Йен Макдональд - Река Богов
— И какая бы польза была от этого Бхарату? Нет, у меня есть другое предложение. Враг у ворот, наша армия бежит, в городах волнения, лидер страны зверски убит. Сейчас не время для партийных распрей. Я предлагаю создать правительство национального спасения. Как я уже сказал, Партия Господа Шивы никоим образом не причастна к организации страшного преступления. Тем не менее мы сохраняем некоторое влияние на хиндутву и на умеренную часть карсеваков.
— Вы можете навести порядок на улицах?
Эн Кей Дживанджи качает головой.
— Ни один политик не сможет вам этого обещать. Но в такое сложное время противодействующие партии, выступившие в коалиции в правительстве национального спасения, покажут прекрасный пример не только бунтовщикам, но и всему народу Бхарата, и авадхам. Единую нацию не так-то легко победить.
— Спасибо, господин Дживанджи. Ваше предложение интересно. Я вам перезвоню. Спасибо за ваши добрые пожелания. Я их полностью принимаю.
Ашок Рана с силой нажимает на кнопку — так, будто хочет растереть Дживанджи, словно мерзкое насекомое, — и поворачивается к членам своего кабинета.
— Ваша оценка, господа.
— Это будет сделка с демонами, — говорит Чаудхури. — Но...
— Он все очень хорошо продумал, — говорит председатель верховного суда Лаксман. — Очень умный человек.
— Не вижу никакой приемлемой альтернативы, кроме как согласиться на его предложение, — замечает Тривул Нарвекар. — С двумя поправками. Во-первых, упомянутое предложение делаем мы. Именно мы протягиваем руку политическим противникам. Во-вторых, некоторые посты в правительстве должны быть переданы нам без обсуждения.
— Он что, потребует посты в правительстве? — спрашивает Ашок Рана.
Секретарь Нарвекар даже не пытается скрыть свое искреннее изумление от слов премьер-министра.
— А по какой же другой причине, по вашему мнению, он вообще все это предлагал? Мое мнение: нам следует удерживать за собой руководство государственным казначейством, министерством обороны и министерством иностранных дел. Извините, господин председатель верховного суда.
— А что же мы предложим нашему новому другу Дживанджи? — спрашивает Лаксман.
— Не думаю, что он согласится на меньшее, чем пост министра внутренних дел, — отвечает Нарвекар.
— Черт! — бормочет Лаксман, поднося к губам стакан с виски.
— Нам следует понимать, что это будет совсем не мусульманский брак, и расторгнуть его нам будет непросто, — замечает Нарвекар.
Ашок Рана снова включает экран, чтобы посмотреть на жену и детей, которые спят, прижавшись друг к другу, на дешевых местах для прессы. На часах уже четыре пятнадцать. Голова Ашока раскалывается, затекшие ноги кажутся распухшими, в усталые глаза словно песка насыпали. Всякое чувство времени, пространства и перспективы исчезло. В какие-то мгновения от режущего глаза и усиливающего мигрень освещения ему кажется, что он плавает где-то далеко, в чужой вселенной.
Неожиданно Чаудхури начинает говорить о Шахине Бадур Хане:
— У него все получилось как раз наоборот. Бегум требует развода, а не муж...
Мужчины тихонько посмеиваются.
— Вам следует признать, что он уже ушел в небытие, — говорит Нарвекар. — Двадцать четыре часа — очень большой срок в политике.
— Никогда ему не доверял, — отзывается Чаудхури. — Всегда считал, что в нем есть что-то скользкое. Слишком воспитан, слишком вежлив...
— И слишком мусульманин? — спрашивает Нарвекар.
— Вы сами сказали... В общем, что-то не совсем... мужественное. И кстати, я не уверен, что соглашусь с вашим мнением на тот счет, что он ушел в политическое небытие. Вы говорите, что двадцать четыре часа — очень много. А я, со своей стороны, напомню вам, что в политике нет ничего, что бы не было так или иначе связано со всем остальным. И один выпавший камешек может увлечь за собой целую лавину. Из-за одного гвоздя в подкове лошади была проиграна целая битва. Бабочка в Пекине и тому подобное... У истоков всего случившегося стоит Хан. И ради его же собственного благополучия он должен был уже давно покинуть Бхарат.
— Евнух! — комментирует Лаксман. В его стакане бренчит лед.
— Господа, — произносит Ашок Рана. Собственный голос кажется ему чужим и звучащим откуда-то издалека. — У меня погибла сестра.
Выдержав пристойную паузу, он повторяет свой вопрос:
— Итак, каков будет наш ответ господину Дживанджи?
