Сергей Бушов - Белка
- Куда вы его? – запричитала вдруг осознавшая реальность Галя. – За что?
- Марш домой, - буркнул Пахотнюк, закрыл за собой дверь, и машина, выписывая под руководством Михеича замысловатые траектории по брусчатке, поползла в сторону полицейского управления.
IX
Карл проснулся рано утром от холода. Будучи нетрезв, вечером забыл подкинуть в печурку дров, и она погасла. Сквозь все щели его хлипкого сарая сквозило, и стало больно глотать. Карл опустил босые ноги на земляной пол, чихнул и потянулся за фляжкой. Она оказалась пуста. Карл, приоткрыв краник самовара, нацедил во фляжку граммов 100 самогона, отпил немного. Встал, обулся, натянул поверх рубахи кожаный фартук. Хлебнул ещё, прихватил из угла топор. Вышел на порог.
На улице стоял густой туман, который, впрочем, скоро должен был рассеяться благодаря лёгкому ветерку. Карл откинул длинные волосы назад, допил содержимое фляги и сунул её в карман. Подошёл к сваленным возле сарая чурбакам, поставил один из них, самый толстый, на попа, второй, тоненький, сверху. Поплевал на руки, замахнулся. Замер. Он вначале и сам не понял, что заставило его остановиться и похолодеть. Потом понял. Молчали собаки. В обычные дни его часто будил лай, а уж когда он просыпался, гвалту не было конца. Сейчас же во дворе морга стояла мёртвая тишина.
Карл засунул топор за пояс и, нахмурившись, направился за угол. Первое же, что он увидел – кучку собачьих трупов, беспорядочно наваленных один на другой возле калитки. Жалости у Карла это не вызвало – всё равно на мясо держал. Но жуть пробралась ему в самое нутро и заставила ещё больше напрячься. Он нащупал в кармане фартука флягу, но вспомнил, что в ней ничего нет. Прислушался. Из соседнего сарая, где Карл хранил ненужные человеческие куски, доносилась негромкая возня.
Карл взял топор в руку, сделал несколько шагов и приоткрыл дверь. Ему в лицо пахнуло тухлым трупным запахом. Оно и неудивительно – весь пол был устлан человеческими руками, ногами, головами и внутренностями, предназначенными для откорма собак. Только в дальнем углу кучка оторванных конечностей шевелилась. Карл вошёл внутрь и занес топор над головой.
Парочка окровавленных рук сползла в сторону, и его взору открылась сначала серая когтистая лапа, а затем и морда, от которой по коже пробежал мороз, и всё тело Карла оцепенело. Самым жутким в морде было то, что она была похожа на человеческое лицо – неестественно бледное, усеянное редкой серой шерстью, с огромными жёлтыми выпуклыми глазами, глядящими Карлу прямо в душу – но человеческое. Карл стиснул зубы и метнул топор.
Он не понял, что произошло. То ли зрение его подвело, то ли рука дрогнула, но Карл отчётливо видел, как топор прошёл сквозь голову Белки, словно её не было вовсе. В следующее мгновение огромная серая тень выпрыгнула навстречу Карлу и накрыла его собой.
А Егор Тимофеевич в сопровождении Рябинкина, Егубина и Михеича, который вновь гордо восседал за рулем, в это время подъезжал к дому «Надежда», чтобы провозгласить его торжественное открытие. Пахотнюк был не в духе из-за того, что ему в 6 часов утра позвонил пьяный Твердищев и доложил, что лес прочесали, Белку не нашли, зато в тумане обстреляли друг друга, положили трёх человек. Глава пообещал Твердищева уволить и скормить рыбкам в своем аквариуме, но обещание пока не сдержал, поскольку, во-первых, дико болела башка, во-вторых, увольнение Твердищева проблему Белки не решало, а в-третьих, никакого аквариума у Главы не было.
- Ну-с, Егор Тимофеевич, речь заготовили-с? – поинтересовался Егубин, когда Михеич уже припарковывал джип между двух телег.
- Да ну её к лешему, - буркнул Пахотнюк. – Найду, что сказать.
Он взглянул на дом оценивающе.
- Ну что ж, впечатляет. А не кривовато?
- Да это с данного угла зрения-с такая иллюзия, - успокоил Егубин.
Они выбрались из машины. Вокруг высокого серо-желтого здания собралась небольшая кучка зевак. Стояли журналисты с ручками, блокнотами и диктофоном, а один даже прилаживал к штативу массивный киноаппарат. Две девушки в кокошниках держали ленточку.
Пахотнюк, не став тянуть время, приблизился к толпе и заговорил:
- Приветствую наших уважаемых горожан! Вы присутствуете при небывалом событии в истории Поселения – мы построили дом! И не зря он носит имя «Надежда» - смотрите, какой он жёлтый и большой! И в этом доме мы будем с вами жить и надеяться… Э…Пожалуй, перережу-ка я ленточку.
Слегка трясущимися руками Глава откромсал от ленточки солидный кусок, после чего провозгласил:
- Право первой опробовать подъёмник предоставляется почётной гражданке нашего уезда, доярке-миллионщице Кларе Гавриловне Шнапс!
