Сонгоку - Татьяна Зимина
Глядя на всё это, было трудно поверить, что вокруг — Токио, один из самых урбанизированных городов мира, а не российская глубинка где-нибудь под Смоленском.
— Он назвал Карамазова ойябуном, — сообщил Мирон.
— Я и говорю, очень необычный человек… — кивнул старец Серёга. — Так зачем он приходил?
— Не знаю, — пожал плечами Мирон. — Нёс какой-то бред о том, что я должен что-то понять, а потом заклинал не выходить из дома перед рассветом.
— Вот как… — полковник задумчиво снял хрустальную пробку с графинчика, налил три стопки, пододвинул Мирону и Хитокири…
— Это предупреждение, — тихонько вставил японец.
— Согласен, — кивнул полковник. — Я поговорю с ребятами. Скажу, пусть будут повнимательнее.
— Неспроста Усикава, оба раза, что я его видел, упоминал Карамазова, — сказал Мирон. — Упоминал как бы случайно, просто к слову. Но зачем он так поступал на самом деле?
— Ты знаешь, кого в Японии зовут ойябунами? — вдруг спросил полковник, глядя на стопку с самогоном.
— Ну… боссов якудза.
— Стало быть…
— Карамазов и есть босс якудза, — кивнул Мирон. — Усикава еще назвал его Куромаку.
— Всё правильно, — кивнул Хитокири. — Куромаку — дословно — «тот, кто стоит за занавесом».
— Это из театра Кабуки, — усмехнулся полковник. — Соответствует нашему «серый кардинал».
— Значит, Усикава с самого начала намекал на то…
— Он вовсе не намекал, — засмеялся старец Серёга. — По японским понятиям, он говорил предельно откровенно. Он предостерегал тебя, Мирон. Тем самым давая понять, что он — на твоей стороне. Так что прислушайся к его словам.
— К каким? Не выходить на улицу?
— И к этому тоже.
Мирон вздохнул.
— Знаете, я устал прятаться, — сказал он. — Убегать, скрываться… Так можно всю жизнь бегать-бегать, да никуда не прибежать. Я хочу встретиться с этим Карамазовым.
— Зачем? — по тону полковника было непонятно, отговаривает он, или ему просто интересно.
— Так, личные счёты… — смутился Мирон. — Платон говорил, он как-то замешан в смерти нашего отца…
Полковник посмотрел на Мирона как-то странно, будто собирался что-то сказать. Но промолчал.
— И что ты собираешься делать? Убьёшь его? — спросил Хитокири.
— Не знаю, — мотнул головой Мирон. — Для начала — хорошо бы просто во всём разобраться.
— Я тебя понимаю, сынок, — вдруг полковник. — Сейчас ты на распутье…
— Да нет никакого распутья, — психанул Мирон. — В Москве меня объявили в розыск. Наверное, и местные полицейские уже успели получить ориентировку… Якудза я тоже успел насолить. Если за мной охотится еще и Карамазов — остаётся развернуться на сто восемьдесят градусов и дать всем люлей.
— Настоящий воин всегда выбирает путь, который ведет к смерти, — сказал вдруг Хитокири.
— Но думать он должен о жизни, — твёрдо добавил полковник. — Иначе — не сможет победить, — взяв стопку, одним движением опрокинул её в рот. Занюхал хлебом, отщипнул корочку, бросил в рот…
— Вы ещё молодые, — сказал он осипшим голосом. — Говно кипит… Поэтому думаете, что будете жить вечно. Но это только гонор, и ничего больше. Забудьте старые дела и живите дальше.
— Невозможно жить, не исправив причинённое зло, — сказал Мирон.
— Людские ошибки — это самое страшное зло, — возразил полковник. — И делая ставку на месть, вы можете сильно ошибиться.
— Но не совершая ошибок — нельзя ничего узнать наверняка, — тихо сказал Мирон.
— Да, — кивнул полковник. — Да только вот многия знания — многия печали.
Мирон закрыл глаза. Очень хотелось выйти в Плюс, попытаться узнать, что там с Платоном. Но почему-то он был уверен, что у полковника данного устройства попросту нет, а собственные Плюсы замолчали после того, как Мелета сообщила, что её атакует Сонгоку…
Открыв глаза и выпрямившись, он взял стопку с самогоном и сделал длинный глоток. Дыхание перехватило, в глазах потемнело, а в горле образовался огненный ком. Он закашлялся. Почувствовал удар по спине — несмотря на инвалидность, рука у старца Сергея была тяжелая.
— Кто ж так самогонку пьёт? — спросил он участливо, подвигая к Мирону тарелочку с хлебом. — То ж тебе не пиво…
Хлеб был пряным, с чуть горьковатой хрустящей корочкой. Его вкус смыл с языка остатки самогона, а вместе с ним — и всякие сомнения.
