Алан Фостер - Програмерзость
— Значит, Сурци сбежала с одним из партнеров Моккеркина, его дочерью и его деньгами. Катла рассказывала тебе, кем был тот партнер? Держу пари, его звали Джордж Андерсон.
Дикий Дох глянул на него с недолгим, но тем не менее желанным видом превосходства.
— Неверно эзе[33], федоко! Что до меня, то я никогда не видел этого хомбера. Но вот Катла, она как-то раз упомянула про него. Сказала, он, мол, был верным другом ей и ее мамаше, прежде чем они захомутали этого хомбера Андерсона. Буммер… нет, Бруммель. Хой, именно так. Уэйн, по-моему. Уэйн Бруммель.
Изумительно, размышлял Карденас, как многочасовые раздумья над спутанной граммой приводят лишь к перенапряжению мозгов, когда для разъяснения всего нужно лишь слово-другое от дерганого подкода. Благодаря этому нервничающему пареньку инспектор теперь со всей определенностью знал, кем был Уэйн Бруммель, равно как и Джордж Андерсон. Они были одним и тем же человеком, двумя личностями, и оба покойными.
Это объясняло, почему Сурци Андерсон-Моккеркин так нервничала, говоря с Карденасом по голкому. И то, почему она так и не появилась в морге. Услышанное от парня рассказало ему, почему ее самый обыкновенный на вид, ничем не примечательный инурбный дом был превращен в сложную роботизированную бомбу. Страшилась она не полиции. И не взломщиков или бродячих извращенцев. На самом деле она до ужаса боялась оставленного ею мужа.
Конечно, Джордж Андерсон-Бруммель мог просто свернуть сырой ночью не туда, лишь для того, чтобы его там распылила шайка болтающихся нинлоков, ищущих легкую дичь. Смерть его могла быть случайной, не более чем еще одним пунктом печальной статистики в вечернем полицейском подсчете. Сурци явно думала иначе. С дочерью на буксире она вихрянула, самбулала, сделалась нерасположенной к контактам.
И если Джордж Андерсон-Бруммель столкнулся с гуманоидами, каких мог нанять на долгий срок некто вроде этого Моккеркина, такое поведение было, вероятно, самым разумным. Выяснять, какая из правд ближе к истине, не входило в задачу Анхеля Карденаса, но он теперь слишком глубоко погрузился в обстоятельства дела, чтобы подать назад с неуязвленной совестью, не говоря уж о чувствах профессионала.
Он порылся во внутренних карманах пиджака. Выудив «вафлю», он пропустил ее через спиннер, совершая одну небрежную операцию. А затем отдал ее подкоду.
— Иди с этим в «Ногалесский Центральный». Или если у тебя, гм, есть причины не желать заходить туда самому, то отправь кого-нибудь другого отнести ее. Доставь ее в отдел «Контрабандных Операций», на третьем уровне. Скажи там, что эту штуку дал тебе я — идент на ней проставлен — и отдай ее дежурному полицейскому. И тебе живо доставят твою Седьмую Ноду из отдела Реквизита. — Когда уставившийся на него непонимающим взглядом парень никак не прореагировал, Карденас любезно добавил: — Для твоего пояса. Я держу свое слово. — И с этими словами повернулся, готовый уйти.
— Хой! — Оглянувшись, инспектор увидел таращащегося ему вслед ошарашенного подкода. — Ты уверен, что ты федоко, хомбер?
Карденас улыбнулся.
— Не все мы смотрим на вас как на мусор, Дох. Я лично твердо убежден, что в каждом объединении есть люди, которых можно спасти. — Улыбка его слегка расширилась. — И неважно, сколько миражовок им надо носить, чтобы выглядеть ваканно.
И снова зашагал прочь.
5
Еще более замечательным, чем извлеченная из уличного нина информация, стало известие, что Хаяки проснулся, бодр и шунтанут из ИЦ. Карденас застал его плавающим в гелевой ванне, похожим с виду на парализованного ленивца, застрявшего посреди гигантского пудинга. Хотя насыщенный лекарствами гель медленно пропитывал кожу и помогал исцелиться всему телу, подлинный смысл заключался в ускорении отрастания нормальной эпидермы под тонкой защитной пленкой искусственной кожи. Гель был прохладным и облегчал боль до такой степени, что на сторонний взгляд пострадавший сержант чувствовал себя почти комфортно.
Почти.
Подсоединенная паутина трубок по-прежнему подавала питание и удаляла отходы жизнедеятельности, одна, расположенная около головы, снабжала его ледяной водой и фруктовым соком, которые он мог теперь принять через рот. Когда вошел Карденас, Хаяки негромко произнес команду, и одна из питательных трубок вошла ему в рот. Инспектор подождал, пока его друг и напарник не закончит пить, и лишь тогда переместился в поле зрения сержанта.
