Никто не боится дождя в Нью-Вавилоне - Анастасия Дмитриевна Салмина
Улицы пирамидального города сильно отличались по мере приближения ко внешней стороне пирамиды. Двигаясь из ее центра – не важно, пешком или на транспорте в виде сети подвесных эскалаторов или электричек, в дневное время можно было проследить каждую стадию наступления «рассвета», от слабо сереющих стен до прямых лучей солнца, то и дело бросающих на поверхность бетонной утробы яркие полосы. Номер Семнадцать сменила несколько туннелей, и вышла к той части пирамиды, что освещалась дневным светом. Она прищурилась от непривычной яркости, и, порывшись в карманах, среди липких бумажек нащупала нетронутую конфету на палочке, развернула и положила на язык. Номер Семнадцать обожала эти леденцы. Они успокаивали и придавали ей непринужденный вид среднестатистической жительницы нижнего яруса. За всю дорогу от своей ячейки к краю пирамиды женщина сосчитала 12 полицейских дронов, успела стать свидетельницей очереди на туннельный поезд, и зашла в пахнущую на целый квартал кондитерскую, накупив конфет и печенья. Однако, эта дорога была самым простым отрезком ее пути к старому месту жительства. Здесь был выход вентиляционной шахты, которыми был пронизан пирамидальный город; он был закрыт огромной тяжелой решеткой, однако, рабочие не запирали техническую «калитку» ведь никому не пришло бы в голову туда залезть. Шахта была наклонена и вела к подножию пирамиды. Номер Семнадцать сделала несколько кругов неподалеку, считая в голове секунды, на протяжении которых решетчатый вход попадает в слепую зону полицейского дрона. От напряжения и подсчетов женщина не заметила, как конфета закончилась, а палочка упала под ноги. Но вот, на подлете очередного дрона, она прогулочным шагом подошла к решетке, и в считанные секунды, за которые его камеры разворачивались, открыла техническую калитку и нырнула в нее.
Круто наклоненный ствол шахты сулил верную смерть каждому, кто бы в нее провалился. Даже сгруппировавшись, по нему нельзя было бы скатиться без травм, а проехаться, как по снежному склону было равно остаться без пятой точки, и опционально, части спины. Однако, Номер Семнадцать в первую же секунду зацепилась за стенку шахты с помощью присосок на пальцах высокотехнологичного костюма и передвигалась вниз, словно насекомое, прижавшись к стене на полусогнутых конечностях. Немного спустившись вниз, женщина остановилась и слегка повисела в трубе, закрыв глаза и слушая шум потоков воздуха, чтобы глаза привыкли к темноте, после чего продолжила спуск.
Масштабы пирамиды всегда играли на руку любителям попутешествовать нестандартным образом. Ее размеры предполагали широкие туннели и технические отсеки, занимающие целые кварталы. И даже заглушка для вентиляции здесь имела достаточно крупные отверстия, чтобы не слишком тучный человек мог в них протиснуться. Остановившись перед самой заглушкой, не желая попасть под прицел камер наблюдения снаружи пирамидального города, женщина сняла толстовку, намотав ее на перемычку между отверстиями и крепко завязав узлом, активировала нанокостюм на голове и лице, оказавшись, таким образом, полностью покрытой им, и включила мимикрирующий режим. Номер Семнадцать выбралась из вентиляционной шахты, и спустилась к подножию пирамиды по ее отвесному краю.
Несмотря на спокойствие и четко просчитанную привычность этой рутинной акробатики, женщина замерла, на мгновение поддавшись приступу головокружения. Перед ней был заасфальтированный участок земли, обрамляющий пирамидальный город, а за ним – небольшая роща и бескрайнее поле. Казалось, что пейзаж был настолько незатейливо простым, что в былые времена даже не зацепил бы взора проезжающего. Но у Номер Семнадцать чуть не подкосились ноги. Огромное пространство, отсутствие искусственных стен и потолков, яркий свет… слепящего солнца – все это вызывало ощущение щемящего благоговения. Женщина чувствовала себя крохотной частицей пыли, которую вот-вот подхватят потоки воздуха и, подняв, уронят где-нибудь за множество километров. Она сделала шаг. Ее охватило желанием на что-то опереться, за что-то схватиться, и она на миг оцепенела. Еще шаг. И еще один. Каждый из них становился все легче, а страх перед открытым пространством отступал. Номер Семнадцать вдруг побежала вперед, ослепленная отсутствием стен и препятствий и пришла в себя лишь глубоко в роще, где сделала передышку, наслаждаясь каждой секундой вне города-пирамиды, который колоссальной всепожирающей тушей возвышался над ней, всей своей сущностью показывая, как же ничтожны существа, покинувшие его темную утробу.
Номер Семнадцать отключила мимикрирующий режим, и, найдя тропинку, неспешно отправилась в свой старый дом. Тенистость рощи с проглядывающим сквозь ветви солнцем вызвала у женщины внезапные спазмы в животе от нахлынувших воспоминаний.
Воспоминания в общей своей массе были погребены под слоем ежедневных дел, однако, всегда возвращались здесь. Про то утро – то утро, когда в девять утра свет не зажегся. Все «подопытные» из проекта «Омега» по привычке, даже в кромешной темноте, поднялись и вытянули руки вперед. Однако, свет не включался и единственное, что нарушало синхронный, словно у заводных кукол, шум дыхания – это быстрые шаги в коридоре и шум разговоров. В каком-то из них рядом с дверью было ясно и четко произнесено «утилизация опытных образцов».
Номер Семнадцать остановилась, опершись о дерево. Ее дыхание перехватило так же, как тогда, когда все «нумерованные» вдохнули и замерли одновременно в темной комнате. Утилизация! Она , будучи живым, настоящим человеком, стала инструментом, расходным материалом, даже смерть которого не была трагедией – она была утилизацией. И сейчас… сейчас у нее не было иного пути, как найти свое начало, ту, живую и настоящую себя. Иначе, даже ее смерть не будет смертью, достойной именоваться трагедией хоть для кого-то.
Выдохнув, Номер Семнадцать пошла вперед. Поселение было уже впереди. Это была часть выселенной перед постройкой пирамидального города деревни, куда со временем стеклись не нашедшие себе места в раю потребления отщепенцы. Такой была и она. Проект «Омега» оказался рассекречен, и «утилизация опытных образцов» стала бы большим скандалом. Поэтому гуманистическое общество сделало самое лучшее, что можно было сделать с лишенными личности – оно закрыло на них глаза.
Нижние ярусы Нью-Вавилона не предусматривали трущоб и
