Виталий Вавикин - Электрические сны
Маривин выругался. Дверь впереди, в глубине стенного шкафа, ждала его. Как ждал и запах зеленоглазой незнакомки.
– Вот маленькие засранцы!
Маривин открыл скрипучую дверь. Битое стекло захрустело под подошвой ботинок. Детский смех звучал где-то далеко, в глубине. Маривин достал зажигалку. Желтое дрожащее пламя вспыхнуло как-то неестественно ярко, выхватив из темноты стены, оклеенные зелеными обоями. Длинный коридор напоминал коридор отеля. Маривин снова позвал Трэя. Детский смех стих, но теперь можно было слышать, как десятки крошечных ног бегут по старым деревянным ступеням.
– Трэй, черт возьми! – начал терять терпение Маривин.
Он поднялся по лестнице на верхние этажи следом за детьми. Сорванцы смеялись где-то совсем рядом. Длинный коридор тянулся вдаль, пялясь на незваных гостей открытыми дверями в пустующие номера.
– Трэй!
Ответ долетел далеким угасающим смехом. Зажигалка в руке нагрелась, обожгла пальцы. Маривин выругался, дождался, когда железо остынет. Кремень безрезультатно высек искры один раз, другой. Маривин замер, чувствуя сладкий цветочный запах, словно девушка, встреченная днем, прошла где-то рядом. Темнота вокруг показалась абсолютной. Кремень снова высек сноп искр. С третьего раза зажигалка разродилась дрожащим языком желтого пламени.
Женщина. Ведьма с зелеными глазами. В воздушном шарфе и таком же платье. Она шла по коридору. Маривин видел ее спину. И еще дети. Не Трэй. Нет. Дети с молочно-белыми глазами, выбежавшие в коридор из открытых номеров. Они принюхивались, прислушивались, но не видели. Слепые, как кроты. Им не нужны были глаза в этом мире. В их мире. Но женщина… Женщина с зелеными глазами. Она же была нормальной. Маривин видел это, знал.
– Эй! – позвал он ее.
Она обернулась. Веер черных волос вздрогнул, разрезал воздух.
– Постойте!
Маривин шагнул к женщине. Один ребенок ударил его по ноге тяжелым гаечным ключом. Маривин не сразу почувствовал боль от удара: сильную, жгучую. Ребенок снова замахнулся. Маривин перехватил его руку, отобрал ключ и бросил в темный угол. Звук удара привлек внимание остальных детей. Словно свора голодных собак, они бросились за ключом.
Женщина с зелеными глазами. Маривин видел, как за ней закрылись двери лифта.
«Дзинь».
– Какого черта? – никогда прежде он не слышал, чтобы в покинутом подпространстве сохранялись источники электроэнергии.
Лифт снова звякнул, загудели электромоторы, поднимая кабину на последний этаж. Слепые дети отыскали выброшенный ключ и снова начинали подступать к Маривину. Дороги назад не было. Да он и не хотел сейчас возвращаться.
Ведьма. Женщина с зелеными глазами.
Маривин шел за ней. Лифт поднимал его на последний этаж.
Длинный, изогнутый коридор.
Зажигалка снова нагрелась. Маривин увидел лишь подол воздушного платья, мелькнувший за мгновение до того, как женщина выскользнула на лестницу, ведущую на крышу.
– Постойте!
Он попытался идти в темноте, наощупь. Споткнулся, выругался. Лифт за спиной снова загудел. Детский смех. Двери открылись.
«Дзинь».
Маривин выскользнул на лестницу. Зажигалка не успела остыть, но ему нужен был свет. Сноп искр. Желтое пламя. Вокруг паутина, пыль.
Женщина с зелеными глазами задержалась на последних ступенях, чтобы он успел заметить ее.
Дети выбрались из лифта. Маривин слышал, как они рыщут по коридору.
Подняться наверх, на крышу.
Воздух был свежим и пах цветами – так же, как и женщина, которая привела сюда Маривина. Ветер. Теплый, свежий. Он сорвал с нее шарф – белый лоскут, устремившийся вдаль, в пустоту. Это был не дом – это был целый город, оставленный в подпространстве, где была жизнь: странная, чуждая, рожденная в этой густой темноте.
Черепица под ногами Маривина хрустнула, заставив его застыть.
– Подожди, – крикнул он зеленоглазой женщине.
Она обернулась. Зажигалка в руках Маривина, казалось, была способна осветить не только лицо незнакомки, но и весь этот странный, чуждый Маривину мир.
– Кто ты? – спросил он незнакомку.
Она не ответила. Лишь ярче вспыхнули янтарные глаза. Ветер колыхнул ее воздушное платье. Маривин попятился. Впервые, оказавшись в этом странном месте, он испытал страх. Вернее не страх. Маривин давно перестал бояться. Скорее тревога. Холодная, липкая. Она пробудила его язву, отозвавшуюся тупой болью.
– Зачем ты привела меня сюда? – спросил Маривин незнакомку.
