Пол Уиткавер - Вслед кувырком
Зато когда они ворвались через двойные двери в кондиционированный воздух гимнастического зала, промокшие до костей, несмотря на пончо, после финального раунда эпической борьбы с водоворотом на стоянке, их хотя бы встретило электричество. Ловя ртом воздух, отряхиваясь, они застыли, оглушенные ощущаемым на висцеральном уровне отсутствием урагана, а к ним все поворачивали головы, привлеченные театральным появлением. Прозвучало несколько приветственных возгласов на бормочущем фоне приемников и плееров, приглушенных будто из уважения к великой какофонии Белль. Потом подбежала хлопотливая женщина с сухими полотенцами и одеялами, и снова зазвучали голоса, утешительные своей обыденностью.
Под безрадостным сиянием верхнего света вид серых матов, забросанных полотенцами, одеялами, спальными мешками, игрушками, складными стульями и кулерами, как будто звездолет «Энтерпрайз» втащил внутрь общественный пляж, был не слишком заманчив и гостеприимен, уж точно не для глаз Дунов, презиравших непринужденную близость таких вот больших компаний, привыкших к открытым пространствам Мидлсекс-бич, «только для членов клуба». И даже здесь они разложили бы полотенца как можно дальше от всех других, но им пришлось довольствоваться тем, что осталось, втискивая спальные мешки и все прочее барахло на песчаную полоску серых матов между двумя веселыми семействами, белым и черным, чуть сдвинувшими свои бивуаки, чтобы освободить место опоздавшим.
— Ничто так не способствует расовой гармонии, как небольшое стихийное бедствие, — заметил Билл через минуту в раздевалке для мальчиков.
— Ага, — сказал дядя Джимми, подмигнув Джеку. — Расизму — бой! Сбросим на него бомбу!
Потом, когда все переоделись в сухое, Билл и дядя Джимми пробрались к импровизированному бару, торгующему под управлением местного «Лайонз-клаб», предоставив детей самим себе.
Дальше были часы мучительного веселья, когда самозваные затейники, не теряя времени, затянули Джека и Джилли в бесконечную череду тупых игр — «пойте с нами» и еще какие-то соревнования в искусствах и ремеслах, — продолжавшихся по нарастающей, пока Белль наконец-то не удосужилась вырубить электричество. В школе был свой аварийный генератор, но его использовали по минимуму из-за дефицита топлива, и отдельные лампы в длинных коридорах рассеивали мрак длинными бледными эллипсами, а в зале от них было еще меньше проку — как от далеких звезд под высоким потолком.
Возраст Эллен дал ей ведущую позицию в игровой группе Джека и Джилли, и уж удовольствие, которое она получила, играя старшую, было усилено кучей возможностей для мелкой мести — разбитый палец на ноге не был забыт ни на минуту, как, впрочем, и тысяча других уколов. Все это она постоянно оттачивала на оселке памяти для таких случаев: арсенал ножей без рукояти, ранивших ее саму, когда она за них бралась, — отчего она лишь крепче стискивала свое оружие с ревностностью мученицы, как будто, проливая собственную кровь, зарабатывала моральное право пролить чужую. И неудивительно, что Джек и Джилли тут же послушались, когда Билл велел им идти спать после прошедшего под хриплые голоса ужина, в который каждый внес, что было — ужин в складчину, постапокалиптический День Благодарения с сыром и крекерами, печеньем, чипсами, солеными крендельками, морковными палочками, сливами, персиками и бананами, сочными помидорами, копченым мясом, жареными цыплятами, домашними яблочными пирогами, кексиками и пирожными, и все это предварялось молитвой священника Первой Баптистской Церкви в Бетани — он назвал Белль бичом Божиим, коий Всемогущий ниспослал в наказание грешной пастве своей, уклоняющейся от путей праведных. Дядя Джимми закатывал глаза, слушая, как этот человек наваривает пожертвования на заезжей знаменитости — Белль.
Но это было уже давно. Билл, дядя Джимми и Эллен (эту воображалу на время сочли взрослой — вроде как повышение в звании в боевых условиях) еще не пришли. Они на той стороне зала, где кучкуется человек пятнадцать — ядро вечеринки, вдохновленной Белль, те, кто решил ее пересидеть. Джек слышит возбужденные голоса и взрывы смеха, басовое гудение отцовского голоса, берущего верх, как в передаче «Внутри Пояса», когда он сбрасывает свою летаргическую маску, другие голоса громко — некоторые пьяно — поют под рокот гитары, а музыка струится из магнитофонов самая разная: от госпела и кантри до диско и рок-н-ролла, и разнобой звуков странно сливается и сворачивается в похожем на грот помещении с высоким потолком, превращаясь в какого-то невиданного музыкального мутанта, в музыку, способную переменить мир. И если закрыть глаза и слушать внимательно, отключившись от музыки и голоса Джилли, то можно представить, что слышишь эхо прежних игр в баскетбол и воодушевляющие выкрики болельщиков, звуки, вечными призраками порхающие в зале: резкий скрип кроссовок по сосновым доскам пола, разноголосицу ритмических выкриков, слова, заглушаемые согласным топотом сидящих болельщиков. Он сам будто падает, проваливается в темноту более глубокую и более одинокую, чем сон. Потом его бьет дрожь, глаза резко раскрываются, сердце колотит по ребрам.