— Я должен встретиться с Карамазовым, — сказал Мирон.
Мысль об отце не давала покоя, но она и придавала решимости.
— Ну… — вздохнул полковник, — Решил — так решил. Какудзипва хомбуно цукусанэба наримасэн.
— Каждый должен исполнить свой долг, — перевел Хитокири.
— Только перед тем, как пойти на такой шаг, скажи, что ты знаешь о войне за Сахалин?
— Ну… — Мирон удивился такой смене темы. — То же, что и все… После того, как Ногликский концерн объединился с «Ниппон Ойл» началось взаимопроникновение культур, так как японский и русский менталитет оказались удивительно близки…
— Ты цитируешь официальный релиз, — перебил полковник. — Никогда не интересовало, почему слияние культур названо «войной»?
— Ну, типа: финансовые войны, — пожал плечами Мирон. — Такой эвфемизм. Ноглицкий и Ниппон сначала были конкурентами, а потом произошло слияние…
— Ну да, конечно, — усмехнулся полковник. — И всё это просто так, для всеобщего удобства, обозвали «Войной за Сахалин».
— На самом деле, мы проиграли, — тихо сказал Хитокири. — Нами двигала жадность. Опыт завоевания Маньчжурии нас ничему не научил…
— Что? — Мирон даже не понял, о чём он говорит.
— Японцы проиграли войну, — пояснил полковник. — Да, да не удивляйся… Была самая настоящая война, с войсками, боевыми крейсерами и пушками. Я — участник этой войны… А наша слобода — остатки русского гарнизона в Токио.
— Этого не может быть, — Мирон говорил убежденно, на самом деле никакой уверенности не чувствуя. — С войнами покончено после Арабского кризиса. Произошло всеобщее разоружение, ядерные запасы уничтожены…
— Тем не менее, это случилось, — отрезал полковник. — Вы, нынешнее поколение, привыкли думать, что знаете всё на свете. Что от вас невозможно скрыть никакую правду, что хакеры могут раскопать любые, даже совершенно секретные сведения и вывесить их на всеобщее обозрение.
Лицо полковника побледнело. Рука, катавшая хлебный мякиш по клеенке, разжалась, бессильно упала на колено.
— На самом деле, вы просто не представляете, в каком мире живёте, — сказал он немного тише. — Вы думаете, что он принадлежит вам, но поверь мне, старику: это совсем не так.
Мирон хотел возразить. Хотел доказать, что он знает о мире абсолютно всё, что в век глобализации ПРОСТО НЕВОЗМОЖНО чего-то не знать. Что такие люди, как Платон — которые любят всё разбирать по косточкам, бесконечно анализировать, — что они ни за что такого бы не пропустили.
Но перед ним в инвалидном кресле сидел полковник, участник самой настоящей войны, случившейся не так уж давно. Живое доказательство того, что мир Мирона и Платона — отчасти выдуманный мир. Созданный ими самими.
— Есть люди, которые кроят и перекраивают его по своему желанию, ни у кого ничего не спрашивая, — сказал полковник, окончательно овладев собой. Его рука, будто самостоятельно, без команды, потянулась к графинчику с самогоном, но остановилась на пол-пути. — И один из таких людей — Такеши Карамазов. Война длилась три дня, — продолжил полковник. — Когда японцы поняли, что не смогут удержать захваченные острова — Курильский архипелаг и часть Сахалина — они решили договориться. В те времена чёрным золотом считали нефть, и Ниппон Ойл, занимавшая лидирующую позицию по добыче в Японском море, была вынуждена уступить, как ты и сказал, Ногликскому концерну. Это не было слиянием. Наглое, хищное поглощение — нападение японцев на Курилы послужило отличным поводом. Россия ввела войска, многих тогдашних руководителей дзайбацу посадили, как военных преступников. И на этой волне всплыл Такеши Карамазов. Русский по отцу, японец по матери, он и предложил идею слияния. Объединение двух народов, великую гуманистическую доктрину, призванную скрыть варварское поведение обеих сторон. Выгоды были очевидны, и тогдашние политики с радостью ухватились за идею Карамазова.
— Тогда-то и возникла сказочка о слиянии корпораций и всеобщем братании, — кивнул Мирон. — Я понял. Но причём здесь якудза?
— Якудза, сынок, всегда причём, — криво, одной половиной рта, усмехнулся полковник. — Кто-то же должен финансировать идеи молодого амбициозного политика. А так как якудза всегда считали себя потомками самураев — даймё, правивших Японией до Реставрации, они-то и управляли страной на самом деле.
— Карамазов — член Кокурюкай, Общества Чёрного Дракона, — тихо добавил Хитокири.
— Которое до сих пор не отказалось от идеи империализма и японского господства на азиатских территориях, — кивнул полковник.
— То есть, великая гуманистическая доктрина — на самом деле синекура,
