Сергей Панарин - Флаг вам в руки!
Казалось бы, столь впечатляющие результаты должны достигаться адскими сверхусилиями и спартанской самодисциплиной. А прапорщик Дубовых добился совершенства всего лишь ритмичной и неторопливой работой. Да, он был дисциплинирован, но не роботоподобен. Да, он очень старался, но не надрывался. При всей своей ограниченности и слабом уме Палваныч распланировал воровство и учет таким образом, что оставалось место для других хобби, главным из которых было круглогодичное пьянство.
С первых лет службы употребление алкоголя стало естественным фоном жизни прапорщика. Он пил, как мы, например, едим. Мы едим каждый день. Он пил так же.
Теперь, когда подвальные запасы спирта были недоступны Палванычу, он почувствовал невосполнимую утрату. Нельзя сказать, что прапорщик превратился в законченного алкоголика. Но и приятного в нынешнем нарушении питейного режима оказалось мало. Если давеча Дубовых отвлекла рубка дров, да еще тихонько журчали в крови новогодние возлияния, то теперешний поход по лесу давался прапорщику с трудом.
Шагалось как-то невесело. Думалось еще грустнее, и на душе было муторно.
«Вот выпить бы, и сразу бы мозги заработали!» – подумал прапорщик.
Эта истина открылась во всем великолепии, словно бутылка водки в рекламе. Прапорщик стал подмечать и сухость во рту, и назойливый зуммер в мозгах, и слабость в непривычно трезвом организме.
Животворный лесной воздух да идиллические шишкинские пейзажи слабо помогали. Палваныч медленно погружался в вязкую пучину вялости и апатии.
Полный упадок сил случился вечером.
Прапорщик проходил мимо молодой дубовой рощицы. Рядом лежало сухое поваленное дерево. На стволе сидел черт. Бурый, рогатый, с копытами. Хвостатый. Заросший клочковатой шерстью. Сам с маленькими злыми глазками, жиденькой пародией на бородку и розовым пятачком.
Палваныч остановился, разглядывая черта. Потом присел на одну из высоких кочек. Скорбно ссутулился. Подпер голову рукой и пробормотал:
– У, карикатура… Правду говорил политрук насчет того, что белая горячка случается, если пить-пить, да вдруг завязать… Все, приплыл, Павел Иванович.
– Ну, раз приплыл, то с прибытием, – пискляво поздравил черт.
Его пронзительный голосок напомнил прапорщику звук, извлекаемый трущимся о стекло куском пенопласта. Ужасающе противный звук, аж зубы заныли… Беседовать с порождением белой горячки не хотелось. Последнее дело со своими глюками лясы точить. Палваныч досадливо потер затылок, брезгливо косясь на черта.
– Ты что, совсем меня не боишься, человек?! – удивился черт.
Прапорщик Дубовых скорчил мину – мол, нет.
Рогатый спрыгнул со ствола на землю. Росточку он оказался небольшого, на голову ниже самого Палваныча. Черт угрожающе поднял когтистые тонкие руки, зашипел, обнажив внушительные клыки. Правда, при этом нежный розовый пятачок потешно сморщился, и прапорщик невольно улыбнулся.
– Не боишься, – бес сбросил напускную злость.
– Еще бы я «белки» боялся, – нарушил обет молчания Палваныч.
– Э… Я не белка, а черт.
Дубовых засопел, мысленно казня себя за то, что раскрыл рот.
– Слышь-ка, мужик, – похоже, рогатый начал волноваться. – Ты будто с Луны свалился. Меня не боишься!.. Будто не замечаешь… Издеваешься вон, белкой обзываешь… Понимаешь, после столетней карьеры адского пугала я слегка поражен…
Прапорщик сосредоточенно расковыривал прутиком ямку под ногами.
– Вот ведь оказия! – топнул копытом нечистый и перешел почти на ультразвук. – Чучело смертное, пади на колени пред своим господином! Трепещи! Убоись коварного исчадья преисподней, заклинаю тебя именем пекла!!!..
Человек молчал. Черт жалобно взвыл:
– Мужи-и-ик! Ну, мужик же!.. Перед тобой натуральный черт…
– А перед тобой целый прапорщик! – неожиданно рявкнул Палваныч.
Бес отскочил от него, как от ладана.
– Не надо, не надо, дяденька, не извольте кричать! – залебезил он. – Аршкопф хороший, Аршкопф тихий…
– Будь здоров, не чихай.
– Спасибо, дяденька, только это имя такое – Аршкопф.
– Будь здоров еще раз, если не притворяешься, – строго сказал прапорщик.
– Спасибо, только…
– Молчать! – проревел прапорщик. – Смирно!
Рогатый замер, неестественно вытянувшись и вздернув нос-пятак в небо.
«Если уж мириться с психиатрическими видениями, то только на правах старшего по званию», – сформулировал стратегию поведения Палваныч. Он встал и посмотрел в глаза черта сверху вниз.
– Имя?
