Давид Павельев - Степ

Степ

от человека до робота один шаг

Давид Джемалович Павельев

Человечество вступает в сверхиндустриальный век. Передовые технологии создадут новые виды изделий и товаров, которые предоставят гражданам недосягаемые прежде возможности. Этот процесс будет сопровождаться утратой традиционной прежде привязанности к стране, общине, семье. Новые предметы, которые я называю кочевыми, так как все они – небольшого размера, изменят в будущем взаимоотношения во всем спектре современной жизни. И прежде всего они изменят отношение человека к самому себе.

© Давид Джемалович Павельев, 2015

Коллаж на обложке Д. Павельев

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

I. На пороге открытия

Шесть часов тридцать минут. Я проснулся.

А лучше сказать, я открыл глаза и моментально переключил свой организм из режима энергосбережения – то есть сна – в режим активности.

И нет, я не робот. Я всего лишь человек. Правда, зовут меня Касио – да, да, как калькулятор – и фамилия моя Кей, будто бы и в самом деле у меня есть кнопки1, которые меня включают и выключают.

Тогда почему я так легко просыпаюсь, спросите вы. Я сам удивляюсь. Вообще-то я большой разгильдяй, и не делаю то, что делают все нормальные люди, чтобы правильно просыпаться. В наше люди не могут позволить себе просыпаться с трудом, ворчать на будильники, позволять себя поспать ещё лишнюю минутку и растягивать её на целый час. Люди поняли, что всё это может послужить причиной их низкой работоспособности, увольнения и прочих неприятностей. А если тебя уволят, лучше сразу прыгай с небоскрёба: нечем будет выплачивать кредиты и ипотеку.

Для того, чтобы избежать всех этих неприятностей, добрые дяденьки-изобретатели придумали специальный гаджет. «Генератор сновидений», называется. Внешне он похож на обычный музыкальный проигрыватель – плоская коробочка с двумя проводками. Только вместо наушников датчики, которые нужно крепить к вискам. Как только вы подключитесь к генератору, моментально уснёте без всякой бессонницы. И будете смотреть сны, например, о том, как вы едете по серпантину в красной спортивной машине (в автосалоне как раз выгодные условия по кредиту, успейте до конца недели). Потом въезжаете на пляж, и вас окружают загорелые юноши и девушки, которые под впечатлением от вашего эффектного появления, и тут же предлагают коктейль марки… обязательно запомните какой марки. И вы будете смеяться и веселиться, пока не проснётесь в строго установленное время. В прошлом остались ночные кошмары, от которых вы вскакивали в холодном поту. И хоть вы поспали всего пару часов, а просыпаетесь бодрые и полные сил, чтобы превратить свои сновидения в реальность.

Но я почему-то обхожусь без этого. Нет, не то, чтобы я люблю делать всё наоборот. Просто мне и так неплохо спится, потому что мне нечего делать по ночам. Нормальные люди приезжают под ночь домой с работы, потом им нужно снять стресс, то есть провести некоторое время в интернете – оценить милых котят, поделиться фото своей левой ноги, на которую сегодня три раза наступили, или посмеяться над злоключениями анонимных неудачников. Потом кто-то играет в видеоигры, кто-то смотрит сериалы, а под утро их ждёт генератор сновидений.

Моя жизнь сложилась таким образом, что от работы до дома не несколько часов, как у нормальных людей, а меньше минуты – я работаю секретарём и живу при лаборатории моего шефа. На счёт интернета врать не стану, истории анонимов почитываю, оставляю комментарии, порой весьма едкие, а то и сам балуюсь сочинительством, но не регулярно, а время от времени, если уж совсем скучно. Если в это время можно было бы что-нибудь делать, я бы делал. Но я не могу придумать, чем мне таким уж себя занять. Я привык, что за меня это придумывает мой шеф. Когда же шеф по своему обыкновению забивается в свою нору, то, разумеется, придумывать за меня некому. Вот я и сплю.

Шеф сидит в своей норе, где с вечера и до семи часов утра он изобретает что-то неведомое, но, как он сам говорит, великое. В семь он оттуда вылезает, читает мне разные нотации, излагает, какие новые занятия он для меня придумал, и тогда я приступаю к исполнению инструкций. Чаще всего от меня требуется ехать на большой рынок в Мегаполис, закупать там всякое железо, провода и прочую нано-мелочь. Сам Шеф вот уже двадцать пять лет не высовывал носу из лаборатории, и не бывал в Мегаполисе. Быть связью Шефа с большим внешним миром – вот она, собственно, моя функция как его секретаря.

