Михаил Успенский - Приключения Жихаря (сборник)

– Вот и Вавилон, – сказал богатырь. – А я–то думал…

Он взял зонтик–Симулякр и положил на песок. Меч–разумник сложился в прежнюю

палку, покрутился – и показал совсем в другую сторону.

– Не Вавилон, – сказал богатырь. – А я–то думал… Но дойти все–таки надо: верблюда, скажем, того… прикупить…

И пошел, невзирая на то что Симулякр, обернувшись посохом, стал путаться под ногами и всячески мешать.

– Такого уговору не было, чтобы пешком мучиться! – сказал Жихарь. – Вот добуду верблюда, тогда и пойдем в необходимую сторону.

…Город пропал в ту самую минуту, когда, казалось бы, должно было послышаться овечье блеяние и стражничья матерщина.

Про пустынные мороки богатырь слышал, но сам никогда не видел, оттого и поверил. Всякое чудится путнику в песках. Может он увидеть даже море с большими кораблями под высокими мачтами, может узреть древний храм с позолоченными куполами, даже родную деревню, случается, люди видят – да только потом грызут с досады песок.

Настоящий морок – это не какие–нибудь Мнимые Понарошки, которыми Жихарь пугал своего побратима Яр–Тура в предыдущем походе. В последующие дни мороки привязались к богатырю, как к родному человеку, и не оставляли его надолго.

Сперва он увидел, что из песка торчит человеческая голова – бритая, смуглая

и мычащая какую–то песню.

– Здорово, – сказал Жихарь. – Надолго обосновался?

Вместо ответа голова стала пухнуть, пухнуть, стала в три человеческих роста

величиной, обросла густой бородою и увенчалась нарядным дорогим шлемом.

Голова сделала губы дудкой и принялась с огромной силой дуть в сторону

богатыря.

– Заткни пасть, Мироедина! – рявкнул богатырь, с трудом удерживаясь на ногах. – Сейчас в ухо заеду!

Голова испугалась, послушалась, как бы покрылась инеем и льдом, потом еще шире разинула пасть. Из пасти по ледяному языку поехали хохочущие ребятишки. Несмотря на жару, одеты они были по–зимнему. Доезжали до песка и пропадали.

– Привидится же такое! – сказал Жихарь, хотя все еще было впереди.

И точно – впереди кто–то двигался. Богатырь прищурился, напрягая правый глаз, и узнал зверя камелеопарда, сиречь жирафа. Такого он видел в зверинце при дворе то ли Нахир–шаха, то ли Елдым–хана. Только там жираф мирно пасея на лужайке, объедая с деревьев самые верхние листья, а тут бежал рысцой и при этом горел – с длинной пятнистой шеи срывались языки пламени.

Следом за жнрафом шел мужик, долговязый и с круглыми от удивления глазами. Усы у мужика загибались вверх красивыми колечками. Впереди себя мужик вел на цепочке громадного морского рака. Богатырь давно мечтал завести у себя на лице подобные усы, поэтому он побежал к мужику за советом. Но мужик давать совета не стал и сгинул вместе с жирафом и раком.

Потом еще много кто попадался Жихарю на пути. Не все мороки пропадали сразу

– иного можно было даже тряхнуть за грудки, но толку от этого все равно не было. Встречались в песках и кости – совсем настоящие. Много тут народу загинуло и скотины загубило.

Возле высохшего колодца богатырь чуть не споткнулся об ящик. Ящик был глухой, с редкими дырочками. В ящике кто–то жалобно блеял.

– Барашек! – умилился Жихарь и хотел было освободить пленника, но ящик тоже

оказался мороком.

Чтобы окончательно не спятить от бешеного солнца, богатырь стал вспоминать наставления Беломора.

Во Времени Оном, учил старик, может быть всякое. Там и время идет по–другому: год за три. И обычному человеку задерживаться здесь никак не надо. И называть себя следует чужим именем. А вот проявлять себя как раз ничем не следует – прославишься каким–нибудь подвигом, вот Время Оно тебя к себе и прикует навечно, станешь древним героем и домой никогда уже не воротишься.

«Как же мне тогда, дедушка, Вавилонскую башню–то порушить? – спрашивал Жихарь. – Это ведь, сам понимаешь, подвиг, а не что–нибудь там!»

«Не знаю, – честно признавался Беломор. – Постарайся как–нибудь незаметно это сделать. Чтобы она сама, к примеру, рухнула…»

Но до Вавилона еще следовало добраться. Незримый преследователь тоже не уставал, хотя явно и не показывался.

