Винсент Килпастор - Беглый
Швея-мотористка из меня, кстати, совсем никудышная. Не уродился великим кутюрье. Беда прямо. То строчку скосоёблю, то иголку, драгоценную, сломаю. Норму ни в жисть бы не выполнил, если бы не Сашка Баев.
Сашка с детства самого строчил на машинках да разных оверлогах. Родители у Баева — глухонемые, держали цех пошивочный для других таких же вот богом обиженных. Сословие ремесленников.
А сын у них родился — не только с нормальным слухом, да еще и болтун такой, что иной раз до последней секунды, пока не уснет вечером уже после отбоя, все рассказывает, рассказывает что-то. Дорвался до аудитории, нашел свободные уши — на воле-то все больше руками пассы делал, чем говорил. За это рукоблудство и загремел, кстати.
Баев числился сурдопереводчиком в райсуде. Делал плавные движения руками, как эти странные женщины-рыбы в умирающей программе Время. На полставки.
Иногда Сашку вызывали повесткой в райсуд, ну это, знаете, когда глухонемых срочно посадить требовалось. Для соблюдения законности. Положен переводчик «на процессе». А мели тогда всех, кого можно посадить, чем же глухонемые лучше других-то?
Вот этот экзотический дар Сашку и сгубил. Надо было грузануть какого-то чёрта мычащего, у которого патроны дома нашли, и все бы как по-маслу, но вот потянуло Баева робингудствовать. Адвокатом народным себя вообразил. Про боно, как говорится. А вообще, у них, у глухих у этих — омерта почище чем у сицилийцев каких будет. Своя система и понятия. Рука руку машет.
Баев объясняет это тем, что глухим трудно в нашем мире пробиться, вот и тянут друг-дружку за уши, вместе выплывают.
Развалил Сашка ментам ту лоховскую делюгу с блеском. Насурдопереводил. Следак, судья и прокурор Сашкиного района больно по шапке сверху получили. А участкового жандарма, уважаемого человека, даже в должности понизить пришлось. Вон она как.
Так что самого Сашку приняли ровно через три недели, полные карманы героина. Недолго погулял. Барыга-глухонемой, обычная хрень. Ничего свежего под жарким узбекским солнцем. Турма паедишь теперь, да.
Сашка вечно подолгу не мог уснуть, не впитав хоть пайку хлеба. С воли любил покушать. Я же — наооборот, настолько за последние два месяца привык один раз в день нормально жрать, что легко со своим обеденным хлебом расставался. В обед и суп и каша, ну куда еще хлеб? А Санёк мне норму на швейке за эту пайку помогал перекрывать.
Простая спокойная жизнь без выебонов. Честная. Вот оно значит как жить — достойным мужиком-то. Это в первый залёт меня все на приключения тянуло. Самоутверждения. А тут просто надо было два раза по триста шестьдесят пять отсчитать — и на волю. В пампасы.
Тихо жили втроем. Третий в семье был угрюмый кореец Сэнсэй. У Сэнсэя кружок свой был на воле, при бывшем дворце пионэров. Айкидо. Карате — оно все еще как бы не особо можно было. А Айкидо — сколько хочешь. Не успели внести в кодексы. Поэтому и переименовал. Когда приходили с проверкой местные швондеры, Сэнсэй показывал на стену где на фоне трафаретной сакуры было выведено изречение:
«Айкидо придет к своему завершению, когда каждый, кто следовал своему истинному пути, станет одним целым со Вселенной». Швондеры из комиссии уважительно кивали и уматывали.
И Сэнсэй тренировал огольцов себе в удовольствие. Никого особо не трогал. Следовал истинному пути айкидо.
Айкидо пришло к своему завершению, когда он жену с вертолетчиком из соседнего подъезда случайно застукал. Полный контакт. Скорая уже с выключенной сиреной приехала — куда теперь спешить, в морг?
Короче, 9 лет строгача сейчас за такой сюмацу-доса выдают. Можно с грустным видом констатировать, как и Баев, и, наверное, я — сидел Сэнсэй в принципе — не за что. А букву закона я никогда особо не чтил — буква она и есть буква, их много, букв, а я такой один.
Не разу не видел, чтобы Сэнсэй улыбался. Говорил тоже — один раз дня в два. Кино-цуке, хадзиме! Эмоций тоже — ноль. Человек с каменным лицом.
Ну, эмоции и словесный поток нам Баев с лихвой компенсировал, за троих. Ох любил байки травить из жизни глухих. Краснобаев.
В свободное время мы садились в круг и вместе тихо мотали срок. Когда с чайком хорошим, когда один бычок раскуривая в трёх — по разному.
