Виктория Князева - Медное царство
Много чего произошло в жизни Яги на новой службе. Года будто проходили мимо нее — старушка не старела, напротив, с каждым днем чувствовала, как в нее вливаются все новые и новые силы. Появился у нее, откуда ни возьмись, и племянник, хотя сестра всеми силами открещивалась от родства с лешим. Впрочем, повнимательнее прислушавшись, как сестра разговаривает со старичком‑с‑ноготок, младшая Яга, усмехнувшись, поняла, в чем дело, но ничего не сказала. Племянник рос не по дням, а по часам, вот уже и седой волос пробился в бороде и усах. Но младшая Яга уже не обращала внимания на года, давно поняв, что время здесь течет совсем по‑другому. Племянник работал лешим и по‑совместительству начальником лесной заставы. Его служба заключалась в том, что изо дня в день сидел он в сторожевой будке и ждал‑поджидал гостей, которые являлись с пропуском или без. Тех, у кого был пропуск, он пропускал без лишних вопросов, тем же, у кого такого не оказывалось, давал от ворот поворот. А потом с молодецким ухарством водил по Горе‑лесу незадачливых посетителей, затаскивал в самые непроходимые дебри — одним словом, развлекался как мог. Женился леший на лесной красавице непонятного роду и племени — высока да стройна, косые глаза, острые ушки. За уши, видать, и полюбил девицу, потому что иначе как «моей длинноухой» жену не называл. Звалась она как‑то странно — то ли Арфа, то ли Эльфа, кто ее разберет, — молодая жена говорила на каком‑то странном наречии. Но недолго длилось семейное счастье, померла жена при родах, оставив лешему крохотную дочку. Та на свете тоже не задержалась, молодой отправилась вслед за матерью. После нее появилась у лешего новая забота — внучка Настенька, которая жила себе да поживала, годы шли, а она не подрастала, так и оставаясь год за годом дитятей. Полюбили внучку обе Бабы‑яги, а сам леший, хоть и был строг, души в ней не чаял.
Меж тем младшая Баба‑яга все так и служила в лесу, не подумывая ни о чем другом. А сила ее все росла, крепла. Начинала Яга чудесить с целебных травок, которых было здесь множество, потом пробовала себя и в заклинаниях — сначала каких попроще, потом все сложнее и сложнее. Соответствующую литературу добывал все тот же кот. И где он только ее брал — загадка. Наконец младшая Яга, достигнув изрядных высот в чародействе, решила сотворить что‑то и вовсе из ряда вон выходящее. Посоветовалась с сестрой и племянником, вместе нашли нужные компоненты и как‑то зимним утром вышли к лесному озеру. Набрали, накатали снега (тут и кот подсуетился, загребал всеми четырьмя лапами), слепили девочку‑снегурочку. Вчетвером на разные голоса произнесли нужные заклинания, потом младшая Яга сама чего‑то пошептала. Под вечер оставили снегурочку одну, а сами пошли домой. Ночью ударил мороз, закостенела, заледенела снежная девчушка, всадник черный промчался, коснулся ее полой одежды. Обогрело с утра снегурочку солнышко, спели птицы первую песенку — и забилось в ее груди горячее сердечко. Ожила снегурочка и заплакала. А тут и младшая Яга к ней спешит, верит и не верит, обнимает, к себе прижимает. Так и появилась у Яги дочка. Назвали снегурочку Василеной. Росла снежная девочка как на дрожжах — Баба‑яга и опомниться не успела, как дочка уже стала молодой красавицей. От женихов не было отбоя, но всем Василена отказывала. Наконец посватался за нее сам царь Елисей. Тут сама Яга не выдержала: чего тут‑то уж привередничать? И как Васи‑лена ни плакала да как ни просила не выдавать ее за немилого — все было напрасно. Дала Яга слово, благословила дочку, обещала в гости быть… и с тех пор не было от Василены ни слуху ни духу.
Давно уже замолчала Баба‑яга, а Иван все сидел и как завороженный смотрел куда‑то невидящими глазами. Проносились перед ним странные, фантастические картины: была тут и красавица Василена, и лешие, и Проводник, ведущий куда‑то испуганную старушку… Все как наяву предстало перед Ваниным взором. Чай остыл, Баба‑яга молча налила новый, подвинула к Ивану тарелку с пирогами. Только тут он опомнился, взял большой пирог и откусил от него едва ли не половину. Спросил с набитым ртом:
— А кто он, царь Елисей?
— Чародей, — коротко ответила Яга, и Ваня понял, что больше задавать вопросов на эту тему не следует.
Помолчали. Наконец Иван спросил:
— А что, бабушка, про Светлану мою не знаешь ли чего?
