Вера Огнева - Меня зовут I-45
Шаги за спиной она услышала слишком поздно.
II. Erebus
Хлебные крошки
Легионер Луций Цецилий Авианий Марс не любил утро.
Ни жиденький рассвет, едва пробивающийся через потолок нависших над Четвертой курией туч. Ни желтые всполохи лучей в дни хорошей погоды. И ничто – ни дождь, ни мокрый снег зимой, ни самый лютый ураган – не меняло его распорядка.
Ровно в пять утра он вставал. Залезал под широкую струю душа, где нещадно оттирал себя под осенне‑прохладной водой. Шлепал на кухню – слишком тесную по меркам его богатого семейства и слишком просторную для одного человека по меркам самого Луция. Выпивал чашку свежесваренного кофе, без аппетита поглощал тост с ломтиком ветчины. В качестве десерта откупоривал пузырек из тонированного стекла и лепил за щеку перламутровую таблетку «гелиоса». Обычный завтрак.
Но это утро началось не в пример бодрее.
Храмовый бассейн кипел. На поверхности вздувались маслянистые пузыри; лопаясь, они выпускали удушливый газ, от которого кружилась голова.
Луций снова глянул на притихшего скворца в своей руке. Тот косился черными бусинами глаз. Сердце отчетливо билось в щуплой груди, под нитками косточек. Боялся. Луций же не чувствовал ничего, кроме горя и странной гулкой пустоты.
Он ухватил птицу за голову, свернул шею и бросил в кипящую жидкость далеко внизу, за каменным парапетом. Та сожрала пернатое тело в мгновение ока. Следом упали три щепотки земли из пластикового контейнера неподалеку.
– Хозяин космических глубин, прими эту смерть, – торопливо зашептал нелепые, заученные с детства слова, кося глазом на женщин в нескольких шагах справа. Те истово молились; голубь в руках старшей беспомощно крутил головой. Сам Луций в молитвы не верил – да и в богов тоже, – но сегодня ему хотелось поговорить хоть с кем‑то, пусть и с выдуманным Плутоном и его ларами. Больше собеседников не осталось.
– Прими эту смерть, как принял высокородного патриция Миния Аэлия Агеласта, потомка Ювения Агеласта, отца Овидия Агеласта и Аэлия Агеласта Младшего.
Он сбился и умолк. Сглотнул злобу и горечь с языка.
– Он был хорошим другом и напарником. Терпеливым человеком. Будь к нему милостив.
Луций вскинул голову, уставился на храмовый купол, пережидая непростительную для легионера слабость. По серому пористому камню ползли голограммы лиц усопших. Они мирно улыбались. Казалось, спали, если бы не зашитые глаза. Миния среди них уже не было – лики проецировали в течение первых суток после смерти. Затем тела кремировали и отправляли прах в окружной колумбарий.
Все это казалось омерзительным. Украшенный фальшивой позолотой храм, фальшивое тихое пение из динамиков за капителями колонн, фальшивая печаль на лицах жрецов в расшитых хламидах. Ничто из этого не могло приглушить боль утраты.
Глянув в последний раз на кипящий источник, он прошел по центральному нефу храма, мимо каменных скамей, на которых сидели потерянные скорбящие. У выхода сдернул одноразовую тогу с плеча, сунул ее белый ком в отверстие мусороприемника и поднес запястье к электронному жрецу. «Списано сто денариев, – безмолвно написал тот на экране. – Боги да пребудут с вами». Прозрачные ворота разъехались, и Луций шагнул в свежий утренний сумрак.
Из которого что‑то шлепнулось на плечо.
Луций с отвращением уставился на белую кляксу на шве форменной куртки. Юркая тень снялась с полосы фонаря над портиком; захлопали крылья. Земные паразиты гадили метко.
– Это знак!
Луций повернулся на крик. Поймал взгляд паломницы, которая сидела у колонны неподалеку. У коленей стояла коробка для подаяний. На лбу алела вертикальная полоса – отметина системы Эреба. Такие часто залетали на Землю; делали пересадку и отправлялись дальше, к внутренним сферам империи. Любимое развлечение поклонников Плутона – летать по Новому Риму без определенной цели и занятия, как сбоящий дрон.
Паломница улыбнулась – губы цвета гороховой пасты разъехались в улыбке, обнажив пустые десны. Мерзость.
– Боги заметили тебя.
Гнев и раздражение взбухли пенными волнами, совсем как воды на дне Плутонова источника. В плечо толкнули, и Луций, не глядя, поднял запястье, обнажив клеймо легиона. Вокруг мигом стало свободнее.
– И чем же они благословили меня, эребе? – Он шагнул к попрошайке. Мыс его ботинка коснулся коробочки для карт, и та проскребла по граниту. – Птичьим дерьмом?
