Уильям Гибсон - Страна призраков
35
Guerreros[108]
Упакованный в черное матрац с брошенными на середину ключами остался на полу, зубная щетка и паста – на краю раковины, а проволочные плечики – на старой железной вешалке, в основании которой скрывался «жучок». Тито в последний раз затворил за собой дверь и вышел на улицу, в ослепительно яркий и свежий день; весеннее солнце вовсю пригревало, взявшись оттаивать зимние собачьи колбаски.
Дойдя до Бродвея, он купил бумажный стаканчик кофе и теперь на ходу потягивал черный напиток, позволив прогулочному ритму войти в Систему, а самому себе – сосредоточиться исключительно на дороге и на движении. С этой минуты и вплоть до окончания миссии для него не должно существовать ничего, кроме пути вперед; даже если придется зачем-нибудь повернуть обратно или остановиться.
Дяди, научившие Тито Системе, сами учились у одного вьетнамца, из бывших солдат, прилетевшего из Парижа, чтобы коротать остаток дней в кубинской провинции Лас-Тунас. Еще ребенком их племянник видел этого человека на сельских семейных праздниках, но ни разу – в Гаване. И никогда с ним не говорил. Обычно вьетнамец носил свободную рубашку из черного хлопка, неприталенную и лишенную воротника, и банные сандалии из коричневого пластика, затертые на деревенских дорогах до цвета уличной пыли. Покуда другие мужчины потягивали пиво и курили сигары, вьетнамец на глазах у Тито поднимался по бетонной стене высотой с двухэтажное здание, не имея другой опоры, кроме совсем неглубоких, заполненных известью щелей между блоками. Странное это было воспоминание, и даже в детские годы Тито воспринимал увиденное как чудо, в самом обычном человеческом понимании. Дяди не аплодировали; они следили за ним в гробовой тишине, выпуская изо рта голубые струйки сигарного дыма. А ловкий вьетнамец, подобно тем легким струйкам, стремительно поднимался в вечерних сумерках все выше и выше, не просто перемещаясь, но как бы крадучись, врастая в стену и беспрерывно меняя свое положение.
Тито, когда настала его пора, схватывал уроки родичей на лету. К тому времени, как семья покинула Кубу, его Система была настолько сильна, что дяди остались весьма довольны.
В то же время, пока он учился у них, тетка Хуана разъясняла племяннику пути guerreros: Элеггуа, Огун, Ошоси и Осун. Если Элеггуа открывает любую дорогу, то Огун расчищает ее своим мачете, недаром он – бог войны, железа и тяжкого труда, владыка любых технологий. Знак его – цифра семь, а цвета – зеленый и черный; они-то и были вышиты на подкладке одежды Тито, шагающего по направлению к Принс-стрит с болгарским пистолетом, завернутым в носовой платок, во внутреннем кармане черной нейлоновой куртки. На са́мой грани восприятия «ехал» Ошоси, охотник и разведчик в стане оришей. Посвященный в пути guerreros неизменно делается «конем», принимая в хозяева всю эту троицу (и еще Осун). Хуана вкладывала в племянника нужные знания, как утверждала поначалу, для того чтобы углубить и расширить Систему вьетнамца, и Тито читал доказательства ее слов в глазах своих учителей, однако держал рот на замке. Ведь тетка, кроме прочего, говорила еще, что благородное молчание о сокровенном знании помогает закрепить желанные результаты.
Мимо поехала Вьянка на маленьком мотоцикле; ярко раскрашенный зеркальный шлем повернулся в сторону Тито, блеснув на солнце. Ошоси уже следовал за ним, позволяя видеть окружающее особым образом. Вся улица, с ее пешеходами и дорожным движением, слилась в одно живое целое, превратилась в зверя. Наполовину выпив кофе, Тито поднял пластиковую крышку, украдкой погрузил телефон в напиток и выбросил запечатанный бумажный стаканчик в первую попавшуюся урну.
К тому времени, когда он достиг юго-западного угла Принс-стрит и Бродвея, мужчина влился в поток guerreros, словно увлеченный, готовый к бою участник невидимого парада. Ошоси показал ему чернокожего и к тому же одетого в черное магазинного детектива с блестящей бусиной в ухе, в то время как Элеггуа отвел чужаку глаза. Миновав цилиндр лифта из толстого матового стекла, Тито спустился по лестнице. Он часто приходил в этот магазин полюбоваться на странные витрины, похожие на застывшее в са́мом разгаре карнавальное шествие. Выставленная на продажу одежда его никогда не прельщала, хотя смотреть было интересно. Она чересчур напоминала о деньгах, это ее, по-своему безымянную, но так легко поддающуюся описанию, копировали жители Канала.
