивал гражданским “Пигмалион”.
Карлу досталась и блокировка чипом, а поверх неё, сохранявший невозмутимый вид и безупречность костюма мужчина угостил головолома порцией допросной смеси. Кроме того, Карл снял эффект медицинской блокировки, то есть по сумме проявлений был чуть ближе к союзникам, нежели противникам Флоры.
Стрелявший в полицейскую, оказался сильным. Он ловко подхватил Флору на руки и аккуратно положил на стол.
Девушка в это время отвечала на какой-то вопрос. Химия, которую запустили ей в кровь, препятствовала тому, чтобы жертва делала в один момент больше одного дела: либо вялые, но целенаправленные движения, либо ответы, которые ставили в тупик.
Расслоение внимание позволило Флоре отстраниться от происходящего, слушать свой голос и находить в памяти больше, чем одну цепочку биографических фактов.
Это было ненормально — как и все остальное, происходящее вокруг. В мешанине фактов и событий следовало разобраться, а Флора была единственным человеком, способным на приведение собственной памяти в порядок.
Проблема, о которой не подозревал мужчина, стоявший в углу и задававший вопросы сгенерированным голосом, состояла в том, что биографическими комплектами Флоры Найтингейл и Глории Лиддел воспоминания не ограничивались.
Луковица или капуста. Один слой под другим. История пряталась за историей, а попытки вспомнить события какого-то конкретного дня обретали некую фасеточность.
Кажется, несколько раз она даже видела себя со стороны — не прибегая к технике или зеркалам. В калейдоскопе жизней существовала ось, закономерность, правильность — то, что позволяло проживать один и тот же день в разных телах, с разным уровнем доступа, заботами, социальными связями и квалификацией, но при этом оставаться собой.
Флора попробовала сосредоточиться на том, чтобы вычислить общий знаменатель, который она сумела бы назвать