— Я вижу, у тебя всегда найдется место для «Джелло»[34].
Тонкие, гибкие держатели не давали телу медленно погрузиться на дно ожогового чана, но Хаяки все же мог достаточно повернуть голову, чтобы сфокусироваться на говорившем.
— Он мне больше нравился с фруктами, хотя, похоже, плавать в нем лучше налегке. — И улыбнулся, хотя и не так охотно, как обычно. — Теперь я никогда больше не буду смотреть на Смоляные Ямы Ла Бреа[35] с той же беззаботностью. — Улыбка растаяла. — Что произошло?
— Резиденция Андерсонов была заминирована. И тебе в итоге досталась изрядная доля заряда.
— Дай-ка я угадаю. — Широкое тело едва-едва шевелилось в желатиновой ванне. — Ты сынтуитил, что именно должно случиться, вот потому-то ты и разгуливаешь, сверкая виноватой улыбкой, а я застрял в этой миске антисептического студня с крутейшим из всех загаров.
— Да, именно так, — отпарировал Карденас. — Я так сильно люблю взрываться, что решил подождать до последней минуты, желая хорошенько нюхнуть кордита. — Лицо его сделалось серьезным. — У тебя все нормально?
Лицо Хаяки отразило испытываемое им отвращение.
— Две тысячи триста шестьдесят два канала и ни черта такого, что стоит смотреть. Еще не нашел мать и дочь Андерсон?
— Нет, но выяснил несколько иных вещей. — И просветил сержанта по части результатов своего расследования. Когда он закончил, рослый полицейский хотел было кивнуть, но скривился от боли и остался неподвижен.
— Похоже, мотивом послужило нечто большее, чем обычная бытовая жестокость.
— Без тонтос, — согласился инспектор. — Если у этой мамаши Сурци такой богатый опыт по части умения скрываться от мужа, как кажется, найти ее будет нелегко. На Полосе затеряться не трудно. Особенно если ты достаточно обеспечен — и достаточно напуган.
— В соче она девочку больше не отправит. Во всяком случае, на какое-то время забудет об этом. После того дела с домом они зароются еще глубже, чем раньше. — Хаяки на мгновение умолк. — Надеюсь, ты разыщешь их раньше, чем ее бывший муж.
Карденас серьезно кивнул. У него возникло очень сильное ощущение, что если им не удастся найти мать с дочерью первыми, то, обнаружив их, они расстроятся еще больше, чем при виде некоего Джорджа Андерсона-Бруммеля.
— Жаль, меня не выпускают отсюда. Мне действительно хотелось бы помочь с этим делом. — Хаяки сверкнул той чудесной улыбкой Будды, которая очаровывала детей и успокаивала женщин. — Я не держу зла на мать с дочерью. Все это со мной сделал дом, а не они.
Инспектор наклонился над чаном.
— Никуда ты не пойдешь, пока не залечишь спину. Я буду держать тебя в курсе мессагами. — И повернулся к выходу.
— Хой, Анхель! — Карденас оглянулся. — Знаешь, что самое худшее, когда застрянешь вот так? — Инспектор покачал головой, и его напарник со скорбью объяснил: — Я терпеть не могу «Джелло».
Для получения доступа к информации о Клеаторе Моккеркине не потребовалось много кранча, и не понадобилось прибегать к услугам ящичного туннельщика. В файле конфиденциального макросье содержалось даже больше сведений, чем хотелось знать Карденасу.
Нынешнее его местонахождение оставалось неопределенным, хотя было известно, что он часто наведывался в свои резиденции в Большом Майами, Лале, Нолинсе и Харлингене. Это не очень удивляло. У такого человека, как Моккеркин, наверняка имелось много врагов и никаких друзей, кроме купленных и оплаченных. По всем отчетам он был весьма неприятным типом. Список его приводов в полицию составлял обширный каталог антиобной деятельности, простирающейся от мелких краж в подкодном возрасте до мошенничества, поджогов по заказу, нападений со смертельным оружием и без оного, вымогательства, сексуального насилия и так далее, вплоть до трех арестов за убийство — одно прямое и два через наемников. Хотя он отмотал три отдельных срока в тюряге, ему ни разу не доводилось сидеть за те тяжкие преступления, в которых его обвиняли.
Интересное дело, его также обвиняли в незаконном приобретении оружия. Данное обвинение проистекало из его участия в парагвайских мятежах 69 и 71 годов. Благодаря многочисленным контактам в Центральной и Южной Америке он достаточно разбогател, чтобы откупиться или отделаться от самых серьезных соперников. И что еще хуже, он мог позволить себе это, не марая рук честных полицейских: адвокатов, чье судебное мастерство которых было обратно пропорционально морали, было предостаточно. Если верить списку приводов, ему бы следовало прямо сейчас сидеть в тюрьме.
