Александр Белаш - Кибер-вождь
К работающим в других жанрах Йонгер относился снисходительно; Рамакришну он считал тихо помешанным, Эмбер — удолбанной дурой и, пожалуй, к одной Гельвеции испытывал некую толику симпатии.
— Друзья мои! — дежурно засиял Доран. — Сегодня мы… все вместе… ради священной для нас памяти о Хлипе… единодушно выразить протест… мы не допустим… — и так далее. Сандра поглядывала на «Союз защиты» свысока, явно вынашивая некое сногсшибательное заявление; Йонгер с воркованием порылся в жестяной коробке, причмокивая и поцокивая языком, потом спрятал свой нищенский ларчик под столом между ногами и вперился отсутствующим взглядом в дальний угол; ему было скучно — и это казалось Дорану наиболее опасным. — …мы слушаем тебя, Рамакришна.
— Хлип жив, — незатейливо, но глубоко начал тот. — Разделение мира на здешний и потусторонний не имеет смысла. Вибрации эфира заключают в себе все минувшее и все грядущее, и потому можно сказать, что нет ни прошлого, ни будущего — есть единая духовная реальность, необъятное пространство духа, и наш зримый мир — лишь его маленький осколок. Мы слышим голос Хлипа, видим его образ — значит, он жив, и утаить от человечества его творение — значит нарушить круговращение эфира, вечное превоплощение духа в ощущение и осязаемого — в дух. Карма той частицы грубой плоти, что зовется Хиллари Р. Хармон, может быть роковым образом нарушена и приведет к мучительным перерождениям, а вместе с ним и мы, лишенные животворящего воздействия духовной аватары Хлипа, внутренне обеднеем и замедлимся на вечном пути эфирных странствий. Это несчастье следует предотвратить…
Как ни странно, именно такие речи централы больше всего любили слушать.
Пожурчав еще маленько, Рамакришна стих и погрузился в созерцание эфира, а микрофон взяла Гельвеция.
— Хлип был мне братом, — язычница тоже умела сказать так, чтоб публика встряхнулась; Хиллари с радостью заметил, как перекосило Сандру. — Неважно, что мы с ним не виделись, — можно быть родными, никогда не встречаясь. Те, кому дан дар песни, — родня, и вступаться за своих — долг родича. Если Тринадцатый Диск существует — Хармон обязан сохранить его и вернуть людям, потому что убить песню — мерзко. Птицы и звери поют, и никто не вправе запретить им петь, а другим слушать, и, если мы узнаем, что Диск был, но Хармон его уничтожил, — я поверю, что он и впрямь не зверь, не человек, а нечто демоническое, враждебное всему живому, вроде Принца Мрака…
— И она туда же, — буркнул Хиллари. — Фанк, а кем, ты думаешь, я был в прошлом рождении?..
— Я по техническим причинам атеист, — ответил киборг. — В меня не вложены понятия загробной жизни и реинкарнаций.
— Хм… А детки Чары, помнится, ходили в церковь…
— У них ЦФ-6.
— Она что, предусматривает?..
— Скорее, предрасполагает. Они и меня звали богу молиться.
— Ну и помолился бы из вежливости.
— Некогда. У меня был театр, одни заботы. Надеюсь, я не оскорблю твоих религиозных чувств, если замечу, что семье Чары общение с богом пользы не принесло. А вот у меня до поры до времени дела шли совсем неплохо…
— Да-да, с помощью мафии. Давай помолчим о влиянии веры на бизнес.
— Если я не ошибаюсь, Дымка с тобой отнюдь не в кабаке встретилась… — покосился Фанк. — И о чем ты просил И-К-Б? Об одолении Банш?..
— С этим я как-нибудь сам справлюсь, — насупился Хиллари. — Но бывает иногда. Срываюсь. Это неподконтрольно рассудку. Ты — по техническим причинам — не поймешь меня… О! Внимание! Включается Эмбер.
— Лепетунья наша, — губы Фанка сдвинулись в разные стороны. — Что ОНА может сказать о Хлипе?..
— Хлип, — трепетным голосом, вся в образе, полушептала Эмбер на вдохе, — это мой знак! Я родилась под созвездием Хлипа. Гельвеция права, но я скажу больше: Хлип — брат всем централам, брат навеки, его песни — сама искренность, а Диск — его послание, отправленное из небытия. Я знаю — мы услышим Диск…
— Она знает!! — вслух позавидовал Хиллари. — Даже я, Принц Ротриа, не знаю, а она…
— Тебе не кажется, что мания величия заразна?.. — перебил Фанк. — Кстати, сколько я буду стоить без Диска?
— А?.. Ммммм… Если считать твои воспоминания, то…
— А если и без них?
— Тысяч тридцать, тридцать пять… Максимум пятьдесят. Учитывая уникальность и ажиотажный спрос — до ста тысяч, не больше. Хотя… за публику на аукционе трудно поручиться. Это затягивает, как рулетка.
— У меня есть кое-какие деньги…
— Где?! — Хиллари заглянул под матрас.
— Без меня ты их не получишь. Они на номерном счету.
