Брюс Стерлинг - Схизматрица
— А я был в первом. Иностранный отдел.
— Так ты — даже не шейпер…
— Я — из Цепи.
— Считается, что никого из вас уже нет в живых. — Она сняла с рук и ног браслеты сломанного краба. — Я должна тебя убить. Ты напал на меня. Ты — изменник.
— Когда я разбивал эту пакость, я чувствовал подлинную свободу.
Линдсей с удивлением погладил больную руку. Да, он вправду утратил самоконтроль. Чувство протеста на какое-то мгновение пересилило разум. Вспышка настоящего, человеческого гнева прорвалась сквозь дипнавыки. Линдсей был потрясен — зато такой целостности он не чувствовал в себе уже многие годы.
— Вот из-за таких все и рухнуло, — сказала Нора. — Вы сломали нам, остальным, жизнь. Мы, дипломаты, должны быть наверху, управлять всем и установить мир. Но программу закрыли. Объявили, что мы ненадежны. Идеологически.
— Они хотят, чтобы все мы умерли, — сказал Линдсей. — Затем тебя и отправили сюда.
— Меня не отправляли. Я вызвалась добровольно. — Она затянула последний шнурок пончо. — Если мне удастся вернуться, меня встретят как героиню, с почестями. И это — мой единственный шанс пробиться к власти на Кольцах.
— Почему обязательно — там?
— Все остальное неинтересно.
— Деп-три погиб, — сообщил Линдсей. — Зачем ты убила его?
— По трем причинам. — Она даже не пыталась притворяться. — Это было легко выполнить. Вас стало меньше. И третье — он был сумасшедшим. Хуже любого из вас. Слишком непредсказуемым. Слишком опасным, чтобы оставаться в живых.
— Он был безвреден. — Глаза Линдсея наполнились слезами. — В отличие от нас с тобой.
— Будь у тебя мое самообладание, ты бы не плакал. Даже если бы тебе вырывали сердце.
— Оно уже вырвано. Как и твое.
— Абеляр… Он был пиратом.
— А остальные — нет?
— Думаешь, они о нас будут плакать?
— Нет. Они даже о своих не будут особенно плакать. Но вот отомстить они захотят. Как ты отнесешься к тому, если завтра исчезнет Иан? А месяца через два ты найдешь его кости в отстойнике какого-нибудь ферментатора? Или даже так, если уж у тебя настолько стальные нервы: как насчет тебя самой? Каков тебе покажется вкус власти, когда ты будешь блевать кровью за шлюзом?
— Все в твоих руках, — сказала она. — Я сказала правду, как мы и договаривались. Ну а как сдержать в узде вашу компанию — твое личное дело.
— Я в таком положении быть не желаю. Я думал, что мы достигли хоть какого-то взаимопонимания…
Она кивнула на истекающие смазкой обломки краба:
— Ты не спрашивал, позволения, когда напал. Увидел предмет, которого не можешь терпеть, — и уничтожил. И мы — точно так же.
— Я хочу поговорить с Клео.
— Это будет нарушением нашего с тобой договора, — оскорбление сказала она. — Ты должен все это делать через меня.
— Произошло убийство, Нора. Мне нужно видеть ее.
— Она — у себя в саду, — вздохнув, ответила Нора. — Тебе придется надеть скафандр.
— Мой на «Консенсусе».
— Тогда возьмешь один из Иановых. Идем.
Она повела его через освещенную красным пещеру, потом длинной выработанной штольней, в резиденцию Иана Мавридеса.
Пошивщик скафандров (он же — художник-график) бодрствовал и был занят делом. В свое время он не пожелал расставаться с защитным костюмом и носил его постоянно, словно стерильную среду для себя одного.
Иан был чем-то наподобие фокусной точки семьи Мавридесов. Именно на нем сосредоточились все семейные обиды и негодование. Паоло, конечно, проболтался, но Линдсей и без этого разобрался в ситуации.
Округлые стены пещеры Иана были украшены сложным орнаментом. Неделями расписывал он свою комнату рисунком из Г-образных линий. Чем дальше, тем мельче становились детали, тем тщательнее вписывались они в картину, тем причудливее становилось безумное, завораживающее сочетание цветов. Сложность узора была насквозь пропитана клаустрофобией. Казалось, крохотные линии шевелятся, слабо мерцая…
Заслышав шум, Иан резко обернулся. Рука его метнулась к нарукавному карману.
— Это мы, — сказала Нора.
Глаза Иана под прозрачным визором сверкали от ярости.
— А-а, — перевел он дух. — Чтоб вам сдохнуть…
— Это ты скажешь кому-нибудь другому, — отрезал Линдсей. — И вообще, чего это ты не спишь?
— Ну-ну. Чтобы ты вошел и расстегнул мне костюм! И заразил меня!
