Ирина Боброва - Наше величество Змей Горыныч
Тут за окном замка что-то зашумело, захлопали ставни, застучали по стеклам кулаки. И Усоньша Виевна, и нянька ее, Буря-яга, были очень любопытны. И, потакая своему болезненному любопытству, они кинулись посмотреть, что же там такое случилось. Свесились из окон по пояс, стараясь разглядеть причину переполоха, а потому не видели, как проскользнул в комнату злоумышленник. Был он высок ростом. На белом и румяном лице плутовски сверкали синие глаза. Золотые кудри украшал венок, сплетенный из синих, под цвет глаз, васильков. Звали молодца того Усладом, и очень уж он до шалостей всяких охоч был. А шалости эти, будучи от рождения талантливым подстрекателем, братец его планировал, Ярила. Это он сейчас, прикинувшись невидимым, за окном шумел, отвлекая великаншу и ее няньку.
Услад, тихонько ступая босыми ногами, подкрался к столу, зеркальце с него стащил, а на его место другое поставил. Да быстро так все сделал, что ни хозяйка страшной горницы, ни нянька ее подмены не заметили. Скрылся озорник за тяжелой, пыльной портьерой да сам заглянул в волшебное зеркало. И увидел Уд в стекле том волшебном ответ на вопрос великанши Усоньши Виевны о том, кто ее суженый. Увидел – и похолодел. Показало зеркало Усоньшину свадьбу. Сама великанша, лебедь черная, во главе стола сидит да улыбается. Нехорошо так улыбается, прямо-таки плотоядно, и на жениха злобно поглядывает. А в женихе Услад с превеликим ужасом себя узнал – бледного да жалкого под этим голодным Усоньшиным взглядом и под строгими взорами отца с матерью. И насмешливые, а порой и вовсе издевательские лики братьев и сестер тоже удовольствия озорнику не доставили. Один только Ярила с сочувствием на несчастного жениха смотрел, но в том сочувствии узрел Услад немалую долю облегчения.
– Видать, сурицы хмельной перебрал, привидится же такое, – пробормотал Услад. Он в сердцах зеркало от себя Отбросил и увиденную в нем свадьбу – свою и Усоньши – тоже из головы выбросил. И был таков.
Не найдя за окном ничего интересного, вернулись Усоньша Виевна да Буря-яга к гадальному столу, и подмены волшебного зеркала они конечно же не заметили. Нянька зажгла свечи и сунула воспитаннице в ручищи еще одно зеркальце – маленькое.
– Смотри внимательно, – прошамкала Буря-яга, просовывая свой длинный нос к столу.
Зеркало осветилось изнутри и показало толстого младенца, видимо новорожденного. Он громко кричал, открывая беззубый рот. Старая нянька с ужасом увидела, что держит этого младенца в руках царь Вавила – правитель Лукоморского царства.
– Человек?.. – разочарованно произнесла Усоньша.
Она запустила маленьким зеркалом в большое и, схватив няньку за ноги, принялась раскручивать над головой, иногда опуская несчастную Бурю-ягу на стол и стены. А Ярила с Удом, учинившие озорство, в окно смотрели, наблюдали за развитием событий да покатывались со смеху.
– Где три ряда клыков, кошелка старая?! – рычала взбешенная великанша. – Где рога длинные, ветвистые?! Ты кого мне тут подсуропила?!
Нянька пыталась что-то сказать в оправдание, но Усоньша Виевна не стала слушать ее. Она просто выбросила старуху в окно, зеркало волшебное следом кинула и прокричала:
– Пока этого человеческого урода со свету не сживешь, назад не возвращайся!
Долго сидела несчастная нянька на дне глубокой пропасти и с тоской смотрела вверх, туда, где на краю, страшном и обрывистом, белел замок Вия, сложенный из людских черепов. По ее морщинистым щекам текли горючие слезы. И не от обиды за себя, невинно пострадавшую, нет! Плакала ведьма старая от беспокойства за свою воспитанницу, лебедь черную Усоньшу Виевну. Кто присмотрит за дитем неразумным, кто теперь от опасностей убережет? А ну как ее неразумное чадо ворог какой доброте да жалости учить начнет?
От этой мысли по согбенной спине Бури-яги потек горячий, как смола в котлах у бесов, пот.
– Нет! Не бывать этому! – вскричала нянька и вскочила на кривые ноги, – Братец Кощей в поднебесье живет, дела неправедные, воровские там творит, – пробормотала она, – полечу к нему. Уж он-то поможет мне того злодея царевича отыскать!
И Буря-яга, засунув в рот крючковатые пальцы, оглушительно свистнула. Верный ее конь – волшебная метла мгновенно отозвалась, примчалась, словно верный пес, на зов хозяйки.