За окном были горы, горы и горы, простиравшиеся вдаль до самого горизонта. А за горизонтом был Мегаполис. Может, если приглядеться, можно было бы увидеть какой-нибудь из его небоскрёбов, многие из них были выше чем гора, на верхушке которой торчит наша лаборатория, будто бы железное гнездо гигантского кондора. Над горами медленно поднималось красное солнце, и заснеженные вершины заливались нежно-розовым цветом. Можно было бы всем этим полюбоваться, но я поспешил в душ. Нужно было успеть к явлению Шефа.

Я надел на лицо маску и зашёл в душевую кабинку. Её дверца герметично закрылась, после чего кабинку тотчас же заполнила вода. Через минуту она вытекла, а в кабинку ворвался вихрь тёплого воздуха, от которого я моментально высох. Этим водные процедуры и закончились. На всё про всё полторы минуты.

Одевшись, я вышел из своей комнаты, и лифт опустил меня на первый этаж. Здесь помещалась большая комната, которую почему-то называли столовая. Здесь за огромным белым столом сидела Клементина Норт – ассистентка шефа. Перед ней лежал открытый тюбик с пищевой пастой. Клементина неотрывно смотрела прямо перед собой, в какую-то точку поверх тюбика. Завтракала, значит.

– Доброе утро, – сказал я и сел напротив неё.

– Доброе утро, Касио.

Клементина подняла голову, посмотрела куда-то сквозь меня, после чего её голова вернулась в исходное положение. Потом она взяла тюбик, выдавила немного пасты в рот и положила тюбик на место.

Не подумайте, что это какая-то странность поведения. Совсем наоборот. Теперь у нас все так едят. Готовить еду – это очень долго. А ведь еду ещё надо разогревать, выкладывать на тарелку, потом ещё и мыть эти самые тарелки. И, конечно же, нужно эту еду есть – а это как минимум минут десять. Непозволительная роскошь! Вот для того, чтобы время не терять, и придумали есть пасту из тюбиков. Паста – это все полезные витамины и микроэлементы в одном тюбике. А главное – посмотрел сны, почистился в душе, выскочил из дома, сел в транспорт – и тогда ешь себе на здоровье. Точно не опоздаешь.

– А вы будете есть ваши ужасные яблоки? – спросила Клементина, опять глядя так, будто бы я стеклянный.

– Да, если вы не возражаете.

– Не возражаю. Но если вы будете есть их потом, когда я уйду.

– Как скажете.

И так каждый день. Я мог бы сказать ей ещё пять лет назад, как только мы оба впервые тут появились, что я буду есть свои ужасные яблоки ежедневно на завтрак, обед и ужин. Но не сказал, побоялся её обидеть. Вообще-то надо было, потому нужно сразу обозначать условия: типа «по стечению обстоятельств мы с вами, барышня, оказались в стенах одного заведения, так что как хотите, а мы должны с вами ужиться». Но я всё никак не привыкну к этим нашим порядкам. Наверно, у меня не хватает на это решимости. Вот каждое утро она и уточняет: буду я есть яблоки, или нет. Может быть, она думает, что в один прекрасный день мне это надоест, я вернусь на праведный путь и буду есть пасту, как она, и как все нормальные люди. Наверно, её раздражало, что я ем яблоки. Когда ешь их, то громко хрустишь, а то и чавкаешь, и даже если очень постараться, то не получается не хрустеть. Она же ест беззвучно. Это соответствует приличиям, ведь приличия – это как раз то, что делает большинство. Зато я, выходит, очень невоспитанный. При отсутствии каких-либо достоинств этот недостаток весьма ощутим. Значит, я вообще её раздражаю.

Вернее, это сильно сказано. Мне кажется, Клементину ничто не раздражает. Потому и я не претендую на особое к себе отношение. Клементина всегда вежливая, всегда спокойная. Я не видел, чтобы она когда-нибудь нервничала, волновалась и вообще проявляла эмоции. Вместе с этим я никогда не видел, чтобы она улыбалась.

Конечно, здесь ей просто не надо было улыбаться. Это там, в Мегаполисе, умение всегда улыбаться, даже когда тебе грустно или мерзко – жизненно важный навык. Но наш Шеф отличается от всех остальных шефов тем, что ему ровным счётом без разницы, улыбаетесь вы ему, или нет. А я был слишком мелкая сошка, чтобы мне улыбаться. Шеф держал Клементину на работе не за красивые глаза – хоть глаза у неё, конечно, красивые, но холодные, серые, с каким-то металлическим отливом – а за некие личные качества. Может быть, Шеф держал Клементину как раз за то, что она никогда не улыбается.