Баев учил нас с Сэнсэем языку глухих. Я с удивлением обнаружил, что вавилонское столпотворение не миновало и мир глухонемых — у них тоже, оказывается, несколько разных языков и куча диалектов. Еще я узнал, что есть такой праздник — день сурдопереводчика, пришлось даже для Баева торжественный чай поднимать на 31 октября.
Жесты хорошо удавались Сэнсэю — видимо язык глухих это из области боевых искусств.
А я в ответку учил Сашку с Сэнсэем разговорному английскому. Откатывал на них революционную методику, в которую верю до сих пор — если есть необходимость быстрого прогресса, нужно вбивать готовые конструкции, а не учить собирать предложения по одному слову. Лексика-дура и грамматика-дура. Зубрежка-молодец! На все случаи жизни должна быть готовая фраза — и вперед, посольство брать. Илона Давыдова одним хороша — можно быстро затвор передернуть на ее фотку с грустными семитскими глазами.
Ну, а Сэнсэй нас всё по своим судзукам и яцукенам гонял. Великий каратэка. Дотошный был, детальный, как и все корейцы. Корейцы это немцы Дальнего Востока. Десять лет не вставая из-за стола над одной деталью могут работать. Создавать совершенство. Завидую таким людям. А сам не могу — ну какое совершенство, если сам Бог не создал совершенства? Гордыня это все.
Гляньте в зеркало на созданное по его образу и подобию. Как вам этот эталон совершенства? То-то же. Вы же не станете мне петь, что вы совершеннее Бога, мои падшие ангелы.
Так что не пеняйте мне за ошибки — если люди которые правила и законы учат, а есть люди которые правила и законы меняют.
Так бы и отбарабанил я без сучка свою двуху, в глухой обороне и на одной ноге в рваном читозе, как в тибетском монастыре — да вот фигушки вам.
Сделал один неправильный ход и моментально потерял контроль за ситуацией на доске.
* * *Праздник независимости Джамахирии грянул, как крик в мастерской для глухонемых.
Начали по одному дергать «общественников» — показывать на плацу шоу, знаменующее очередную годовщину освобождения от ига кровожадных колонизаторов. До чего же мы, зэки, рады этому знаменательному событию — нужно было показать всеми доступными видами искусства. Поэты — стихи, понимаешь, слагают, художники плакаты рисуют, ну а бездари, навроде меня — флагом сине-зеленым машут и цитируют хором афоризмы юртбаши и Амура-Тимура. На узбекском языке, желательно.
А узбекский язык теперь пишется латинскими буквами — прямо как американский. От этого иногда смешно, а иногда страшно. Вот новое слово — мустакиллик — независимость по узбекски — пишется mustakillik — musta kill ik — это ежели по аглицки — надо убить ик, а кто такой ИК — совершенно верно, выданный Аллахом по лоховской разнарядке, первый и вечный бессмертный наш юртбаши. Ну что трудно за такое благое дело флажком помахать? Где мое чувство юмора?
А я вот возьми да и развыёбывайся. В отказ пошел, понимаешь. Знать бы наперёд… Отрицалова херова. Кем себя вообразил? Отрядник и дал мне за это ничем не оправданное и не простительное для общественника поведение в ухогорлонос слегка.
И всё. Прогнал с глаз долой.
* * *Думал на том дело и кончится — ан нет — мстительный он был, Баходырыч-то наш. Интриган Ришелье.
Сначала одно нарушение — до стрижки с биркой на строевом смотре докопался. Волосы длинные, бирка выцвела. Длинные это если ладонь на башку положил и между пальцев больше миллиметра торчит — космы рокнролла. Оброс.
Поэтому раз в две недели полагается космы брить. Тупым лезвием под холодной водой — так быстрее, если вам лень воду нагреть и хитроумным способом у того, кто побогаче лезвие поострей выкружить.
А потом кто-то отрядному по доброте стуканул, что я курил в строю. Ну дали докурить — там всего-то было полторы затяжки — ну что мне чинарить это надо было, что ли?
Хотя мне до тех актов что? Все равно возврат с колонки — это звонок по любэ. Сидеть мне в этот раз хоть с актом, хоть без акта, до самой последней минуточки. Как с гуся с меня вода. Настоящий преступник. А посадят в шизо — так там и на работу ходить не надо, а кормят. Так что у тебя еще в колоде, отрядникджан?
И вот тут — то он меня в прядильный цех и заколдовал, супостат. На сто тысяч световых лет проклятие наложил.
* * *Знаю, знаю, что большинство читателей профессиональные прядильщики и ткачихи, но все же опишу процесс. В двух словах, буквально.
Консерваторы из зангиатинской администрации упорно не хотели обновлять фабричное оборудование. Поэтому весь процесс производился на оригинальных аглицких станках середины конца девятнадцатого века. Раритет. Радость коллекционера. Аукционный материал. Эль-классико.