— Та-а-ак… Сдается мне, что Боров взял тебя за жабры, а ты его — за кошелек.
— Да, что-то в этом роде. Но он этого не знал. Я пропускал деньги мафии через банк, как выручку театра. И кое-кому доставалось еще, чтобы не возникало вопросов.
— Значит, я не зря натравил отдел по борьбе с коррупцией на фискалов Карцбеккера.
— Зря или не зря — сейчас неважно. Я могу отдать эти деньги тебе. Ты добавишь свои; у тебя обязательно есть что-нибудь в запасе…
— Зачем?
— Чтоб ты купил меня с аукциона. Ведь, как я понял, мне не избежать продажи…
— В общем, да. Но почему я?
— Потому что, — Фанк смотрел ему в глаза, — я не хочу достаться Сандре или Ромбергу. Если это случится, я сотру себя. Пусть кое-как — но Диск они не получат. А ты… ты не хочешь влезать в меня насильно. Я же вижу. Скажи им, что во мне нет Диска. Ну скажи, что тебе стоит?! Вместе мы с ними сладим. А можно еще взять взаймы; я знаю у кого…
— У кого-то типа Борова? — спросил Хиллари, чтоб не отвечать на вопрос «Что тебе стоит?», напоминавший стон.
— Хиллари, тебе никогда не вскрывали мозг долотом и кувалдой?.. Да, я не человек, я это сознаю, но я слышал о людях, которых убили, чтоб вынуть из них органы для пересадки, — говорят, это дешевле, чем купить трансгенную свинью… Представь, что ты идешь по улице и…
— То, что ты мне предлагаешь, — преступление. Злоупотребление служебным положением в корыстных целях.
— Разве ты хочешь продать Диск?
— Нет. Но кто поверит?! Даже ты не поверишь. А меня засудят.
— Но ведь никто об этом не узнает!..
— Чтоб ты понял — военнослужащим и штатскому персоналу Айрэн-Фотрис запрещено участвовать в аукционах министерства.
— А если через подставных лиц?..
— Ха! И даже не думай! Ты что, не видишь, какие в тебе люди заинтересованы? Сандра, Ромберг, Доран — каждый наймет по два бюро частного сыска, чтоб уличить меня в подставе. И плюс к тому — они запустят механизм официального расследования. Преимущественное обладание коммерческой информацией — если накроют на том, что я это использовал, меня упрячут за решетку лет на тридцать с конфискацией.
— Прости, я… почему-то подумал, что ты мне сочувствуешь… хоть это и глупо…
— Сложный вопрос. Я сочувствую Хлипу, а ты — его часть. Фанк, я ничего не буду обещать… но я, быть может, что-нибудь придумаю, если ты не станешь возвращаться к этой теме.
Эмбер тем временем открыла свое сердце, будто гардероб, и перетряхнула в нем кое-какие вещички — в частности, громко повинилась перед варлокерами и слезно взмолилась: «Простите меня!»
— …Луис Ромберг! — объявил Доран; Фанк и Хиллари одновременно поглядели на экран.
— К сожалению, мы не имеем достоверных данных, — зашелестел сухой голос директора «AudioStar», — о том, находится ли запись Диска в памяти киборга Файри…
«Имеем», — подумал Хиллари.
— …но если запись существует, то она принадлежит «Audio-Star» по условиям контракта, заключенного с Джозефом Вестоном…
— Полегче, Ромберг! — накопившаяся в Сандре жадность наконец-то выплеснулась. — Диск мой! Хлип мертв, и все его права на песни перешли ко мне!! Так что заткнитесь! Я уже подала в суд на Хармона за то, что он присвоил Файри…
— Ишь ты! — восхитился Хиллари. — Уже «присвоил»! Понимаешь? Я — тебя!..
— …и если вы сунетесь в мои имущественные интересы…
— Раньше она и слов таких не знала, — проронил Фанк.
— …я и на вас иск подам! За моральный ущерб! И я верну себе Файри, а вам — вот! — и она предъявила Ромбергу через стол наманикюреный красивый кукиш. Ромберг улыбнулся, словно извиняясь перед телезрителями за манеры Сандры.
Эмбер захлопала глазами, Гельвеция отвернулась, а Каик Йонгер хитро скосорылился на Ромберга:
— Что, слизень, получил по сопатке? Судись с ней, судись — может, отсудишь от свиньи рога. Контракт вспомнил, гнида плешивая. А как Хлипа в гроб закатал — помнишь? Нет? Так я напомню.
— Вы сознаете то, что говорите при свидетелях? — мягко и гадко спросил Ромберг. — И что я могу привлечь вас к…
— Ну, привлеки! — пожевав ртом, Канк внезапно и сильно плюнул в собеседника; Ромберг дернулся, плевок пронесся мимо, а Канк загоготал: — Нервный стал! В психушке подлечись! Я, может, лет пять бутки откладывал, чтоб в тебя харкнуть. А тебя даже слюни облетают… Вообще — кто тебя звал? Че ты приперся? Мы тут про Хлипа толковать пришли, а ты-то к нему каким боком? Похвались, что Хлипа продавал, — и брысь в парашу, без тебя дерьмо соскучилось.
