Сонгоку - Татьяна Зимина
— В отличие от других, ты отлично держишься, — подбодрил его японец.
— От других?
— Таких, как ты.
— Гайдзинов?
— Отаку.
— Я не отаку, — обиженно возразил Мирон.
А затем подумал: себе-то врать не надо, чувак. Ты — именно отаку. Годами не вылезаешь из Ванны, в свободное время развлекаешься математическими задачками, питаешься одними сэндвичами и кофе… Ты, блин, достиг уровня Божественного в одной из самых сложных и затяжных игр в истории! Сколько еще таких же задротов, как ты? Сотни три-четыре во всём мире… И репутация братца-конструкта тут тоже на пользу не идёт.
— И часто тебе приходится возиться с отаку? — спросил Мирон просто так, лишь бы не молчать: мысль о Платоне чуть не лишила его последних сил. А вдруг он не успел?.. Нога сразу подвернулась, предательски поехала к краю… Нет, лучше сейчас об этом не думать. И о Мелете тоже.
— Почему мы продолжаем прятаться? — спросил он японца. — Ты говорил, якудза в этот район не заходят…
— За твою голову обещали пятьдесят миллионов йен, брат.
— Ясно. Честность и преданность тоже имеет свои пределы… — кивнул Мирон. — Кто обещал? Карамазов?
Японец бросил удивлённый взгляд через плечо.
— Да, он. Но и кроме него найдутся люди, которым было бы интересно с тобой поболтать.
— Например, кто? Якудза?
— И они тоже…
— Там, на многоярусном шоссе, за мной гналась внучка Карамазова. Амели, — сказал Мирон.
Хитокири остановился.
— Ты уверен? — на висках и лбу японца выступили капельки пота. Он вытер их концами головной повязки.
— Она чуть не попала под колёса грузовика. Я отнёс её на обочину, вызвал скорую…
Японец рассмеялся.
— Что смешного?
— Старик Такеши теперь твой должник, — пояснил он. — Ну разве не забавно?
— Что-то я сильно сомневаюсь, — буркнул Мирон.
О втором, клоне Ясунаро, он говорить не стал. Очевидно, того размазало по асфальту тонким слоем длиной в километр, а байк раскрошило в мелкие щепки…
Мирон испытал немного стыдное, но очень приятное чувство удовлетворения. Месть Карамазову уже принесла свои плоды.
Мы направляемся в какое-то конкретное место? — спросил Мирон, когда они перепрыгнули с одной крыши на другую, с неё — на мусорный бачок, и затем — на землю.
— Увидишь, — вновь сказал Хитокири. — Трудно объяснить…
— Значит, это не монастырь профессора Китано.
— Слишком опасно. Много глаз наблюдает за тобой.
— Можно изменить внешность, — Мирон припомнил, что всего лишь несколько дней назад выдавал себя за клона. — Если я не буду гайдзином, перестану бросаться в глаза.
— Ты мог сойти за нашего в Москве, — рассмеялся Хитокири. — Чтобы выдать себя за японца в Токио…
— Надо здесь родиться, — кивнул Мирон, переводя дух. — Так всё-таки, куда мы идём?
— Надо тебя хорошенько спрятать, — сказал японец. — А где лучше прятаться, как не на виду? Среди таких же, как ты?
— Здесь, в Токио, есть русская диаспора, — догадался Мирон. — Со времен войны за Сахалин… Поэтому якудза не суётся в эти районы. Из-за русских.
— Из-за русской мафии, — подняв палец, серьёзно уточнил японец. Оябуны не любят тёрок с паханами.
— Кто б сомневался, — буркнул Мирон. — Русская мафия — самая мафиозная мафия в мире…
…Это была деревня в деревне. Окруженный ветхими лачугами из пластика и гипсокартона, лавочками пахучих трав и рыбных лотков, район вполне российских особнячков, похожих на дома зажиточных купцов девятнадцатого века. Каменные цокольные этажи, резные наличники на окнах, высокие крылечки и подсолнухи в огородах.
По улице невозбранно бродили куры, в тени заборов дрыхли сытые свиньи, из-за ворот провожали тяжелыми взглядами цепные псы…
Мирону сразу вспомнился бабушкин дом под Калининградом. Обширный огород с рядами пузатых помидоров и пупырчатых огурцов, за огородом — крутой спуск и речка… Здесь речки не было. Зато было всё остальное — даже небольшая беленая церковь в окружении берез.
— Охренеть можно, — с чувством высказался Мирон.
Он знал, что таких деревень полно на исторической родине: всё больше людей, не выдерживая городского ритма, удалялись к вольным хлебам и уличным нужникам. Но… чтобы здесь, посреди самого хайтечного города в мире?
Словно в подтверждение, что это не сон, на ближний забор взлетел петух и заорал во всё своё петушье горло.