— Он получит свое правительство национального спасения, — отвечает секретарь Нарвекар. — После произнесения вами речи.
Референты выверяют исправленный вариант речи. Ашок Рана просматривает распечатку и вносит синей ручкой пометки на полях. Правительство национального спасения... Протянуть руку дружбы... Сила в единении... Переживем трудные времена, сплотившись в единый народ, единую нацию... Единая нация непобедима...
— Господин премьер-министр, пора, — говорит Тривул Нарвекар.
Он ведет Ашока Рану в студию, расположенную в передней части аэробуса. Она немногим больше обычного туалета в самолете: камера, подвесной микрофон, стол, стул, флаг Бхарата, свисающий с древка, редактор и звукооператор за стеклянной панелью. Звукооператор показывает Ашоку Ране, как поднимается столик, чтобы можно было сесть на стул. Премьер-министра пристегивают ремнем на случай неожиданного толчка. Ашок Рана обращает внимание на запах ароматизированного лака для мебели. Молодая женщина, лица которой он не помнит, но которая явно принадлежит к его информационной группе, повязывает ему новый галстук с булавкой в виде бхаратского прядильного колеса и пытается привести в порядок волосы и потное лицо Ашока.
— Сорок секунд, господин премьер-министр, — говорит Тривул Нарвекар. — Текст речи будет выводиться на экран перед камерой.
Ашока Рану внезапно охватывает паника: что делать с руками? Сжать? Скрестить? Просто положить перед собой? Или жестикулировать ими?..
Теперь говорит редактор:
— Спутниковая связь включена. Начинаем обратный отсчет: двадцать, девятнадцать, восемнадцать, красный огонек означает, что камера работает, господин премьер-министр, телесуфлер включен... Включаем видеотерминал... шесть, пять, четыре, три, два... и телесуфлер.
Ашок Рана наконец решает, что он должен делать с руками. Он просто кладет их на крышку стола.
— Мои соотечественники. Бхаратцы, — читает он. — С тяжелым сердцем обращаюсь я к вам сегодняшним утром...
В саду, промокшем от ливня...
Капли дождя раскачивают тяжелые листья вьющихся растений — никотианы, клематиса, лозы киви. Дождевая вода, черная и пенящаяся от песка, потоком течет из дренажных отверстий в грядках и клумбах. Дождь льется по резным бетонным плитам, бурлит в канавках и канальцах, пляшет в отводных трубках, скачет в стоках и сливах, каскадами водопадов низвергается из провисших желобов на улицу внизу. От дождя шелковое сари липнет к плоскому животу Парвати Нандхи, к ногам, к маленьким грудям. От дождя ее длинные черные волосы приклеиваются к голове. Струйки дождя стекают вдоль шеи Парвати, по спине, груди, рукам и запястьям и задерживаются только на бедрах. Дождевая вода обтекает голые ступни и серебряные кольца на пальцах ног.
Парвати Нандха сидит в своей уединенной беседке. Сумка стоит рядом, наполовину пустая, верхняя часть прикрыта, чтобы дождь не попал на лежащий там белый порошок.
С запада доносятся приглушенные раскаты грома. Парвати прислушивается к звукам, идущим с улицы. Пальба, кажется, тоже отдалилась и уже не такая частая, как раньше. Сирены перемещаются слева направо и вдруг оказываются у нее за спиной.
Но она ждет другого звука.
Вот он...
С момента своего звонка Парвати пыталась научиться отличать его от других странных звуков, которые сегодня заполнили город. Стук открывающейся входной двери. Она знала, что он придет. Она молча, про себя, считает, и вот он — в точном соответствии с ее подсчетами — черным силуэтом появляется в дверях сада. Кришан не видит ее, сидящую в темной беседке, промокшую до нитки.
— Здравствуйте, — кричит он.
Парвати наблюдает за тем, как он пытается ее найти.
— Парвати?.. Вы здесь? Отзовитесь.
— Я здесь, — шепчет женщина.
Она видит, как выпрямляется и напрягается его тело.
— Я едва смог... Там настоящее безумие. Все разваливается. Всюду стреляют, что-то горит...
— И все-таки ты смог. Ты же здесь.
Парвати поднимается со своего сиденья, подходит к нему и обнимает.
— Ты вся промокла, женщина. Чем ты занималась?
— Ухаживала за своим садом, — отвечает Парвати, отстраняясь от него. Она поднимает сжатый кулак и выпускает из него струйку белого порошка. — Видишь? Ты должен мне помочь, одной мне не справиться.