Из толпы выдвинулась ужасающих размеров бабища в коричневом платье с медалькой на левой груди и чёрным обгрызенным бантиком на правой. Она окинула всех торжествующим взглядом, помахала рукой, видимо, воображая себя кем-то вроде Гагарина, и приблизилась к подъёмнику.
Подъёмник представлял собой большое кожаное кресло, подвешенное на четырёх верёвках к стене дома. Он приводился в движение огромной рукоятью, которую должен был крутить привратник в ливрее, стоявший тут же с широченной глупой улыбкой на бородатом лице.
Клара разместила свою тушу в кресле, вцепилась лапищами в поручни, а привратник напрягся и взялся за ручку. Начался подъём. В толпе кто-то захлопал. Послышался всхлипывающий голос: «Надо же, дожили…». Привратник крутил и крутил, а кресло всё ползло вверх, утаскивая весело дрыгающую ногами доярку в небо.
Однако, когда кресло достигло высоты шестого этажа, привратник вдруг выкинул странный фокус – он дико загоготал и выпустил ручку из рук. Все охнули. Подъемник с тушей госпожи Шнапс рухнул вниз и гулко ударился о землю, произведя весьма внушительное сотрясение. В ту же секунду вдоль серо-желтой стены от фундамента в сторону крыши побежала, извиваясь, словно змея, тоненькая трещина.
- Берегите-с головы! – вдруг заверещал Егубин и пустился наутёк.
Трещина моментально расширилась, и «Надежда» торжественно рухнула, порождая горы строительного мусора и клубы пыли.
Пахотнюк, получивший удар по голове обломком разлетевшейся рамы, подошёл ближе к обломкам дома и осмотрел масштабы трагедии.
- Рябинкин! – крикнул он. – Давай распоряжайся здесь.
- Слушаюсь, Егор Тимофеевич, - бодро ответил Рябинкин.
- Доярку починить, мусор убрать. Этого с кинокамерой поймать, камеру сломать. Швейцара расстрелять, потом разобраться, кто таков.
Откуда-то из клубов пыли раздались голоса мужиков:
- Да он того, гикнулся уже… А глянь-ка – следы от зубов на всю ногу!
Глава плюнул на землю, развернулся и зашагал к машине, где его поджидали Михеич в весьма бодром расположении духа и Егубин, забившийся в угол на дальнем сиденье.
Пахотнюк залез внутрь.
- Михеич, трогай. А с тобой ещё будет разговор, Фрол Гвидонович. Небось, дом-то соорудил из песка с грязью без единой крупинки цементу.
Егубин молчал.
Джип выехал на тракт. Михеич ехал не спеша, явно получая удовольствие. Пахотнюк покосился на него и вздохнул.
Тут в лобовое стекло врезался солидных размеров булыжник, оставив после себя раскидистую ветку трещин. Михеич затормозил.
- Это что ещё такое? - взревел Глава, выбираясь из машины.
К джипу приближались три чумазых пацана в мешковатой рваной одежде.
- Вы что, совсем озверели? – возмутился Пахотнюк, мысленно готовясь поймать ближайшего за вихры и переломать ему позвоночник.
Однако в него один за другим полетели камни. Пахотнюк прикрыл лицо рукой и вскрикнул от удара в грудь. Из машины высунулся Егубин:
- Егор Тимофеевич, едемте-с, ну их…
Камень долетел и до него, расшибив лоб и ободрав ухо. Егубин вывалился на асфальт. Подбежало ещё двое пацанов и принялись мутузить ногами уже мёртвое тело, из головы которого вытекала серая муть.
Пахотнюк запрыгнул в джип, закрыл дверь. Михеич рванул с места. Пара камней ударилась в заднее стекло, но машина уже разогналась, и её было не достать.
- Что же творится-то? - пробормотал Пахотнюк.
- И не говорите, барин, - отозвался Михеич. - Я чуть в штаны не напустил. А штаны-то новые…
- Ты куда едешь-то?
- Да знамо куда – подальше от этих.
- Стой.
Джип замер у обочины. Глава вышел из машины и отдышался. Они стояли возле забора морга. Михеич, оказывается, так разогнался, что заехал в самое Ровнецо. «Не дай Бог, бензин ещё кончится», - пронеслось в голове Пахотнюка. Ноги понесли его к калитке. «У Карла топор, - подумалось почему-то. - Как-нибудь отобьёмся».
Войдя во двор, Пахотнюк поморщился – возле его ног валялась куча собачьих трупов с перегрызанными глотками. Обойдя их, он направился к сараю.
- Карл! – позвал он и тут же обмер.
Посреди двора Карл размеренно и чётко рубил дрова. Поставит чурку, взмахнёт топором – чурка пополам. Ещё раз взмахнет – ещё пополам. Молча, не спеша. Да было бы уж и вовсе странно, если бы Карл при этом заговорил. Потому что головы у него не было, а из обрубленной шеи тоненькой струйкой текла кровь.
