Александр Рудазов - Три глаза и шесть рук
Сам же будущий зять у короля нареканий не вызвал — кардинал описал его весьма достоверно. Все как есть — умен, образован, в шахматы играет (здесь это считается очень важным умением), в драке не спасует, на танцах не опозорится, дети обещают быть здоровыми и крепкими. Опять же аристократ в хрен знает каком поколении. Да еще какой аристократ — дотембрийская королевская семья по сравнению с родом Митхату выглядела откровенно жалко!
Сейчас я сидел на небольшом холмике, наблюдая за тем, как вдалеке скачут две великолепные скаковые лошади — ослепительно-белая и гнедая в яблоках. На белой восседала прекрасная королевна Лорена, на гнедой — принц Сигизмунд. Теоретически они скакали наперегонки, на практике же получалась игра в поддавки — оба участника великодушно уступали друг другу победу.
К моему искреннему удивлению, в Дотембрии принцу всерьез понравилось. О возвращении в Империю он говорил очень неохотно, а вчера вечером я обнаружил в его ноутбуке черновик чего-то вроде прощального письма, в котором он сообщал родственникам, что обрел свое счастье в другом мире и просит-де его извинить — возвращаться он не собирается. Как это самое письмо дойдет до родственников, он, похоже, не задумывался. Мне его везти не хотелось — Император Зебр вряд ли обрадуется такому решению правнука.
Бывший заместитель капитана стражи, вчера торжественно повышенный Лореной до капитана, довольно долго уговаривал этих двоих захватить с собой на конную прогулку десяток-другой гвардейцев для охраны, но Лорена только фыркнула и заявила, что предпочитает обойтись одним мной. Моего МНЕНИЯ, конечно, никто не спросил.
Так или иначе, я скучал. Направление показывало, что в пределах пяти километров нет ничего опаснее крестьян с граблями, а больше заняться было нечем. Лучше бы я во дворце остался — с кардиналом бы в шахматы поиграли…
От скуки я даже начал собирать цветочки. Раз ромашка, два ромашка, три ромашка… о, блин, жаба! Я потянулся за неожиданной закуской, но меня тут же отвлекло новое событие. Прямо передо мной сгустился воздух, и я увидел… правильно, Серого Плаща.
— О, кто у нас здесь?! — даже как-то обрадовался я. — А я-то думаю, чего мне в последнее время не хватает? Что так давно не заходили-то, товарищ, я уж тут, грешным делом, скучать начал!
Серый Плащ продолжал стоять и смотреть. Я широко зевнул, равнодушно глядя на него — после того как он спас Сигизмунда, я уже не мог ненавидеть этого типа так, как раньше.
Вдруг… в голове как будто что-то взорвалось. Я упал на живот, корчась от дикой боли, Рабан заорал, и от того места, где он предположительно обитает, начал распространяться приятный холодок. Но медленно, слиш… ком ме… длен… нооооо…
Неожиданно что-то внутри меня щелкнуло — и время вокруг как будто остановилось. Боль исчезла бесследно, а вместо нее я вдруг ощутил полную ясность мыслей и… и на меня обрушилась куча новых воспоминаний! В меня словно загрузили информацию — передо мной с устрашающей скоростью прокрутилась вся моя предыдущая жизнь. Итак, эликсир Памяти наконец-то подействовал…
Магнус Рыжебородый был прав, когда говорил, что я вспомню все вплоть до родовых криков. В данный момент я действительно ясно видел всю свою предыдущую жизнь — от младенчества до смерти. Рождение в захолустном роддоме на окраине города Петропавловск-Камчатский… средняя школа… морское училище… служба на флоте… и много-много других событий. Очень много! Слишком много! Теперь я ясно видел, что мое превращение в яцхена стало всего лишь логической кульминацией моей же жизни!
Я родился очень некрасивым ребенком. Некрасивым — в смысле уродливым. Передо мной ясно вспыло мое отражение в зеркале — сначала мальчик, потом подросток, потом мужчина. Каждый из этих образов напоминал какого-то гоблина, У меня очень плохо росли волосы — какими-то странными пучками, оставляя уродливые залысины. Я родился с заячьей губой, а мой подбородок был таким длинным и тяжелым, что нижняя челюсть все время слегка отвисала, оставляя впечатление дебиловатости. Глаза у меня были голубыми, но настолько бледными, что казались почти белыми. Цвет кожи — да вот почти как сейчас, тускло-серый. Меня даже водили по больницам, считая, что это какая-то болезнь. Если это и была болезнь, то, во всяком случае, неизвестная науке.
Излишне говорить, что я ничуть не походил ни на отца, ни на мать. Вообще ни на кого из родственников. Впрочем, у нашей семьи их было очень мало — родители перебрались на Камчатку еще в студенчестве, когда вся страна весело и совершенно добровольно осваивала малообжитые земли. У меня были родители, у меня был младший брат, у меня было три младших сестры. Вот и вся родня. Я был самым старшим.