— Нам нужен скафандр, Иан, — сказала Нора. — Секретарь идет в сад.
— Да ну его в задницу! Скафандры мне еще пачкать… Взял бы да сшил себе, как деп-три.
— О скафандрах ты заботишься здорово, — сказал Линдсей, размышляя, действительно ли Иан убил третьего депутата. Наверно, они разыгрывали эту привилегию в кости. Он снял скафандр со стойки. — Если снимешь свой, я могу не надевать этот. Что скажешь? Боишься быть битым?
— Не испытывай судьбу, — Иан прижал кислородный баллон к ниппелю скафандра, — калека.
Клео жила в самой большей из оранжерей, отведенной под декоративные растения. Здесь все росло медленнее, чем в хозяйственных садах, подсвечиваемых ультрафиолетом и заполненных чистым углекислым газом. Ребристые стены продолговатого помещения напоминали раковины. Флюоресцентные трубки вдоль каждого из ребер ярко светились.
Влажная почва, приготовленная из пустой породы, удерживалась частыми пластиковыми сетками. Как и сами шейперы, растения тоже были перестроены для безбактериального существования. Здесь росли в основном цветы — розы, маргаритки, лютики величиной с кулак.
Постелью Клео служило нечто вроде крытой плетеной корзины, выращенной из искривленного бамбука. Она не спала, сидела за пяльцами.
Кожа ее была смуглее, нежели у других, — загорела под оранжерейными лампами. Одета она была в белую, без рукавов, блузу, стянутую над бедрами и мелко гофрированную от пояса. Ноги и руки ее были обнажены. На груди слева красовалась вышитая эмблема, означавшая ранг.
— Привет, дорогая, — сказала она.
— Клео. — Нора, подплыв к «корзине», легонько чмокнула ее в щеку. — Он настоял на…
Клео кивнула.
— Надеюсь, ты будешь краток, — обратилась она к Линдсею. — Мой сад — не для дикорастущих.
— Я хочу обсудить убийство третьего депутата.
Клео убрала под сетку, стягивающую волосы, выбившийся локон. Пропорции кисти, запястья и предплечья говорили, что она старше остальных, более раннего выпуска.
— Нонсенс, — заявила она. — Абсурдное предположение.
— Я знаю, Клео, что его убили вы. Может, даже — ты, лично. Так что можешь быть со мной откровенна.
— Ваш человек умер от несчастного случая. Доказательств противоположного — нет. А значит, мы ни в чем не виноваты.
— Я хочу спасти жизни всех нас, Клео. Избавь меня, пожалуйста, от этого скучного вранья. Если Нора говорит мне правду, отчего не сделать то же самое и тебе?
— Предметы ваших частных бесед с нашим дипломатом — не наше дело, господин секретарь. Семья Мавридесов не примет бездоказательных обвинений.
— Ах вот оно что! — Голос Линдсея слегка приглушил визор. — Убийство человека, не принадлежащего к вашему мирку, — не преступление? И вы желаете, чтобы я присоединился к обману? Чтобы я лгал ради вашего спасения?
— Мы — твой народ, — сказала Клео, глядя на него ясными карими глазами.
— Вы убили моего друга.
— Утверждение необоснованно, господин секретарь.
— Бесполезно… — С этими словами Линдсей нагнулся, ухватил лишенный колючек розовый куст и, вырвав его с корнем, встряхнул. Воздух вокруг наполнился шариками влажного грунта. Клео болезненно сморщилась. — Гляди! Не понимаешь?
— Я понимаю только то, что ты — варвар, — сказала Клео. — Ты уничтожил прекрасное, чтобы подчеркнуть аргумент, которого я заведомо не могу принять.
— Да уступи же ты наконец! — взмолился Линдсей. — Во имя милосердия!
— Это не в моих полномочиях.
Линдсей покинул оранжерею и, едва миновав шлюз, вылез из отсыревшего скафандра.
— Я тебя предупреждала, — сказала Нора.
— Она же самоубийца! Зачем? Почему вы ей подчиняетесь?
— Потому, что она нас любит.
ESAIRS XII
23.02.17
— Хорошо, я объясню тебе про секс, — сказала Нора. — Дай руку.
Линдсей подал левую. Нора, притянув ее к себе за запястье, глубоко забрала в рот его большой палец. Через несколько секунд она отпустила руку.
— Что ты чувствовал?
— Тепло, — сказал Линдсей. — Сырость. И некоторую не слишком приятную интимность.
— Точно так же и секс под супрессантами. В нашей Семье есть любовь, но эротики нет. Мы — солдаты.
— То есть вы химически кастрированы?
— Предрассудок. Ты никогда такого не ощущал. Но по этой причине предлагаемая тобой оргия даже не подлежит обсуждению.