Калитка отворилась, босоногий и конопатый мальчишка в кепке поманил их внутрь.
На крыльце, точнее, на просторной веранде, в кресле на колёсах сидел старец и читал газету. На старце было тёмное, с белыми иероглифами кимоно, но ноги скрывались под клетчатым вязаным пледом.
Когда они подошли, старец аккуратно сложил газету и улыбнулся.
— Здравствуйте, Сергей-сан, — поклонился по-японски Хитокири.
— И тебе не хворать, Ватанабэ. Проходи, гостем будешь.
Старец изучающе посмотрел на Мирона.
— Здравствуйте, — неловко поклонился Мирон. Полсекунды подумал, шагнул вперед и протянул руку.
Ладонь у старика была сухой, очень тонкой и очень твёрдой, тыльная сторона испещрена старческими пятнами. Но руку Мирона он пожал твёрдо, без всякой дрожи или слабости.
— Мирон.
— А меня можешь звать Сергеем, — сказал старик. — Прости, что не встаю. Старая бандитская пуля…
— Вы — бывший военный, — вырвалось у Мирона.
— Да ну? — глаза старца смотрели испытывающе. В них мелькали искорки интереса.
— То, как вы сидите. Ваша выправка: долго носили мундир. И это, — он кивнул на кресло. — Про пулю — это шутка. Пулевые ранения, даже позвоночника, можно вылечить в любом автохирурге. У вас церебральный паралич. А его можно получить на военной службе. Вы попали под удар циклотронной пушки.
— Может, и звание угадаешь? — с иронией спросил старец. Но было видно, что он впечатлён.
— Думаю, полковник. Для майора вы староваты, а будь вы генералом — сидели бы в другом кресле и в совсем другой стране…
Мирон покосился на Хитокири, но тот только улыбнулся. Старец кивнул благосклонно.
Чем-то он Мирону понравился. Кресло старика, хотя и старинное, было оборудовано электрическим приводом.
— Это настоящая газета из бумаги? — спросил Мирон, чтобы сгладить неловкость. Всегда думал, что таких чудиков, как Платон — которые любят читать напечатанный текст — больше нет.
— Наши, слободские выпускают, — кивнул полковник. — Для таких идиотов, как я…
— Что вы, ото-сан, вы вовсе не идиот, — ядовито заметил Хитокири. — Просто старый трухлявый пень, который упорно не хочет принимать новый мир.
— А нахрена он мне сдался, этот ваш новый мир? — осклабился старик. — Что, в нём лучше жить стало? Люди, что ль счастливее? Ни разу. Такое же говно, как и сто лет назад… Значит, и старая бумажная газета ничем не хуже этой вашей смарт-бумаги, которой и жопу-то подтереть нельзя.
А Мирон подумал о том, что один экземпляр такой газеты, сделанной людьми, начиная с тонких, чуть сероватых листов до неровного мелкого наборного шрифта, стоит больше, чем навороченный смарт-планшет.
— Что, набегались, ребятки? — участливо спросил старик. — Тогда давайте в баньку, а старушка моя пока на стол соберет.
Хитокири повёл Мирона за дом, по узкой, выложенной утёсником тропинке. За домом был огород — по ранневесеннему времени чёрный, свежевскопанный. Лишь кое-где из земли топорщились зеленые ростки и бугрились накрытые наноплёнкой парники.
Рядом с огородом, на расчищенном от сорняков пятачке, раскинулся сад камней. Ровные волны песка оббегали мшистые валуны, вокруг вилась тропинка, в конце которой притаился пруд с горбатым мостиком и бамбуком по краям.
Японец чувствовал себя здесь как дома — явно бывал не раз. У крошечной кумирни, которая притулилась рядом с садом камней, он зажег ароматную палочку, бросил несколько выуженных из кармана крошек пучеглазым карпам в пруду и пошёл дальше, к небольшому домику, над крышей которого вился дымок…
В бане Мирон мылся в первый раз. Даже у бабушки в Калининграде была современная ванная комната с ионным душем.
Но ему понравилось. Горячий пар вытопил из тела усталость, смыл пот и кровь, и въедливый рыбный запах, смешанный с острым пороховым душком, шедшим от волос, освободил голову от мыслей, а душу — от тяжелого камня неизвестности.
Будь что будет, — решил он, лёжа под хлёсткими ударами березового веника.
Тело Хитокири было сплошь, от шеи до колен, покрыто драконами. Под татуировками угадывались старые шрамы, которые он почему-то не удалил.
— Старик назвал тебя Ватанабэ, — сказал Мирон.
— Это родовое имя. Ватанабэ Хитокири. Так звали моего отца.
— И давно вы знакомы?
— У сэнсэя с Сергей-саном много общего. Они