Само мое существование всю жизнь портило репутацию матери — даже самый снисходительный взгляд не мог отыскать ничего общего между мной и отцом. Но отец был замечательным человеком и никогда не сомневался в матери. А она в нем. В семье меня жалели… и любили. Только там меня и любили — в школе у меня друзей никогда не было, девчонки только презрительно фыркали, когда я пытался за кем-то ухаживать, а учителя постоянно снижали мне оценки — одним своим видом я портил школьную фотографию. Когда меня принимали в пионеры, тот, кто повязывал на моей шее галстук, на всякий случай надел перчатки. Дело было не только в уродстве — я у всех вызывал какое-то подсознательное отвращение…
Первоначально я не собирался служить на флоте. Идея морского училища возникла только в шестнадцать лет, когда я вернулся домой из пионерского лагеря (там меня тоже никто не любил) и обнаружил нечто настолько ужасное, что теперь я пожалел, что это тоже всплыло из глубин памяти вместе с остальным. Когда я открыл дверь своим ключом, то сначала упал в обморок, а потом, когда приехала милиция, очень долго не мог поверить, что это действительно произошло. Дело в том, что я в один день стал сиротой.
Отец… мать… брат… сестры… Всех их убили, причем убили с поразительной жестокостью, расчленив трупы, отрезав головы… по-моему, какая-то часть была даже съедена. Милиция тоже долго была в шоке. Неизвестного маньяка искали очень долго, но так и не нашли. Признаться, вначале я и сам попал под подозрение, но у меня оказалось безупречное алиби — смерть всех шестерых наступила тогда, когда я был за двести пятьдесят километров от дома.
Тогда я долго гадал, кто мог такое сделать. Сейчас… сейчас я по-прежнему не знаю, кто это сделал, но зато вижу, кто это мог сделать. Я сам. Я теперешний — с шестью руками и ядовитым хвостом. Бойня, учиненная в нашей квартире, как две капли воды походила на то, что обычно оставалось после драк с моим участием. Если бы я не был единственным яцхеном на всем белом свете, я поклялся бы, что именно яцхен там и поработал.
Потом я закончил училище и поступил на военный флот. Там меня тоже все сторонились, командование меня не любило, и по служебной лестнице я поднимался ужасно медленно — за десять лет службы так и не вскарабкался выше старшего лейтенанта. Возможно, к сорока годам мне все-таки присвоили бы капитана…
Последние три-четыре года моей жизни стали еще более мучительными, чем все, что было раньше. Прибавились постоянные головные боли, лунатизм и временные провалы в памяти. То самое, о чем писали в «деле о ЯЦХЕНе № 5». Доктора ничего не могли поделать — я продолжал ходить во сне и то и дело ощущать себя не Олегом Бритвой, а кем-то совершенно другим. Глядя на других людей, я все чаще ловил себя на мысли, что мне хочется убивать. Убивать, убивать и убивать… Жестоко и мучительно. Я держался — воля у меня всегда была железная, и мне удавалось сохранять самообладание в любой ситуации, но с каждым годом делать это становилось все труднее и труднее. Я медленно, но верно превращался в такого же маньяка, как тот же Палач…
Любому другому уже перечисленных странностей вполне хватило бы, но только не мне! Было в моей жизни еще кое-что, в чем я не признавался никому, даже докторам. И был это все тот же неугомонный Серый Плащ! Всю предыдущую жизнь он преследовал меня точно так же, как и теперь, — не проходило и месяца, чтобы он не объявлялся где-нибудь поблизости. Его никогда никто не видел, кроме меня, а он не интересовался ничем, кроме опять же меня.
Теперь я вспомнил даже, как он появился в самый первый раз. Еще в роддоме. Акушерка держала меня на руках и с тревогой смотрела на мою мать, покрытую липкой испариной, — роды были очень тяжелыми, и врачи боялись, что она не выживет. Но Серый Плащ, не видимый никем, кроме меня, приблизился к маме, что-то сделал, и она задышала ровно и спокойно. Тогда никто не обратил на это внимания — все решили, что у женщины просто оказался сильный организм.
Он появлялся и потом. И точно так же, как и сейчас, время от времени устраивал мне мелкие гадости. Когда мне был всего год, он однажды целые сутки морил меня голодом — отнимал бутылочку с молоком, выливал ее в окно и возвращал мне пустую. И так раз десять. В четыре года он разбил дорогую вазу в тот момент, когда рядом был только я. Мне всыпали. В семь лет он опрокинул меня в грязную лужу как раз в день первого сентября, когда я в новеньком костюме и с букетом гладиолусов шагал в первый раз в первый класс. В классе я, разумеется, опозорился. В десять лет он разбил большое школьное окно, опять-таки свалив все на меня… да что перечислять! Он словно бы задался целью причинить мне как можно больше неприятностей.