В какой–то миг среди прочих призрачных видений Жихарь узрел и родной Столенград во всех подробностях. Княжна Карина стояла на крепостной стене и командовала дружиной, отбивавшей натиск кривлян. Кривляне на стену лезли неохотно. Богатырь Невзор почему–то был не в первых рядах защитников, а сидел у себя же в кабаке и за свой же счет угощался!

Припасы в мешке подошли к концу. Пустыне же никакого конца не было. Может, его не будет и до края света…

Неделю Жихарь шел или три – он сам не знал и не считал. И когда в очередную

ночь увидел вдалеке огонь, то по привычке принял его за морок и только

потом сообразил, что ночью мороки не ходят. Значит, огонь настоящий и

разожгли его люди. Богатырь встал, напился воды и стал потихоньку

подбираться к далекому огоньку.

Пустыня и вправду кончилась. Полный месяц осветил высохшее русло реки. Даже

кусты кое–какие торчали по берегам. И высохло русло сравнительно недавно,

почва была еще влажной. До костра было рукой подать.

«Не перепугать бы людей сдуру», – подумал богатырь, но тут его кто–то крепко обхватил сзади за плечи.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Дом – не тележка у дядюшки Якова!

Всякий дружинник знает, что состязаться в борьбе лучше всего со своим же братом–дружинником. Сегодня твоя возьмет, завтра – его, и никому не обидно.

А вот связываться с кузнецом, к примеру, уже куда накладнее. Потому что сила бывает разная. И та, что нажита в непрестанных воинских упражнениях и укреплена в многочисленных походах, может уступить той, которая накопилась у наковальни. Можно, конечно, одолеть и кузнеца, если помнить, что у него левая рука куда слабее правой. Вот под нее и следует работать.

Хуже всего обстоит дело с землепашцами, поскольку их сила исходит непосредственно из матушки сырой земли. Лядащий на вид мужичонко, бывало, повергал на землю опытнейших бойцов. Поэтому лучше сделать вид, что невместно дружиннику бороться с мужиком, – тогда хоть не опозоришься. Не всегда поможет против силы бойцовская ухватка.

…Сила, с которой столкнулся Жихарь на долгожданном краю пустыни, была как

раз такая – мужицкая, земляная, цепкая, ухватистая, неистощимая. Еле

видимый в тусклом свете тонкого месяца противник сопел, приговаривал что–то

непонятное, силился повалить богатыря на песок.

Поначалу–то, захваченный сзади, Жихарь собирался перекинуть напавшего вперед и грохнуть оземь – пусть–де его собственным весом пристукнет. Не вышло. Вот они и топтались туда–сюда, ломая друг другу плечи.

– Чего тебе надо–то, человече? – время от времени спрашивал богатырь, но противник, видно, не понимал его и все бормотал по–своему.

«Если до зари с ним не управлюсь – задавит он меня», – решил Жихарь, собрал

все как есть силы, извернулся, ухватил противоборца за мощную ляжку и

дернул изо всех сил. В дружине этот прием назывался «корчевание дубовное».

Противник рухнул наземь, увлекая за собой богатыря. Они катались по песку, и незнакомец все что–то говорил, говорил. Покуда богатырь не начал кое–что понимать. Это был язык царя Соломона.

– Не отпущу, покуда не благословишь! – вот что толковал незнакомец всю ноченьку.

– Будь ты неладен, блин поминальный! – воскликнул Жихарь. – Так бы сразу и сказал – благослови! Благословляю!

С этими словами облегчения он заехал незнакомцу в ухо.

Тот разжал смертельные объятия, откатился в сторону и встал на колени.

– И весь мой дом благослови, господин!

– Благословляю, – согласился Жихарь. – Жалко, что ли?

– Наречешь ли меня не Иаковом, но Израилем?

– Сколько угодно, – сказал Жихарь. – Только зачем драться–то?

– Буду ли побеждать человеков? – не унимался борец.

– Будешь, – вздохнул Жихарь. – Тебя еще малость поднатаскать – равного в мире не сыщешь, хоть по ярмаркам бороться води. Ты с ума сошел, Яков, или как тебя там? Ведь я тебе, дураку, ногу мог из сустава напрочь выдрать – ты хоть это понимаешь?

– Скажи мне, кто ты, господин?

– Сперва давит, потом имя спрашивает, – проворчал Жихарь. Тут он вспомнил, что имени здесь называть не следует.

– Я… – сказал он, – ну… словом, кто есть, тот и есть. Тебе не надо знать.

– Я понял, господин! – в великой радости воскликнул Иаков–Израиль. – Ты – Сущий еси?

– Аз есмь маленько! – важно подтвердил богатырь. – Я не только сущий, правда, я еще и едящий, и пьющий – если поднесут в меру.