Приятно тебя общать - Ирина Евгеньевна Кикина
Эпигон обратился со своим отчаянным вопросом и ко мне. Ваш покорный слуга не имел опыта в военной службе (хвала Коррупции, только тс-с!), зато имел опыт читательский, которым с удовольствием и поделился. Эпигон воссиял, обнял меня и убежал. Через год он прислал мне роман-эпизод на пятьсот страниц «Князь и дуб». В недалёком будущем он намеревался выпустить продолжение принёсшего славу труда: «Князь и липа», «Князь и ясень» и завершающую часть «Князь и туи» (юноша очень надеялся, что «туи» запретят).
Что ж, остаётся только порадоваться за молодое дарование. А на площади другое молодое дарование, продающее кумач и краски, решило помочь дедушке с монструозным плакатом. Мальчик тюкнул старика по голове, чтобы тот отдохнул немного, и переправил надпись на «Мазеррат Кобалье». К парнишке подбежал суровый и, роняя слёзы счастья, признался, что нашёл цель жизни — оградить молодёжь от произвола Демократофобских стариков. Томные девушки утирались платочками в скромном обожании.
* * *
В этот момент благодетель Хобор взглянул на свой радостный Политически Свободный народ, заметил мальчика с «Мазерратом» и позвал секретаря:
— Выпиши мне этого… вон, на плакате. Кобелье. Я стану кумиром детей!
Мальчик тем временем заразился Политической Свободой и решил бороться за свои Права. Нетвёрдой детской рукой он вывел на кумаче: «Далой матиматику и радной изык! Хачю мацацыкл!» Мэр растрогался и риторически, с ноткой угрозы спросил секретаря:
— Что такое дети?
— Цветы жизни? — робко проблеял тот.
— Нет, нет и нет. Дети — это будущий Илехторат! — наставительно произнёс Хобор. — Дам-ка я им Избирательное Право с двенадцати лет! — Мэр-благодетель погрозил кулаком в сторону заречного города Энн. — Вот это я понимаю, Демократия!
Хионские древности
— Ну что, готов к новому представлению?
— Устал я от твоих представлений. Наживаешься на мне.
— Не на тебе, а на всяких простачках. И вообще, можно подумать, мне больше всех надо. Для тебя же стараюсь, так что бороду не таращь на меня. Иди, готовься, вымирающий вид, а то и поспособствую.
Хионец покачал головой и надел привычную уже маску. Обман, опять обман. Так ли он представлял свою старость?
* * *
Как всегда, Зойке-Сойке не было покоя. Вечно она тянет меня куда-то, а я, дурак, иду. Вот на неделе загорелась: искала, куда бы на выходные отправиться, нашла «русский Стоунхендж», он же стоянка НЛО, он же таинственное святилище древнего и почти вымершего народа хион. Запрыгала, захлопала в ладоши, засмеялась. Поехали, поехали, ну пожалуйста, ну жалко тебе, что ли? Какая-то тысяча с человека, зато на свежем воздухе, пофоткаемся, а в программе пикник обещали! И всё равно ей, Сойке моей, что у меня высшее техническое образование и скептический склад ума, и что в эту всю чухню жёлтопрессную не верю ничуть. Да и мне уже как-то всё равно. Люблю её, попрыгушку.
Автобус отправлялся в полдень от гостиницы «Центральной», такой же зачуханной, как и до боли милый пейзаж вокруг. Сойка принялась обкусывать заусенцы, я рассматривал спутников. Кстати, свободных мест не осталось. Некая парочка с полными надежды лицами ждала снаружи: может, кто-нибудь вдруг откажется или кому-нибудь внезапно поплохеет от духоты. Не повезло им сегодня: автобус тронулся, расстроенные мины парочки проплыли за стеклом. Кондиционер заработал, когда мы почти уже начали задыхаться, а экскурсовод — когда половина салона практически заснула. Может, он того и добивался.
Мужчина средних лет с не слишком располагающей внешностью и печатью интеллекта на лысеющем лбу. Голос тихий, глухой, даже микрофон не спасает. Бубнил про какие-то загадки нашего века, окончательно усыпив тех, кто и так собирался прикорнуть, и нагнав дремотность на тех, кто ещё держался. Я собрал зевок и волю в кулак и упрямо напомнил себе: «Пикник. Это воскресенье необязательно будет паршивым». Потом посмотрел на Сойку, сопевшую у меня на плече. Невольно улыбнулся, убрал прядку за ушко. Какие у неё мягкие кучеряшки… Всё-таки заснул.
Когда приехали, Соечка всё сокрушалась, что продрыхла самое интересное. Я не мог видеть её расстроенную мордашку и принялся пересказывать и наполовину придумывать-перевирать, а голос у меня не в пример громче, чем у этого бубнилы. В итоге любители НЛО слушали меня, а экскурсовод мямлил что-то еле слышно впереди, прокладывая тропку по жидковатому лесу.
Первым делом мы набрели на ларёк. За прилавком, на котором рядочками были расставлены глиняные фигурки, разложены кустарные магнитики и прочие поделки, сидел сморщенный до почти нечеловеческого облика старик с монгольскими глазами и длинной чахлой бородой. Экскурсовод поведал нам, что это один из немногих оставшихся представителей народа хион. По-русски он почти не говорит, но если бы говорил, то рассказал бы красивые и поучительные легенды, созданные хионцами в их золотой век. Этот старик хранит древние обычаи и язык. Возможно, он продемонстрирует группе какой-нибудь ритуал после экскурсии. Также можно будет приобрести сувениры, сфотографироваться в национальных хионских костюмах и пожертвовать на этнографические исследования и восстановление уникальных памятников хионской архитектуры. Экскурсовод ещё что-то булькал, а Сойка скакала вокруг меня, счастливо щебетала и щёлкала кадр за кадром. Старик ей особенно понравился. А ещё вон тот амулетик из меха, полосочек кожи и красных бусинок. А ещё глиняное блюдце с грубым петляющим узором, а ещё… но мы же потом сюда вернёмся, правда? И я хочу поговорить с этим хионцем, а экскурсовод переведёт, я спрошу про легенды, может, можно купить книжку…
Я её расцеловал. Как её не любить, когда она такая… живая?
Мы двинулись дальше. Сойка забежала вперёд послушать Бубнилу, а я думал про старого сухаря, который остался в ларьке. Наверное, он такой же хионец, как я капитан дальнего плавания. Да и вряд ли есть такой народ. И всё это надувательство и вытрясание денег. Ну и ладно. Я догнал свою птицу счастья, она тут же велела её сфотографировать. Потом потребовала у какой-то полной дамы, чтобы та сфотографировала нас вдвоём, но у дамы руки явно были не оттуда, и ни один кадр моей девчушке не понравился. На помощь