Оседлав метлу, старая злодейка понеслась вверх, туда, где находилось дно каменного колодца. Воды в том колодце с сотворения мира не было, да и кто бы ходил по воду в чащу буреломную, непроходимую? Через тот колодец можно было попасть из царства Пекельного в поднебесье, в страну Лукоморье. Там, в Лукоморье, стояла рядом с пустым колодцем избушка на курьих ногах, в которой обычно останавливалась старая ведьма, когда оказывалась в мире людей.
Вылетела метла из колодезного жерла и понесла Бурю-ягу к братцу Кощею.
Дворец Кощеев был сделан из хрусталя и даже во тьме мерцал да сверкал, правда, не так ярко, как при солнечном свете, но все же сверкание это издали было заметно. А стоял тот дворец на высокой Стеклянной горе. Взобраться по скользким склонам горы еще никому не удавалось. Попасть в Кощеево логово можно было по воздуху либо по веревочной лестнице, как это делал Кощей. Был еще один способ проникнуть в хрустальный дворец – через подземный ход, который кто-то прорыл внутри Стеклянной горы. Кощей подземным ходом пользоваться не любил, но его домовой предпочитал именно этот путь, когда по делам приходилось бегать к родне, в терем царя Вавилы.
Сам Кощей ход рыть бы не стал, но дареному коню, говорят, в зубы не смотрят, а поскольку дворец этот он захватил, то претензии высказать было некому. Хотя что там было захватывать, если до прихода Кощея Бессмертного хрустальное жилье много веков брошенным стояло? Кто там раньше жил – то никому не ведомо, но от бывших хозяев остались в хрустальном замке странные вещи совершенно непонятного назначения. Иные из этих диковинок вообще были удивительны своей ненадобностью. К некоторым вещам Кощей и вовсе не подходил – боялся. Например, к тем, что из железных частей сделаны были, и двигались части эти, тикало что-то внутри, стучало. Такой страх берет – жуть просто! Еще чертежей разных много было, но новый хозяин к делу чертежному равнодушен был и не интересовался ими вовсе. А вот умные книжки, какие занимали целую комнату, выставленные на огромных, до потолка, стеллажах, Кощей иногда почитывал. Но больше всего Кощею нравились сундуки, по самые крышки забитые одеждой да каменьями драгоценными. В сундуках Кощей покопаться любил, каждый раз на новую сверкающую диковинку натыкался. Рассматривал и диву давался: какое же мастерство надо иметь, чтобы камень так тонко заточить да в такую оправу художественную вставить?
Вот и сейчас держал он в руках шлем рыцарский дивной красоты. Красный, гладкий, из камня драгоценного вытесанный, а спереди козырек подвижный крепится – чтобы стрела вражеская в глаз не попала. Козырек этот из алмазного камня сделан – Кощей в этом не сомневался, другой камень такой прозрачности дать не может. И думал он, что в этом шлеме любой меч не страшен – не пробьет сталь вороненая этот колдовской материал. Но больше всего Кощею Бессмертному нравились написанные на богатырском шлеме буквы: «Харлей Дэвидсон».
Надел на голову Кощей эту диковину, полюбовался своим отражением в зеркале и снова в сундук полез. Выудил он из недр его булаву. Булава легкая да крепкая. Ручка темной тканью обмотана, а что это за ткань – то даже Роду неведомо. А другой конец булавы так загнут, что впору головы с плеч сносить. И тоже имя владельца бывшего, богатыря неизвестного на булаве той написано – «Динамо». Видно, этот Динамо знатным воином был, думал Кощей, так оружием размахивая, будто перед ним враг поганый. Вошел Кощей в образ, размахнулся булавой, сделал несколько выпадов да вокруг себя прокрутился. И замер – что-то под оружием колдовским хряпнуло, да смачно так. Снял он шлем, огляделся и увидел на полу Бурю-ягу, сестрицу свою младшую. Влетела она в открытое окно да по инерции под удар и попала. И так ловко ударил Кощей, что гостья его прямиком под стол завалилась, что на другом конце большого зала стоял.
Кощей Бурю-ягу из-под стола вытащил, поварешку холодную дал – приложить к шишке, что на лбу вздулась. Потом он гостью за стол усадил да разными вкусностями стол тот уставил. Были на ночном пиру и поганочки соленые, и мухоморы жареные, и лягушки, тушенные в дурман-траве. И беседа шла неторопливая. Но это после того, как рассказала Буря-яга старшему брату о своей беде-печали. Кощей успокоил младшую сестру. Он, еще не дослушав, понял, кто его внучатой племяннице Усоньше Виевне привиделся.
– Царевич это, – авторитетно заявил Кощей Бессмертный. – Только вот загвоздка тут маленькая есть.
– И какая же? – прошамкала Буря-яга, отставляя плошку с мухоморами в сторону,.
– Жена царская в тягости, только к утру от бремени разрешится, – ответил зловредный братец.
