Изумрудный Армавир - Александр Нерей
— Горы вниз. Ты сверху. Твои сверху, как… Школа тоже вниз. ТА убежал в школу, — боле менее внятно объяснили мушкетёры, или я уже сам умудрился разобрать их абракадабру.
— Снова ты моросишь, — весело заверещали все вокруг, указывая вверх остриями своих рук.
Я взглянул в белое-белое небо и увидел новый десант из разноцветных треугольных осколков и целых фибр. Даже гроздей из фибр. Всё это богатство медленно летело вниз, вертясь и кружась, как снежинки, падая на наше, только что «отреставрированное», Поле Чудес.
Можно было порадоваться за новое пополнение, но острая, как осиное жало, мысль пронзила моё несуразное существо: «А что если мамка-душа там, высоко-высоко, взорвалась и разлетелась на мелкие кусочки? Теперь сыплется на мою глупую треугольную голову. Не смерть ли наступила у моего… Меня?»
Была бы у меня голова, она бы точно закружилась. Были бы у меня мозги, они бы точно закипели. Было бы у меня сердце, оно бы разорвалось от тех чувств, которые захлестнули мою, разобранную на треугольники, фибру. Всю до последней малиновой осинки. До крайней молнии-ворсинки.
— Что теперь с нами и вами будет? — услышал я за спиной голос Александры.
— Я тебя искал, — не оглядываясь, сказал я сестре Шурке.
— На кой? — равнодушно отозвалась она.
— Где очки Правдолюба? И что там на мне написано?
— Очки, как были на нём, так и остались. Оставались, вернее, — спокойно рассказала ТА-РО. — А на тебе не поймёшь, что написано. Закашлялся наш читатель-рентгенолог и затих. Только успел до импульса пробормотать что-то типа «СКАР» или «СКАРМ». Вроде как, нет у тебя про Россию букв в ИИНПФ.
— Импульс? — продолжил я расспросы, а первые фибры уже достигли тверди и плавно приземлялись на бывший Кавказ.
— Как молния, что ли? Или как вспышка. В общем, сначала всё замерло, и Виталий в том числе, а потом сразу моргнуло со всех сторон. Так моргнуло, что не только в окошко видно было, но и сквозь стены барака.
— Душа моя взорвалась, — высказал я догадку.
— Придумаешь тоже, — не согласилась ТА.
— А откуда тогда все мои… — не смог я подобрать подходящее слово, каким можно назвать родственных мне фибр.
— Давай у них спросим, — предложила подпольщица.
— Можно. Но, боюсь, мне не понравится то, о чём они расскажут.
Мы подошли к только что приземлившейся фибре СК-РО, и напарница строго спросила:
— Ты в себе? Говорить можешь?
— О чём говорить? — услышали мы вместо ответа от шестиугольной фибры.
— Что с мамкой нашей? С душой? — не вытерпел я первым.
— С мамкой? С душой? — переспросила фибра, и начала разбираться на части, на треугольники. — Сейчас я, как вы… А потом…
— Что вверху случилось? — продолжила допрос ТА.
— Мы там встретились и врезались, — доложили треугольники, примерявшиеся друг к дружке, соображая кого бы из себя слепить, меня – дикобраза, или аккуратную и почти грациозную сестрёнку.
— Как это, встретились? Кто? С кем? В небе? Здесь, в Небытии? Или там, на земле? — начал я строчить вопросами, как заправский портной на швейной машинке «Зингер».
— Мне почём знать? — отмахнулся от нас новенький углозаврик и пошагал прочь к своим – моим приземлявшимся братьям.
— Я не поняла. Они что, не такие, как мы? Малогр… Не сооб… Что за шутки? — удивилась сестра и потеряла дар речи.
— Сейчас бы Правду сюда. Или, хотя бы, его бинокль. Мы бы их сразу просветили, — пожалел я, что не научился читать фибры, как Виталий.
— Может, они из-за какого-то катаклизма выпали? И без ведома души? — предположила ТА.
— И что с того? Вежливость потеряли? Или память? — огрызнулся я.
— Точно. Они же все по своим профессиям… По своим функциям… В общем, как были фибрами, так и остались. И во время отделения от целого свою память не вернули. Или не успели вернуть. Значит, не получили своих человеческих… Чего-то там. Не такие они. Другие, — обрадовалась своему озарению Шурка.
— Значит, я умер. Душа… Но она же бессмертная. Что же тогда… — запутался я окончательно.
— Ищем фибры, отвечающие за память, — предложила ТА. — Память! Кто из вас Память?
— Память! — заорал я, что было… Духа.
— Память! — подхватили все фибры и углозавры вокруг нас с ТА.
— Я отвечаю за… Отвечал за память, — донеслось откуда-то слева.
— И я. Только я за разумную, а не за душевную, — доложил нам человеко-образ подошедший ко мне сзади.
— Что рассказать можете? Что вверху? Что случилось с телом? С душой? — спросил я и разом обмяк всеми своими стеклянными углами, присев на подвернувшуюся под ноги кастрюльку.
Оба осколозавра, отвечавших за воспоминания души и разума, приблизились к нам, готовые поведать всем желающим Повесть Временных Лет о жизни РО-АР-НАВа Двадцать три двенадцатого.
— С которым телом? — безынтересно спросил «разумный». — Я только о домашнем знаю, а не о Кристалийском.
— Ёжики… — обомлел я и раскис окончательно.
Раскис так, что еле-еле нашёл силы остаться человекообразным. Я готов был сквозь землю провалиться, если бы под ногами была настоящая земля. А через твердь, что была под нашими треногами, я уже пробовал протиснуться в своём парообразном состоянии, но тщетно.
«Два тела? Кристальное и домашнее? Две души? — зажужжало во мне малиновыми осами. — Как такое может быть?»
— Как он выпал из… А откуда ты выпал? — первой пришла в себя сестрёнка и заметалась между мной и двумя моими «памятниками».
— Вас же всех после футбола выкинуло. Его точно. Как рёбра захрустели, так и «прикипел» душой к школьному дворику, — доложил душевный памятник.
— Точно. Перед бедой дело было, — поддержал его разумный.
— Какие рёбра? Какие беды? Какой… А футбол я, вроде как, помню, — неожиданно проснулось во мне смутное воспоминание последнего дня в целой мамке-душе.
— Чехарду помнишь? В ней тебя расплющили. Рёбра вдребезги. Из остальных братьев за компанию по фибре долой и… — рассказывал душевный.
— А дальше пошло-поехало. Беда из Кристалии. Мы во второй круг, — продолжил разумный.
— Там разделили нас. Одного вернули. Тело и разум. А другого оставили
