Чарли Хьюстон - Неспящие
Парк опустился на колени рядом с малышкой, позвал ее по имени, загугукал и поймал ее взгляд. Всего лишь несколько недель назад ее лицо осветилось бы широкой улыбкой при виде его, но это было в то время, когда она еще спала, до того, как она начала плакать. Он позвал Роуз по имени, подождал и позвал еще раз.
Он знал, что отсутствие ответа ничего не значит, но все-таки пошел через дом, замирая от ужаса.
И нашел ее в отдельном гараже, который они переделали в рабочий кабинет. Роуз сидела за компьютером, ее глаза стреляли взад-вперед между тремя соединенными широкоэкранными мониторами, на которых повторялся один и тот же зацикленный отрывок из старого черно-белого мультфильма, где скелеты с болтающимися костями отплясывали на кладбище.
Сначала ему показалось, что она опять ушла в «Бездну», но потом он заметил двумерное искусство ручной анимации.
— Роуз.
При звуке своего имени жена чуть приподняла лицо, не отводя глаз от экранов.
— Привет, милый. Который?
Парк подошел ближе.
— Который?
Ее палец оторвался от беспроводной мыши.
— Который тебе больше нравится? Я весь день сижу над ними, пытаюсь отловить последовательность, которая длится ровно три чертовы секунды, чтобы вставить ее в припев нового трека «Эдисонз элефант», когда у них там такой олд-скульный скрэтч.[10] Вот видишь, они взяли сэмпл со старой пластинки Патни Дандриджа «Скелеты в шкафу», и я подумала, что было бы круто использовать этот кусочек из диснеевских «Наивных симфоний». «Танец скелетов», да? Никто, конечно, не поймет, что это за сэмпл; но будет типа подсознательный намек. Только в оригинале никак не находятся три секунды, которые подошли бы как есть. Я все режу и режу кадры, но никак не могу сохранить эту потрясающую плавность целлулоидной анимации. Вот эти три — это лучшие, которые я нашла. Я все глаза сломала себе, никак не могу выбрать, какой лучше подойдет для видео. И где мой на фиг поцелуй?
Парк наклонился и поцеловал ее. У обоих были сухие и потрескавшиеся губы.
Роуз отодвинулась.
— Ты что, сдурел, Парк?
Она уставилась на пистолет, который он еще не выпустил из руки.
— Ты же знаешь, я не хочу, чтобы в нашем доме была эта дрянь. Трудно, что ли, оставить его на твоем паршивом участке?
Парк пристегнул кобуру с пистолетом к ремню на пояснице, где его было не видно.
— Роуз.
Жена опять вперилась в экраны.
— Да, что? Я тут пытаюсь работать, милый.
— Малышка плачет.
— Что?
— Малышка.
Ее палец щелкнул мышью, изображение на одном из экранов замерло, она подвинула зеленый бегунок внизу на долю миллиметра влево и отпустила кнопку, и скелеты снова заплясали для нее.
Она подняла на него глаза.
— О чем это ты?
Парк коснулся ее макушки, где вдоль пробора посередине пробивалась седина.
— Малышка, Роуз; она плачет. Она одна в доме, она плачет.
Когда лицо жены изменилось, это было похоже не столько на приподнятую вуаль, сколько на ныряльщика, который вынырнул на секунду, почувствовав, что не хватает кислорода, и после короткой передышки его снова утащило вниз.
Парк смотрел, как память жены погружается и ее настоящее «я» всплывает на поверхность.
— Малышка. Господи. Черт. Давно? Черт, Парк, сколько ты еще собирался торчать со мной?
Роуз вскочила со своего монтажерского кресла, которое закрутилось на месте, и пошла к двери.
— Она плакала, когда ты вернулся? Я хочу сказать, почему ты не взял ее на руки, черт тебя побери?
— У меня пистолет.
Жена остановилась у двери.
— Ну конечно, у тебя пистолет. То есть, ну конечно, ты не можешь взять на руки плачущую дочь, потому что у тебя в руках пистолет.
— Я не люблю оставлять его нигде, кроме сейфа. И я не беру ее на руки, когда он при мне.
Жена повернулась.
— Тогда убери его. Выкинь свой чертов пистолет и брось свою чертову работу, возвращайся домой и будь со своей дочерью, пока весь мир к чертям не взорвется и ее уже не будет у тебя, скотина ты безмозглая!
Парк ждал и смотрел, как она начинает осознавать происходящее, он жалел, что не может остановить это, хотя бы еще на немного продлить ее гнев, если он не в силах унять ее раскаяние, которое всегда следовало после гнева.
Она ударила себя по лбу кулаками.
— Черт, черт, черт, милый. Я же… Я не… Ты же знаешь, что я не… Я просто…
Уперлась ладонями в глаза.
