Дигитал - Олег Георгиевич Маркеев
— Тай, а шо остается! Гроши ж надо зарабатывать, товарищ капитан. Вы капитан или майор, я что-то не запомнила? Не майор, нет? Так будете майором. Вон какой красивый и статный. А помидоры, они хорошие, не смотрите, что мягкие. Сорт такой. Полезная вещь, витамины… — Она напустила в глаза влаги, всхлипнула. — Что ж ваши это творят, Леша, а? Как хотят, так и измываются.
— Кто? — строгим голосом спросил Леша.
— Да двое тут только что ходили. — Она смазала себя по плечу двумя пальцами. — С лычками, не знаю, как то звание называется. Но не офицеры, нет. Говорят, давай денег. А что я им дам? Много на тех помидорах проклятых сделаешь?! Я им говорю, завтра за два дня отдам, а они — давай сейчас.
— А-а! — разочарованно протянул Алексей. — Я думал, тебя опять грабанули.
— А что, нет? — возмутилась Галя. — Тогда тот ирод чуть ножом не изувечил. На триста гринов товару унес. Тай, вы же заяву мою читали, я всю правду написала. Трусы те, тьфу, срам один — резинка да кружева лоскуточек. А стоят такие деньжища! Франция, родные, ага. С этикеткой и сертификатом, все по-честному. Триста долларов на круг получается, можете у кого хотите спросить. Ага, Арсен потом говорит, отрабатывай, как хочешь. Представляете, мне, честной женщине, такое сказать!
— Отработала?
Галя тяжко вздохнула, грудь угрожающе натянула кофточку.
— А что оставалось делать? Поехала с ним в баню. Тю, в сауну… Три дня потом плевалась. — Для пущего эффекта она сплюнула себе под ноги.
— Вот какие детали всплывают! — подсек Алексей. — В заявлении писала, что товар твой, а получается — Арсена.
— Ой, Леша! — Натруженная ладонь легла под левую грудь. — Ты меня уморишь. Так этот урод черножопый сразу сказал, пиши кому хочешь, а меня в ментовские, простите, дела не втягивай. Я и написала, что товар мой. Думала, вы того гада быстро заарестуете. Товар вернет или денег с него снимем. Я бы и с Арсеном рассчиталася, и вас всех отблагодарила. А вон как оно вышло. — Галя всхлипнула. — Арсен выгнал. Как отработала, тьфу, чтоб он сдох, так и послал. Говорит, иди к своим ментам. А что вы мне, родня? Помидорами, вот, теперь торгую. Не свои, нет. Подругу подменяю. А тут еще регистрацию эти говнюки порвали.
— Вот так взяли и порвали? — вполне натурально усомнился Алексей.
— Ну, а я что говорю! — добавив в голос склочных ноток, воскликнула Галя. — Порвали сволочи! Шоб им повылазило! Говнюки проклятые. Говорят, катись отсюда. А я им — куда я отсюда пойду? А они — на фиг! И порвали.
Она протянула на ладони четыре дольки голубого бланка.
— А кто это видел?
Алексей посмотрел по сторонам. Брешь между Галей и соседками сама собой увеличилась.
— Свидетели есть? — чуть громче спросил Алексей.
Не без злорадства констатировал, что в брешь между Галей и соседками теперь может свободно проехать машина.
Он ждал, пока Галя не изобразит на лице полную покорность судьбе и воли представителя власти. Ладонь ее свернулась, как лист под палящим солнцем, спрятав голубые обрывки временного пропуска в московский рай.
— Ну чего страдаешь? Бери своего жениха, тащи в паспортный, пусть новую регистрацию сделает. Делов-то на пять минут. А ты тут вой на весь район поднимаешь.
У Гали на лице проступила готовность завыть белугой. Но, сориентировавшись, она сменила смертную тоску на заговорщицкую улыбочку.
— Тай, какой там жених, Леша! Одна видимость, — отмахнулась она. — Он же что у меня учудил? Выпил с дружками какой-то политуры, чи шо, я не знаю. Будто я ему, поганцу, нормальной водки не даю. Вот ж сволочь! В больнице сейчас. В этой, Боткинской. Это вон там, на двадцать третьем трамвае.
— Где Боткинская, я знаю. А что соколик наш допился, первый раз слышу.
Весь фокус был в том, что Алексей прекрасно знал, что два дня назад гражданин Соколов перекрыл своим испитым телом движение на Планетной улице. Шоковая терапия в виде пинков разгневанных водителей и активных действий наряда «скорой помощи» результата не дала, и Жора Соколов был доставлен для спасения его забубенной жизни в реанимационное отделение Боткинской.
— Ой, Лешенька! — затянула Галя. — Меня же к нему не пускают. Я одним глазком в палату заглянула. Лежит, гадина, белый весь, один нос сизый из простыни торчит. Чисто труп. И трубки отовсюду торчат. Врач, молодой такой мужчина, мне так и говорит: Галина, прогноз неутешительный, готовьтеся, говорит, к худшему. Ну не гадина, а? Допился, подлюка подзаборная. Вот как, Леша, мне жить, а?
Леша сделал задумчивое лицо, как президент на встрече с ветеранами. Галя терпеливо ждала, когда власть, загруженная проблемами народа, просветлеет умом и укажет-таки народу путь к светлой жизни.
— Да, Галина, не знаю, чем тебе помочь. Баба ты хорошая, а так не везет, — прочувствованно выдал Алексей. — Из Москвы уезжать не охота, так я понял?
Галя икнула. То ли от нервов, то ли потому, что заглотила закинутый Алексеем крючок до самого желудка.
— Допустим, я мог бы попросить мужиков из паспортного. — Он выдержал паузу, дождавшись соответствующего выражения глаз Галины, и тут же немилосердно подсек: — Но они меня первым делом спросят, а кто мне Галя Нечепорюк? И что мне ответить?
Галя сообразила быстро, но чисто по-женски. Глаза сделались черешнево сладкими, манящими и погибельными. Все ее либидо, созревшее в ведьмаковской духоте малороссийских ночей и так и не растраченное в постылой Москве, поднялось из глубин естества, и Галя вдруг так налилась жарким соком жизни, что Алексей слегка запаниковал. Почему-то вспомнился хапуга-капитан. Галя явно метила Лешу на освободившееся место бодигарда ее знойного тела.
Алексей счел за благо отступить на полшага назад.
— Мне нечего им ответить, Галя, — с холодком в голосе произнес он. — Ты — потерпевшая по делу, которое висит на мне уже неделю. За которое меня дрючат каждое утро. И если я это скажу мужикам, они ржать будут дня три. Потому что даже идиот знает, нет человека — нет дела. А я не хочу быть идиотом. Даже ради такой красивой бабы, как ты.
Галя сначала нахмурилась. К таким дипломатическим тонкостям в общении с милицией она была явно не привычна. Уж больно мудрено выражался опер, одно слово — офицер с высшим образованием. То ли дело сержанты: давай бабки — и все дела. Потом она озарилась счастливой улыбкой.
— Ой, Лешенька, родный! Так кто про то дело помнит? Тьфу на него, да растереть. С Арсеном я все решила, у него претензий нема. Шоб его рожу черную перекривило… А у