– Аршкопф!
У прапорщика задергалась верхняя губа, и зашевелились волосики на плешке.
– Ты что, аллергика из себя симулировать строишь?!
– Нет.
– Не «нет», а «никак нет»!
– Никак нет!
Колени беса тряслись от страха и напряжения.
– Имя?
– Арш… копф…
– А! – наконец-то понял Палваныч. – Рядовой Задоголовый![1]
– Я и говорю…
– Отставить!!! – заорал прапорщик.
Черт стал озираться, соображая, что ему велели отставить и куда.
– Смирно!
Аршкопф снова застыл.
Палваныч зашагал взад-вперед перед рогатым.
– Слушай вводную, – прапорщик будто вколачивал каждое слово. – Я терплю тебя по одной-единственной причине: согласно теории психиатрии, ты являешься жалким порождением моего больного мозга и не более того. Посему…
Бес бросился на колени, вцепился в штаны Палваныча.
– Повелитель! Повелитель! Это вы… – залепетал он. – Я так и знал! Ваши речи – загадка, но теперь я вижу, вижу… Вы приняли облик жалкого человечишки, чтобы испытать своего никчемного слугу… Я виноват, виноват, виноват… Я буду наказан, наказан, наказан…
Прапорщик попытался вырваться из цепких ручонок Аршкопфа, брезгливо отпихивая его ногами. Сначала не получилось, но потом черт понял, чего от него хотят, и ослабил хватку. Дубовых поспешно отступил на пару шагов.
– Накажите меня, Мастер! – зашептал в исступлении бес. – Виноват, кругом виноват!..
– Молчать! – Палваныч даже дал петуха, выкрикивая эту команду.
Черт умолк и пал ниц.
Стало слышно лес, птиц, ветер. Мимо прапорщика медленно пролетел-прожужжал толстый шмель.
Дубовых, конечно, ничего не понял в бессвязной тираде Аршкопфа. Ясно было одно: галлюцинация полностью подчинилась воле хозяина. Черт же, оправдывая свое имя, уверился в том, что перед ним сам Повелитель Тьмы.
– Встать, – спокойно сказал Палваныч. – Слушать мои команды. Возникнут проблемы – обращаться с вопросами. Пример. Захотел по нужде. Подошел. Говоришь: «Разрешите обратиться, товарищ прапорщик?» Я либо разрешаю, либо нет. Понятно?
– Да, Мастер! – с энтузиазмом выпалил бес.
– Не «да, Мастер», а «так точно, товарищ прапорщик». Уяснил?
– Да… то есть так точно, товарищ прапорщик!
Черт рассудил просто. Повелитель поднялся на поверхность земли по какому-то тайному делу, о котором никчемному рабу совсем не нужно знать. Ведь для рядовой нечисти промыслы дьявола священны и неисповедимы. Видимо, были причины и в преображении Мастера в чудаковатого на вид человечишку. Все это Аршкопф принял со смиренным поклонением. На душе стало легко. Глупцу комфортно, когда все просто.
– Вот то-то же, смотри у меня, – завершил инструктаж прапорщик.
Резко развернувшись, Дубовых возобновил путешествие. Он старался не замечать звук шажков черта, почтительно семенящего чуть сзади.
Скверное самочувствие никуда не делось. Необоримо хотелось выпить. Лес раздражал своим однообразием. «А за деревом дерево, а за деревом дерево…» Начинало смеркаться, и прапорщик задумался о ночлеге. Особых идей не родилось, зато на очередной опушке обнаружилось несколько хижин.
Палваныч остановился на краю полянки. Зазевавшийся бес чуть не ткнулся пятаком в спину «повелителя», но вовремя замер, не смея его коснуться.
Хижины были безжизненными. Соломенные кровли покосились, на крайней лачуге вообще отсутствовала крыша. Двери либо подпирались палками, либо, распахнутые, болтались на ветру. Заборы, огораживающие пустынные дворы, накренились, а кое-где повалились. Все вокруг заросло дикой травой. Особенно выделялись высокие стебли тысячелистника, оканчивающиеся белыми и розовыми соцветиями.
Прапорщик стал обходить заброшенную деревеньку, заглядывая в каждую хижину. Внутри царило нешуточное запустение: погнившая мебель была засыпана кучами пыли, с потолка свисала паутина, на земляном полу – бледно-зеленый мох.
– Н-да… Бардак на территории, – констатировал Палваныч.
Черт подобострастно кивал.
Последняя лачуга, выглядевшая покрепче, оказалась более-менее пригодной для ночлега. Крыша еще держалась, стены тоже, сохранились кровать и стол. Полуразрушенная печь картины не портила: летом растопки не требовалось.
Сделав из травы веник, прапорщик слегка смел пыль. Убрал с кровати истлевшую перину. Уселся на голые доски. Достал собранные в дорогу ведьмой харчи. Перекусил.
– По-моему, неплохое местечко, – удовлетворенно сказал Палваныч, откидываясь на кровать.
