Игорь Зябнев - Жизнь так коротка
Я ещё раз посмотрел на пленника. Тот начал подавать признаки жизни, пытаясь сесть.
– Всеволод, опустись ниже, чтобы с нами никто не столкнулся, и останови «тарелку». Надо пообедать и покормить парня.
Снова тёплая компания собралась за столом. На этот раз прислуживал младший брат. Моему предку развязали руки и угостили на славу. Наевшись, он неожиданно спросил:
– Господин Верховный Правитель, зачем вы меня похитили?
– А, узнал всё-таки! Тебя ждёт небольшое любовное приключение в России.
Он даже закашлялся:
– Это же за границей Империи! И потом – у меня работа, что начальство подумает?
– Не переживай, я верну тебя на место в целости и сохранности, да ещё щедро награжу. Сто тысяч хватит?
– Смотря за что, – ответил пленник, красноречивым жестом потирая ушибленную шею.
– Работа несложная. Соблазнишь красивую русскую девчонку, поживёшь с ней годик, а потом я верну тебя домой.
– А как там с бытовыми удобствами?
– Если честно, то почти никак.
– Тогда сто пятьдесят тысяч.
– Считай, что договорились.
Я снова связал ему руки.
– Потерпи немного, скоро прилетим.
Устроившись в кресле, я принял управление «тарелкой» на себя и погнал её под Смоленск по кратчайшему маршруту. Братья тем временем спали. Уже под вечер, ориентируясь по показаниям генного анализатора, я остановил «тарелку» над огородом возле домишки, в котором жила Пелагея. Прибор показал наличие двух зелёных пятен – значит, у девушки жив один из родителей.
– Подъём! – громко скомандовал я, выключая генный анализатор. Братья недовольно заворчали и принялись отстёгиваться. Я положил прибор обратно в «сундучок» и плотно закрыл крышку. Затем достал из встроенного шкафчика два комплекта одежды русских помещиков начала девятнадцатого века и, критически их осмотрев, протянул один Всеволоду.
– Переодевайся, твоя очередь идти со мной.
Мы разделись до исподнего и облачились в костюмы, в довершение натянув допотопные сапоги. Мои оказались меньше на один размер, и я, поджав пальцы, прошёлся по «тарелке»: ничего, терпимо. Всеволоду одежда пришлась впору. Он встал и, подбоченившись, начал выбивать ногами что-то вроде чечётки. Стоящий сбоку Ярослав, глядя на нас, заливисто смеялся.
– Цыц! – прикрикнул я на него. – Остаёшься на хозяйстве. Из «тарелки» ни в коем случае не выходи, машину времени не трогай.
– Понял, Сергей, – мгновенно посерьёзнев, ответил старший брат.
– Всеволод, развяжи пленника, – попросил я друга и опять полез в шкафчик, выуживая оттуда видавшие виды, но чистые штаны и рубаху, а также лапти и холщовые ону′чи.
– Как тебя звать? – спросил у пленника, растиравшего затёкшие конечности.
– Александр.
– Замечательное имя. Переодевайся.
Он брезгливо оглядел протянутую ему одежду.
– Ваша наряднее, дайте и мне такую же.
– Александр, пойми: ты – крестьянин. Тебе здесь жить. Нельзя выделяться среди местных. И вообще лучше всего сиди в доме, никуда не высовывайся, иначе попадёшь в полицию, а там уж тебе, как дважды два – четыре, докажут, что ты – английский шпион.
– Понял, не дурак, – ответил Александр и быстро облачился в обноски.
– Носки сними! Здесь не знают что это такое. Вот тебе вместо них ону′чи, – и я протянул ему длинные широкие полосы ткани.
Тот скорчил недовольную гримасу и стал неуклюже обматывать ступни ног.
Порывшись внизу шкафчика, я достал металлическую коробку, полную русских монет. В основном в коробке лежали серебряные деньги, хотя среди них изредка попадались и медные монеты. Примерно треть высыпал в карманы кафтана. «Хорошо разведчики поработали», – удовлетворённо подумал я, после чего «осмотрел» пространство вокруг «тарелки» – никого.
Через три минуты я стучал в дверь неказистой избы.
– Кто там? – раздался приятный женский голос. Услышав родную речь, Александр удивлённо поднял брови и хотел меня о чём-то спросить, но я прикрыл ему рот ладонью, сказав при этом:
– Отопри, хозяйка, разговор к тебе есть.
Щеколду отодвинули, и дверь чуть приоткрылась. Увидев меня, женщина средних лет распахнула её настежь и, поклонившись в пояс, сказала:
– Добрый вечер, барин. Проходите в избу.
Я вошёл, согнувшись, чтоб не удариться головой о притолоку. Александр и Всеволод повторили мой манёвр.