Тито заметил еще одного магазинного детектива, на этот раз белого, в бежевом пальто и черной рубашке с галстуком. «Наверно, этим парням продают одежду со скидкой», – подумал Тито, огибая белую модульную стену с по́лками, полными косметики, и заходя в отдел мужской обуви.
Guerreros немедленно распознали незнакомца, застывшего с оксфордским ботинком из крокодиловой черной кожи в руках. Не догадаться было невозможно, но сила этого узнавания поражала в самое сердце.
Приземистый, широкоплечий, с очень короткими темными волосами, лет тридцати. Мужчина поставил ботинок обратно на полку и произнес по-английски, хотя и с легким незнакомым акцентом:
– Шесть сотен... Ладно, сейчас не до этого. – Он улыбнулся, показав белоснежные, но слишком частые зубы. – Знаешь Юнион-сквер?
– Да.
– В северном конце парка, Семнадцатая улица, фермерский рынок. К часу ровно, раньше не светись, иначе его там не будет. Если подходишь на десять шагов и ничего не происходит, кидайся наутек. Они решат, что ты их заметил. Кто-то попытается схватить старика. Другие бросятся за тобой. Скройся от них, а вот это – потеряй.
Он опустил в карман куртки собеседника белый квадратик айпода в чехле на молнии.
– Бежать надо к «W», это гостиница на углу Семнадцатой и Парка. Знаешь?
Тито кивнул, припомнив, как еще раньше, проходя мимо, удивлялся странному названию.
– Главный вход – со стороны Парка. Только не вращающаяся дверь, первая от угла; там ресторан. Впрочем, тебе-то нужно как раз туда. Мимо портье – и сразу направо. По лестнице в фойе не поднимайся. В фойе не надо, понятно?
– Да.
– Значит, за дверь, направо, и получается полный разворот. Лицом к югу. Когда доберешься до вращающейся двери на углу здания – налево. Дальше в ресторан, идешь насквозь, через кухню, и выходишь на Восемнадцатую. По южной стороне ищи зеленый автофургон с серебристой надписью на кузове. Я буду ждать там.
Он повел головой, словно изучая ассортимент ботинок (сегодня они внушали Тито неодолимое отвращение).
– У этих парней, которые за вами охотятся, будут и телефоны, и рации, но мы их заглушим помехами, как только ты бросишься бежать.
Тито сделал вид, будто рассматривает ботинок из черной телячьей кожи, потрогал пальцем носок, неопределенно кивнул и повернулся, чтобы уйти.
Как подсказывал Ошоси, белый детектив в бежевом пальто внимательно следил за ними.
В эту минуту матовая дверь прозрачного лифта плавно отъехала в сторону, и появился Бродерман. Копна порыжевших волос, остекленевший взгляд, нетвердая походка. Белокожий детектив немедленно забыл про Тито, который преспокойно прошел к лифту и, нажав на кнопку, отправился в путешествие длиной в двадцать футов до наземного этажа. Пока закрывалась дверь, он успел заметить, как ухмыльнулся тот, кого указали guerreros: через мгновение Бродерману предстояло резко «протрезветь» и с ледяным учтивым недовольством отреагировать на приближение магазинного детектива.
36
Очки, пупок, бумажник, часы
К тому времени, как Милгрим окончил бриться и одеваться, Браун устроил у себя настоящее собрание. Раньше к нему не ходили гости, а теперь возникли целых три человека, и все – мужского пола. Они появились через несколько минут после телефонного разговора. Милгрим успел мельком заметить посетителей, прошедших в соседнюю комнату. Белые, прилично одетые – вот, пожалуй, и все. Интересно, вдруг они тоже снимали номера в «Нью-Йоркере»? Особенные подозрения вызвали двое пришедших без пиджаков и верхней одежды.
Послышались оживленные голоса, но Милгрим не сумел ничего разобрать. Разве что Браун время от времени веско бросал «да» или «нет» или скороговоркой повторял стратегические правила.
Милгрим решил воспользоваться возможностью собрать вещи и, кстати, учитывая обстоятельства, дозаправиться «Райз». Сборы были недолгими: требовалось лишь положить книгу в карман пальто и позаботиться о гигиенических принадлежностях. Мужчина ополоснул и просушил лезвие синей пластмассовой бритвы. Протер туалетной бумагой зубную пасту «Крэст». Закатал пустой край тюбика, пока тот не раздулся как следовало. Вымыл и немного подержал под проточной водой белую зубную щетку. Просушил щетинки куском туалетной бумаги, свободно завернул во второй. Прикинул, не захватить ли с собой гостиничное мыло, которое давало такую приятную пену. Затем подумал: «А кто сказал, что я сюда не вернусь?»
