Александр Шакилов - Пока драконы спят
Глядя на Заглота, тяжело было назвать его девушкой. И вдвойне тяжелее – девственницей.
– Вы все здесь под моим надзором. Я ваш тюремщик! Я сюзерен! Зовите меня мастер Рихард Заглот!
Говорил он неторопливо, будто тщательно пережевывал кусочек заморского деликатеса, достойного быть королевским завтраком.
– Многие знакомы со мной не понаслышке. Вряд ли им повезло, но все-таки! Иные не видали меня доселе, и это печально. Но теперь, уверен, радость переполняет их никчемные сердца, ибо я обязуюсь выбить из их вонючих комков плоти все дерьмо, взамен наполнив… чем?! Правильно, счастьем!
Заглот вещал долго, без перерыва, закрывая глаза и почесывая щетину на подбородке.
– Вновь прибывшие обманчиво уверены, что они и так счастливы. Я вынужден их разочаровать. Нет. Нет. И еще раз нет. Счастлив лишь человек свободный, ибо он имеет на счастье право. Вы же – все! – рабы! Вас так или иначе купил Ректор. Ты, вихрастый, – трэль. И ты. И вон та светловолосая красотка тоже. Как вас зовут, госпожа? Гель? Гель, вы – трэль. Вас могут продать, обменять, выпороть и выкинуть, как мусор, в выгребную яму!
Казалось, мастер Рихард наслаждается ничтожностью студентов. Особенно мастеру нравилась та часть лекции, где речь шла о выгребной яме.
– Жизнь многих из вас закончится в выгребной яме. За непослушание вас накажут согласно статутам Университета. Накажут сурово, но справедливо. И вы обязательно окажетесь в выгребной яме. Мухи, слепни, оводы и тарантулы будут жалить ваши лица, ваши носы и груди. Под веки забьется гниль, в ваши рты засыплют навоз. Вы будете умирать медленно, мучительно. Дерзких и глупых ждет выгребная яма, вы должны это четко уяснить!
Голос Заглота внушительно звучал в полумраке аудитории. Студенты молча внимали. Только мальчишки на галерке шептались о том, что Заглот наведет страху на новичков, а потом напьется в кабаке «Маму три раза», что в полуквартале от Университета. Еще говорили, что не помнят ни одного студиозуса, которого отправили бы в выгребную яму.
– Я открою вам тайну, чем вряд ли обрадую, но все же… Вы – лишние. Аномалия семени ваших родителей. Пережиток прошлых времен, когда Мидгард не знал Проткнутого. Когда не было ни Мидгарда, ни Мира Топей, никакого вообще иного Мира, но был лишь Мир Профессионалов. Вы – остатки того древнего начала. Излишки! Вас не должно быть. Но вы есть. И только под крышей Университета вы в безопасности! Еще раз: вы – излишки. Повторяйте за мной: я – излишек!
Сотни глоток исторгли:
– Я – излишек!!!
Заглот удовлетворенно кивнул:
– Меня никто не любит!
Многократное эхо:
– Меня никто не любит!!!
– Кроме Ректора и мастеров!
– Кроме Ректора и мастеров!!!
Эрик тщательно повторял со всеми, голос его вплетался в ткань хора. И с каждым словом, произнесенным вслух, он все больше и больше проникался уверенностью, что да, так оно и есть, ничего не изменить. Эрик – трэль, он должен, априори должен. Всем. Его жизнь – ничто.
– Есть Закон, согласно которому вас, излишков, умерщвляют при рождении. Или в утробе матери. Вместе с матерью. И отца заодно. Дабы исключить зачатие нового уродства. Всех! Всех ваших родственников, согласно Закону, должны посадить на кол и после смерти сжечь! Закон суров, мы бессильны что-либо изменить, мы – я и вы! – обязаны подчиняться.
Мастер Рихард закашлялся, вынул из складок плаща плоский, на десяток глотков, кувшинчик, изрядно отхлебнул. Эрик услышал сзади шепот: сдает потихоньку Заглот, уже на лекции рот полощет, при всех. Интересно, что на сей раз в кувшине, а? Красное вино, настоянное на бузине и шляпках мухомора? Или белое, смешанное с закваской оленьих рогов для поднятия мужской силы? Сзади хихикали: ежели Заглот желает отдаться страсти, ему придется опорожнить пяток таких сосудов. А то и больше, ха-ха.
Эрику было не до смеха. Он думал о маме, сестре и Хеде. О том, что родительский дом, наверное, сожгли, а на пепелище рыщет старший брат-мертвяк, и домовой воет по ночам печально и протяжно…
– Согласно Закону, дабы спастись от кары инквизиторов, родственники излишка должны продать его в рабство, тем самым лишив права на свободу и счастье, а также предупредив Ректора о пополнении рынка талантов. Ректор, как вам известно, покупает излишков и доставляет их в Университет.
Закон, отец, рабство… Эрик сдерживал слезы только потому, что Гель рядом, а она не плачет. На кого ни глянь, всех продали родители, или тетушки, или братья, или…
Ничего особенного. Всех предали. Дабы спастись от кары инквизиторов. Малой кровью отмыли большой позор.