— Эй, — шепчет Джилли, и до него доходит, что она давно уже что-то говорит, хотя он ни слова не может вспомнить.
— Боже мой, — выдыхает он на спаде адреналина, еще не до конца вернувшись. Мерцающие и ровные лампы за силуэтом Джилли и над ним где-то в милях от него, как огни города за холмами на той стороне темной широкой реки. Это место ему знакомо, он бывал там раньше, ходил по улицам, заглядывал в дома, говорил с горожанами, и название прямо на языке… и оно лопается, как пузырь, оставляя вкус и знакомый, и таинственный в пространстве его отсутствия. Опечаленный потерей и бесплодным желанием, Джек тщетно пытается удержать неверную память.
— Эй! — Уже резче, с тычком жесткого пальца в левую руку — там, где рана. — Ты слушаешь или нет?
— Ой! Джилли, перестань!
— Ты спишь, когда я с тобой говорю! — Как будто обвинила в глубочайшем предательстве.
— Я не спал.
— Ага, не спал он!
— Ребята, тихо там! — ворчит мужской голос из темноты неподалеку, сопровождаемый хором «тсс!».
— Пошли, — говорит Джилли, не обращая внимания.
— Куда?
Но она уже на ногах, пробирается к краю матов.
— Погоди…
Джек встает и идет за ней, споткнувшись разок, когда задевает босой ногой то ли корешок книги, то ли резиновую подошву перевернутого кроссовка, и догоняет Джилли посреди зала. Здесь тоже темно, так что лица ее не видно, только глаза блестят.
— Папа нас снова спать отправит.
— Для начала пусть поймает. А теперь заткнись, уходим отсюда.
— Эй, а ты про Белль не забыла?
— Не будь дураком. Мы же не наружу, в ураган. Из зала выходим.
Презрение хлещет, словно плетью, и он краснеет. Укол тем болезненнее, что темнота здесь не слишком густая и не может скрыть от Джилли его стыд. Да и нет такой темноты, что могла бы.
— Что с тобой такое, Джилли? Ты меня весь вечер достаешь… — Вдруг до него доходит. — Это же из-за игры в скрэббл! Ты до сих пор на меня дуешься.
— С чего бы это?
— Ты считаешь, что мы из-за меня проиграли.
— Мы не проиграли, просто не закончили игру.
— Потому-то ты и переставила буквы! Будто бы папа не заметил!
— Я ничего не трогала.
— Ладно, Джилли, я сам видел.
— Ты видел, чтобы я переставляла буквы?
— Нет… но когда я подошел зажечь свечу, на доске было другое слово.
— Ну, так это не я. Ты сидел все время рядом со мной, Джек. Ты бы увидел.
Что было бы отличным алиби, даже если бы он ей не верил. Но он знает, что она говорит правду: в отношении Джилли у него есть встроенный детектор лжи.
— Кто тогда? Ведь не Эллен же…
— А почему бы и нет? Вполне шуточка в ее стиле. Даже не чтобы выиграть, просто чтобы на нас свалить, чтобы нас обозвали жуликами.
— Ну да, но ведь я и рядом с ней сидел.
— Тогда дядя Джимми. Или папа. Какая тебе разница?
Разница есть. Он чувствует, что это почему-то важно.
— Но…
— Да плюнь ты на эту глупую игру! Тут есть занятия и получше. Раз уж мы застряли в этой дурацкой школе, давай поразвлечемся. Поразведываем.
Джек соображает, что он был куда более сонный, чем думал сам, раз эта мысль не пришла ему в голову. Но сейчас он уже проснулся окончательно, энергия и возбуждение Джилли передаются ему, текут в него по какому-то там шоссе № 1 его собственных чувств и ощущений, которое ведет к ней, к Джилли.
— Ладно, — говорит он. — Можем поиграть в «Мьютов и нормалов»!
— Ага, как же! — отвечает Джилли. — Только мьютов здесь ни одного нет.
— Тогда будем играть просто в нормалов.
Оба смеются, гармония между ними восстановлена, и они пробираются через зал к дверям, самым далеким от пирующих. Если их остановят, всегда можно будет сказать, что собрались в туалет. Но никто их не окликает, даже когда они открывают дверь с таким скрипом, что невозможно не услышать. Они застывают посреди розоватого отсвета знака «ВЫХОД», будто два беглых преступника в свете фонаря. Потом выходят и тихо закрывают за собой дверь.