И снова без ответа. В зеленых глазах ни тени понимания. Маривин вспомнил преследовавших его слепых детей. Не было сомнений, что все они родились здесь, в этом странном мире. «Ведьма», – вспомнил Маривин слова Трэя о незнакомке. И почему сейчас начинало казаться, что в них был смысл? Кто она? Почему живет здесь?
Маривин вздрогнул, увидев мертвенно-бледный силуэт, поднимавшийся по крыше с другой стороны. Мужчина: высокий, тощий. Его глаза были белыми. Зубы желтые. Он подошел к женщины, которую преследовал Маривин, и обнял ее, наклонился к ней, пытаясь поцеловать. Она ответила на поцелуй. Маривин почувствовал, как боль в желудки стала сильнее. Он смотрел на ведьму с зелеными глазами и тощего монстра, кожа которого была такой тонкой, что под ней виднелись синие пучки вен, и думал, что эта пара вполне может оказаться родителями слепых детей.
Раскалившаяся зажигалка начала жечь пальцы, но Маривин не мог погасить ее. Не сейчас. Нет.
Слепой ребенок с гаечным ключом выбрался на крышу и, принюхиваясь, начал ползти к Маривину, нетерпеливо стуча ключом по старой черепице.
– Не нужно бояться, – сказало ему тощее существо, обнимавшее зеленоглазую ведьму. – Ты привыкнешь. Ты научишься. Ты уже почти умеешь.
На крышу выбралась еще одна уродливая тварь: высокая, бледная, тощая. «Женщина!» – успел разглядеть Маривин прежде, чем зажигалка взорвалась в его руке. Яркая вспышка ослепила глаза. Рука вспыхнула нестерпимой болью.
– Моей сестре нужен партнер, – услышал Маривин голос обнимавшей ведьму твари.
Ноги сами понесли его прочь. Загремела, ломаясь, черепица.
Бежать! Неважно куда. Лишь бы подальше отсюда.
Маривин споткнулся, потерял равновесие. Черепица раскололась, не выдержав груза упавшего на нее тела. Острые осколки впились в ладони, разрезали пальцы, когда Маривин попытался схватиться за ломаные грани, чтобы не упасть с крыши. Хлынула кровь: теплая, слизкая. Маривин чувствовал, как черепица выскальзывает из пальцев. Он катился вниз, к краю крыши, и не мог предотвратить это неизбежное падение.
Оставалось лишь закричать.
2
Хорас Клейн приехал в отель «Омега» спустя шесть дней после исчезновения Чарльза Маривина. Законник средних лет с русыми, коротко постриженными волосами и бледным шрамом на правой щеке – память о первых днях работы патрульным. Проститутка, которую он пытался арестовать, ударила его стилетом в лицо, разорвала щеку, выбила пару зубов и проткнула язык. Его наставник громко смеялся. Клейн не знал почему, но он запомнил этот смех на всю жизнь. Смех и вкус собственной крови. Это не было его единственным ранением. В него стреляли, его били, обжигали серной кислотой. Последняя слизнула кожу с его правого плеча. Но запомнил он именно стилет и проститутку. Ее лицо. Цвет ее глаз. За тот поступок ей дали пять лет. Джин Валентайн – так ее звали. Когда она вышла, наставник Клейна по имени Захария Ривкес позвонил ему и сказал, что пришло время избавиться от дурных снов и воспоминаний. Он назвал адрес, где остановилась Джин Валентайн.
– Просто навести ее и сделай то, что должен был сделать пять лет назад, – посоветовал Ривкес.
Клейн пообещал, что подумает.
– Только не думай долго, – скрипуче рассмеялся старый Ривкес и напомнил о программе «Амок». – Скоро всем нам вскроют черепа и установят в мозг чертовы камеры. Так что, пока можешь, навести Джин.
С того дня прошло семь лет. Сейчас, разговаривая с консьержем отеля «Омега», Хорас Клейн невольно думал о том, что все это записывается и просматривается. Шрам от трансплантации устройства на левом виске был совершенно незаметен, но… Но после того, как программа «Амок» начала действовать, число желающих стать законником сократилось втрое. Несколько раз поднимался вопрос о том, чтобы закрыть проект, но дальше обсуждения дело не заходило. Казалось, что так теперь будет всегда. Одно утешало Хораса Клейна – его наблюдателем был старый Захария Ривкес, получивший повышение вместо выхода на пенсию. Но как долго старый друг сможет покрывать его? Клейн трижды находился под подозрением третьей степени и однажды каким-то чудом сумел соскочить с обвинения четвертой степени.
– Я все понимаю, – говорил ему Ривкес, – в этом мире невозможно всегда поступать правильно. Чертовы инструкции придумывают те, кто никогда сам не патрулировал улицы.
Клейн слышал, что ученые разрабатывают новую программу. «Амок» должен стать первой ступенью. Сначала они планировали приручить законников, затем добраться до обычных граждан. Некоторые шептались, что «Амок» не только записывает то, что видит и слышит патрульный, но и фиксирует его эмоции, возможно, даже мысли. Хорас Клейн не верил в это. Если бы что-то было, то Захария Ривкес обязательно сказал бы ему. Но слухи ходили, и не замечать их было невозможно.