Эрик вспомнил щукаря, который хвастал, что отправил к праотцам человека в сутане, и мысленно сказал ему спасибо.
– Ученики мои, вы не такие, как ваша родня. Вы отличаетесь от соседей по гарду. У вас есть талант. Да?!
– Да!!!
– А за талант надо платить.
– Но ведь это дар Проткнутого?! – крикнул кто-то с верхних рядов.
– Верно, дар. Но платить надо. – Мастер Рихард глотнул из кувшинчика.
– Чем?! – Тот же голос.
– Жизнью.
Больше не было вопросов. Все ждали продолжения, даже те, кто знал, о чем речь. И Заглот продолжил:
– Излишки многое умеют, они сильнее обычных людей. Я скажу больше, я скажу то, что говорить запрещено, о чем даже думать нельзя. Я скажу: излишки лучше обычных людей!
Хихиканье за спиной Эрика: напился Заглот. Хоть и громадина, а потреблять не умеет, чуток на язычок – и поплыл мастер, ерунду несет, байки травит.
– Да, лучше! Лучше! Излишки достойней! Но ведь и плата… Излишек живет год за три – после введения в специальность. Если кто не понял, я поясню. С сего момента вы – лучшее, что есть в Мидгарде! Вы непременно овладеете навыками профессий, но за науку заплатите собственной жизнью! Ваша молодость быстро закончится! Ваша старость не за горами! Я!.. – Мастер Рихард сорвал голос, закашлялся. – Я беру ваши годы в оплату за грядущую науку! Кто не желает, кто против, покиньте аудиторию!
Тишина, все застыли.
– Я против! – послышалось сверху.
– Вы можете покинуть аудиторию, – улыбнулся Заглот, – но путь отсюда только один: в выгребную яму.
Эрик пристально смотрел на дверь. Никто не вышел.
18. Гончая
Обернуться гончей легко. Надо просто захотеть – и нет проблем: длинные лапы, поджарый торс, вытянутая морда. Беги-спеши, кусай-хватай, ведь мастер устроил охоту на зайца – начать велел от рынка в центре Пэрима и, если что, через ворота выскользнуть из гарда на своих четырех. Пора вам, милочка, привыкнуть к чужому вниманию.
Гель это внимание костью поперек горла.
За два года учебы в Университете она так и не научилась игнорировать обычных людей. Все казалось, что на нее поглядывают искоса, что вот-вот из-за угла выскочит злобный инквизитор, схватит за локоть и потащит на костер. Дабы сжечь. Или предать огню. Или то и другое сразу. Уважаемые жители Пэрима, Святая Церковь схватила излишка, свободно разгуливающего по гарду, а ведь Закон категорически возбраняет…
Сколько раз она вопрошала мастера Сиддина о Законе? Ох, не сосчитать. Все мимо и без толку. Мастер Сиддин, любимый наставник Гель, улыбался в ответ и говорил. Что-то говорил, Гель никогда не запоминала, что именно. Однако после этих бесед она частенько нарушала Закон, выбираясь на улицы гарда и пугая торговок рыбой перевоплощениями. Уж скопой-то Гель побывала не единожды, пока не научилась подхватывать с прилавка самую крупную щуку.
Тогда, давно, мастер Сиддин довольно кивнул: «Вот теперь, деточка, я уверен: от голода ты не умрешь».
Другое дело – гончая. Не крылья, а лапы и хвост. Да посреди рынка, где яблоку не упасть, надо присесть как бы по нужде. Только напыжишься, предвкушая боль трансформации, как все начинают на тебя пялиться, будто смотреть больше не на кого. Мастер Сиддин постоянно твердил, что надо оборачиваться так, чтобы народ не замечал твоих движений. Он показывал, как это делается. Но, похоже, для Гель Проткнутый пожалел таланта, отмерил самую малость – она всегда привлекает внимание.
Короче говоря, на рынке сегодня такое завертелось, такое! Люди, пахари, бряцанье металла… А всего-то Гель присела на корточки и принялась ждать. Долго ждать. Два-три вздоха. Или даже четыре. Пахари шарахались от нее, чуя опасного зверя. Люди обходили, признав… кого? Перевертня-ученицу, студиозуса Университета? Ха-ха, не смешно!
Однажды при подобных обстоятельствах на Гель напали. Меч залетного риттера рассек воздух у самых золотистых кос, чудом не зацепив череп. Наемник-гуляка с похмелья за побирушку принял, решил уважить острием в висок, чтоб не плодилась нищета. Из добрых побуждений парень действовал. Подскочил, размахнулся двуручником – и себя же по темечку приложил. Знатно приложил, от души. Если б не шишак, к праотцам отправился бы. На ногах-то он устоял, да намека не понял – опять на Гель замахнулся. Вот тогда она и вцепилась ему клыками в глотку.
После того случая с Гель вообще перестали разговаривать коллеги. То есть студенты. Ее и раньше сторонились, отвечали на приветствия скупо, не поднимая глаз. Ни один парень ни разу не оказал ей знака внимания. Будто в Университете не излишки учились, а баронство голубых кровей на лекциях зевало. И потому Гель до сих пор девственница, как уродина какая. А ведь это не так! И годы идут… Год за три по Закону…