– Всеволод! Закрой дверь плотнее, – попросил я, оглядывая внутреннее убранство избы. Меня поразила крайняя бедность. Земляной пол. У маленького окошка стояли грубой работы стол и колченогая табуретка. Две деревянные лавки вдоль стен и русская печь завершали скудный перечень хозяйского имущества. Женщина зажгла лучину, и мне с трудом удалось разглядеть девушку лет семнадцати, склонившуюся в глубоком поклоне. При виде этой удручающей картины слёзы навернулись мне на глаза. «Ведь это мои родственники, я им обязан своим существованием», – подумал я, но быстро взял себя в руки.
– Бедновато живёте, – обратился я к хозяйке.
– Мы господские люди, – вздохнула она. – Хозяин уж два года, как помер. А вы, я вижу, не местный.
– Это почему же?
– Говор ваш особенный, на наш непохожий.
– Да, мы с приятелем приезжие. А к тебе по делу зашли. Хочу у тебя своего холопа оставить. Через год заберу.
– Так ведь…
– Не перечь, хозяйка, так надо. Заплачу щедро, – с этими словами я выгреб из карманов монеты и положил на стол. Женщина поднесла лучину ближе, рассмотрела монеты, некоторые из них пробуя на зуб – не фальшивые ли.
– Да тут на стадо коров хватит, благодетель вы наш! – всплеснула она руками.
Я с жалостью взглянул на женщину.
– Через год приеду за Александром, заплачу вдвое против того, что сейчас дал. Главное – чтоб жилось ему у вас хорошо. Договорились?
– Воля ваша, барин. Не обидим вашего холопа.
– Вот и прекрасно, – сказал я и повернулся к родственнику. – Прощай, Александр. Помни: моё слово твёрдое.
– Прощайте, барин, – ответил Александр, войдя в роль.
Направившись к выходу, я обернулся и сказал идущей следом женщине:
– Не надо, хозяйка, не провожай. Мир вашему дому.
Дверь за нами закрылась, и мы со Всеволодом в наступивших сумерках прошли вдоль забора к «тарелке», присутствие которой выдавал лишь слабый лучик света, пробивавшийся сквозь неплотно закрытый люк. Мы стали кидать в него комья земли. Люк тут же открылся, и последний ком попал в Ярослава.
Оказавшись внутри «тарелки», Всеволод закрыл люк и принялся хохотать.
– Ну, рассказывай, что там смешного? – улыбнулся Ярослав.
– Сергея за своего приняли. «Барин» – говорят. А я стою – дурак дураком, за всё время слова не сказал.
– А сам дом как внутри? Жить хоть можно?
– Не знаю, не понял. Тьма непроглядная, и пол вроде как земляной. Окошко совсем маленькое. Одним словом: сарай. Вот попал Александр, так попал!
Продолжая смеяться, Всеволод принялся снимать сапоги.
– Ты что делаешь?! – возмутился я. – Сейчас обратно пойдём.
– Как сейчас? – тупо уставившись на меня, спросил Всеволод. – Ты же ясно сказал: через год!
Ярослав от смеха аж пополам согнулся:
– Вот дубина! А ещё брат родной. Ой, не могу – а машина времени для чего?
Не обращая больше на братьев внимания, я произвёл все необходимые манипуляции с машиной времени, выставив таймер на год вперёд. Потом достал генный анализатор и повторил кровопускание, заменив использованную пробирочку. Прибор уверенно показал наличие четырёх зелёных пятен.
– Пошли, Всеволод, – сказал я, забирая с собой коробку с остатком денег. Снова постучав в дверь и услышав знакомое: «Кто там?», я ответил:
– Открывай, хозяйка, я за холопом своим пришёл, как договаривались.
Дверь распахнулась, и я, войдя внутрь, убедился, что материальное положение хозяев заметно поправилось. Теперь комнату освещали несколько свечей, был настелен деревянный пол, а русская печь чисто выбелена. В углу стояла люлька. Я подошёл ближе. Двухмесячный ребёнок сладко спал, причмокивая губами. Рядом стояла счастливая мать, одетая в нарядный сарафан.
– Мальчик? – спросил я её.
– Сын. Владимир, – с гордостью в голосе ответила она, взглянув мне в лицо.
– Береги его, – тихо произнёс я и повернулся к хозяйке, протянув ей коробку с деньгами. Неожиданно женщина опустилась на колени и успела-таки один раз поцеловать мою руку, прежде чем мне удалось поднять её.
– С деньгами осторожнее, – посоветовал я. – Вам бы переехать отсюда подальше.
– Переедем, барин. Мы теперь люди свободные. Наш барин нам вольные дал.
– Искренне рад за вас. Давай, Александр, прощайся и поехали.
Тот только этих слов и ждал. Поцеловал Пелагею в щёку, поклонился её матери. Наклонившись над люлькой, поцеловал спящего младенца. Выпрямившись, сказал:
– Не поминайте лихом, – и со слезами на глазах вышел из избы.
– Прощайте, люди добрые, – промолвил я.
– Прощайте, барин.
Я почти бегом вышел в маленький дворик, опасаясь потерять в темноте Александра, но тут же наткнулся на него.