— Я так устала.
Парк подошел к ней, отвел ее руки вниз.
— Я знаю. Все хорошо. Я тебя люблю. Все не важно.
— Нет, важно, важно. Вот это, и все равно так трудно, и я… Черт.
Он покачал головой:
— Роуз. Это не важно. Я не обиделся. Правда.
Ее голова повернулась на плач дочери, доносившийся из дома за маленьким двориком.
— Я просто… Если бы могли провести немного времени, мы вдвоем.
Он кивнул:
— Конечно. Я постараюсь освободить ночь. Я просто так и сделаю, освобожу одну ночь. Франсин может побыть дома с ребенком. А мы куда-нибудь съездим на ночь.
Она выплывала из двери.
— Да. Это было бы… Я пойду проверю ее. Она… Я люблю тебя, милый.
— И я тебя люблю.
Роуз выскользнула, Парк стоял у двери кабинета, слушая, как она заходит в дом.
— Эй, малышка, милая моя, мамочка здесь. Я знаю, я знаю, ты права, да, я бросила тебя одну, я знаю. Прости меня. Мамочка виновата. Я виновата. Но знаешь что? Вот я пришла. Ага, это же я. Прямо здесь. И я люблю тебя. Люблю, люблю. Иди ко мне, иди, я с тобой, детка, я с тобой.
Перед тем как выйти из кабинета, Парк взглянул на мониторы и не увидел ни малейшей разницы в трех плясках скелетов.
Он пересек сухой двор, вернулся в дом.
В спальне, где они с Роуз когда-то спали вместе, еще до того, как она полностью лишилась сна, Парк вошел в шкаф-гардеробную, достал из кармана ключ, вставил его в замок сейфа «Пэтриот», расположенного на полке над вешалками, набрал серию цифр на клавиатуре, повернул ключ и открыл дверцу. Внутри лежали стопка документов, свидетельства о рождении, паспорта, разрешение на брак и разные финансовые бумаги, которые еще могли иметь какую-то остаточную ценность, а также «Вартхог-РХТ» 45-го калибра, который служил дублером для «вальтера», боеприпасы и дополнительные обоймы для обоих пистолетов, брошь из слоновой кости, которая раньше принадлежала матери Парка, четыре целлофановых свертка золотых крюгеррандов в тройскую унцию, флешка на четыре гига, где хранились все его отчеты по теперешнему заданию, и его запас товара в пакетиках, флаконах и бутылочках.
Наркотики, которые он взял из машины, лежали в выцветшей холщовой инженерной сумке грязновато-оливкового цвета, которую Роуз купила для него в армейском магазине на Телеграф-авеню, когда он переехал в Беркли, чтобы жить с ней после получения докторской степени. Он всегда жаловался, что в обычной курьерской сумке или рюкзаке недостаточно карманов, чтобы пристроить все его ручки, карандаши, студенческие рефераты, зачетные книжки, мобильный телефон, зарядник, ноутбук, запасной аккумулятор, разные диски, айпод, наушники, обед и всякое прочее. Теперь в карманах сумки он пристраивал экстази, кетамин, фокси-метокси, разные виды героина, крэк, амфетамин и порошковый кокаин, жидкий ЛСД, квадратики темно-шоколадного гашиша, клейкие почки медицинской марихуаны, декстроамфетамин, бензилпиперазин, аддералл, риталин и два оставшихся дракона шабу, бережно завернутые в салфетки, так что они были похожи на оригами.
Парку нужно было записать свои запасы. Прошло больше двух полных круглосуточных циклов, почти три, с тех пор как он последний раз их записывал. У него в записях значилось многое из того, что он продал и купил, но так же, как в колледже и академии, он полагался на свою исключительную память и запоминал подробности, которые не имел возможности сразу записать на бумаге или диктофоне. Однако память начала фрагментироваться.
Нет, не начала; этот процесс уже давно был в разгаре.
Он не имел права допустить извращения фактов. Когда наступит время производить аресты, предъявлять обвинения, вызывать свидетелей, осуществлять правосудие, ему понадобятся точные сведения.
Имена, даты, количества. Совершенные преступления.
Возможно, капитан Бартоломе не видит ничего, кроме «дремы», но Парк не умел подходить к своей работе с «туннельным» зрением.
Он должен записать. Но он слишком устал.
И время, когда он мог выспаться, пролетело мимо, как будто он находился в заданном месте земного шара и ожидал идеального выравнивания с небесами, которое позволит ему подняться на орбиту, и, пропустив это окно, теперь был вынужден ждать, пока Земля снова не совершит полный оборот.
Парк сунул сумку на нижнюю полку сейфа. Снял обойму с «вальтера» и положил ее и пистолет рядом с «вартхогом». Обмотал флешку проводом, закрыл сейф и запер.