Пускай пророчества и видения попрошаек были иррациональны и рассчитаны лишь на вытягивание денариев из простаков, но в глубине души Луций желал этого полубезумного прорицания. Он не был простаком, но надеялся на силу и мощь богов. На знамение скорого отмщения. На долгую и мучительную смерть врагов в крови и дерьме, как и полагается подыхать плебеям.
– Ты будешь плодовитым, воин, – ответила смуглая эребе. – Начнешь новую, длинную ветвь.
Луций сплюнул и зашагал по ступеням, к рокоту и гаму Четвертой курии.
Потомство, ха.
Он не нуждается в потомстве. Он хочет мести.
* * *
Ни дождь, ни мокрый снег, ни лютый ураган не меняли ни единого пункта в распорядке Луция Цецилия Авиания Марса, следователя Четвертого Управления и декуриона – начальника семи ленивых патрульных и одного программиста. Подчиненные тоже не радовали нисколько. Но, несмотря на это, Луций летел на работу. Пахал без выходных и отпусков.
Всегда. Кроме сегодняшнего утра.
Луций замер у большой, в человеческий рост, панели в приемной Управления. На экране сменяли друг дружку фотографии светлокожего улыбчивого парня. В форме и гражданском, на рабочем месте и у патрульной машины, с пальцем на спусковой кнопке гасты – винтовка подключена проводком к окуляру.
Следующий залп фотографий: с женой в день их свадьбы, с первенцем на руках, с подросшим ребенком на празднике Юноны. Луций узнал бежевый свитерок, в котором щеголял ребенок – выбирал сам, в подарок на трехлетие. Помнится, напарник тут же натянул его на сына и попросил сфотографировать их вместе.
Миний на панели широко улыбался, как делал всегда. На запястье обнаженной руки блестела узкая полоса стали. Браслет, запаянный намертво, символ отличия.
Луций одернул рукава рубашки, прикрыв сталь собственных браслетов манжетами. В отличие от напарника, он не гордился своими наградами. Увидь кто‑нибудь ту резню, в которой пришлось участвовать, сразу понял бы, что восхищаться абсолютно нечем. Грязь, кровь, боль и беспорядочная стрельба.
Экран мигнул, сменился изображением праздничного стола – только боги знали, зачем его всунули в общую подборку. На фото улыбались все, кроме высокого легионера с темным ежиком волос и столь же темным выражением лица. Он стоял рядом с Минием и прожигал фотографа взглядом. Руки прятал за спиной. Чтобы никто не видел фосфорического мазка от «гелиоса» на пальцах, вспомнил Луций. В тот день он забыл перчатки дома.
Поджав губы, он оторвался от череды слащавых, уже никому не нужных снимков и направился к пропускной зоне. Темнокожий легионер у рамки досмотра поднял на него взгляд, и безразличие сменилось настороженностью и неприязнью. Впрочем, так менялся взгляд у всех встреченных Луцием работников Управления.
Да и плевать.
– Декурион Луций Цецилий Авианий Марс. – Он склонился к микрофону. Голосовой датчик пискнул, подтвердив личность. Лазерный луч пробежался по чипу на запястье.
Конференц‑зал располагался на двадцатом этаже, но, несмотря на красивый парк и храм за прозрачными стенами, всегда оставался погружен в полумрак. Детали над доской голографического проектора и на панели были заметнее в сумраке. Оборудование Управления давно нуждалось в замене, но Сенат жалел средств на модернизацию.
Двумя размашистыми движениями Луций растянул панель на стене, включил видео, перемотал до нужного момента и стукнул по экрану. Запись остановилась. На ней замерла девушка в черном армокостюме. Виднелись лишь затылок, шея и спина, на плечах светились полосы армозащиты.
Он увеличил изображение. Воротник девушки замялся, под линией волос виднелся выбитый регистрационный знак.
– Негражданин I‑45, из курии Десять. – Луций размял подрагивавшие пальцы. – Шесть недель тому назад прибыла в Четвертую курию. Слепая, с сопровождением.
Он открыл новый слой, включил другое видео, с камер вокзала. На нем девушка цеплялась за руку высокого парня. Номера, судя по простой одежде. «Сына Марса», судя по мощному телосложению и имплантату.
И бывшего члена группировки, судя по тому, как старательно он прятал татуировки под рукавами. Выделялся в толпе легко одетых патрициев.
– Негражданин А‑206, Пятая курия. Марсианин. Состоял в группе «псов». Отбывал срок, семнадцать недель тому назад был расконсервирован. – Луций назвал статью, по памяти повторив длинный номер. – По полному циклу на вокзале его не проверяли. Записали как сопровождение слепого, низкая степень угрозы. На момент совершения убийства, – он намеренно использовал это слово, хоть знал, что пока не имел на него права, – А‑206 находился в отделе предварительного содержания Орбитальной криотюрьмы. Но, может быть, какие‑то его связи выведут нас на I‑45.