Старушка развела руками:
— Не знаю, милый, не ведаю. Тут разве что моя старшая сестра тебе ответ даст. Ну и я, чем могу, помогу. Стоит в конюшне моей конь‑огонь, золотые копыта. В два счета домчит тебя до сестры. И вот, — тут Яга сняла с пальца перстень, — возьми‑ка себе на добрую службу. Этот перстень посильнее внучкиного будет — ни волк, ни другой зверь не тронут, ни пеший, ни конный помехой не будут. Только тут уж поспешать надобно, как бы ни был быстр мой конь, как бы ни был перстенек чудодейственен, а супротив всадника Темной Ноченьки нет никого сильнее.
Иван поклонился, поблагодарил Ягу и встал из‑за стола. Та будто только этого и ждала.
— Настена! Давай отведи Иванушку к коню моему златогривому. Времени даром не теряйте, проводи Ваню чуток да и к дедушке поскорей возвращайся.
Настя звонко чмокнула бабушку в щеку, схватила Ваню за руку и потащила за собой. Признаться, живого коня Иван видел только издалека, а уж как к нему подступиться, тем более не знал. Настена похихикала, глядя на его жалкие попытки. Конь, несмотря на грозный вид, вел себя смирно, молча терпел Ваню, который пытался руками нащупать стремена и только время от времени встряхивал могучей головой. Наконец Иван с подачи Насти догадался, как надо на него взбираться. Кое‑как уселся в седле, с ужасом понял, что держаться, собственно, не за что, и, несмотря на вопли Насти, вцепился в золотую гриву. Такого издевательства конь не вынес и, возмущенно заржав, сорвался с места вместе с побелевшим от страха Иваном.
Нет хуже человека, который впервые управляет транспортным средством. И неважно, о чем идет речь — об автомобиле, мотоцикле или лошади, — человек, впервые оказавшийся в седле, представляет собой жалкое зрелище. Ваня сидел ни жив ни мертв, пальцы, запущенные в золото гривы, занемели. Конь, почуяв неопытного наездника, мчался все быстрее и быстрее, взбрыкивал и давно бы уже сбросил Ивана, но тут не последнюю роль сыграл чудный перстенек. Не мог конь Златогрив причинить Ване вреда, как ни ярился и ни вставал на дыбы, в последний момент его что‑то останавливало. И мчался он, почти не разбирая дороги, перескакивал озера, скакал по бурелому и колючему ельнику. Ветви деревьев нещадно стегали Ваню по лицу, кустарник рвал брюки, холодный ветер продувал насквозь, а под собой чувствовал Иван твердое седло, огромного коня, и душа его окончательно уходила в пятки.
Долго скакали через Горе‑лес, солнышко совсем склонилось к закату. Послышался стук копыт, стал догонять красный всадник, некоторое время скакали бок о бок красный и златогривый кони. Тут уже сумел рассмотреть Иван красного всадника. Был он росту высокого, непомерно широк в плечах, рыжие волосы выбивались из‑под пернатого шлема. Лицо всадника не отличалось особой красотой, было оно словно вырублено из камня. Широкий лоб, низко нависающие брови, глубоко запавшие смешливые глаза, в которых словно застыл отблеск пламени. Всадник усмехался и смотрел куда‑то вперед, не удостоив Ивана и единым взглядом. Доспехи из красного металла сверкали так, что было больно глазам. По спине стекал плащ из темно‑красной ткани, кровавыми всполохами играло на нем закатное зарево. Наконец всадник стегнул коня, и тот, заржав и лихорадочно поведя глазами, помчался быстрее ветра. Вскоре Иван потерял его из виду, и спустя секунду зашло солнце. Наступили сумерки, со всех сторон обступили зловещие тени. И все зашевелилось, все ожило в лесу, дышало, шепталось. У Вани ползли по спине мурашки, волосы едва не вставали дыбом. Ветер завывал как‑то по‑особенному жутко. Больше всего сейчас Ивану хотелось оказаться дома под теплым одеялом. Или, как вариант, в офисе, где все давно постыло, но хотя бы привычно и знакомо.
Впереди замаячил свет. Златогрив, заржав, поскакал еще быстрее, Ваня и опомниться не успел, как оказался на лесной полянке прямо перед небольшой избушкой. В окошке горела свеча, видимо, ее свет и озарял лес на много верст. Черт знает что такое здесь творится, но скорее всего все так и должно быть.
Ваня спешился, вернее, попытался это сделать. Конь покорно стоял, ожидая, пока Ваня высвободит ногу из стремени, распутает поводья и отпустит гриву. Наконец Иван, тихо шипя, кубарем скатился с седла, отбил себе все, что только можно, и с трудом встал на ноги. Услышав смех, поднял голову и увидел, что на крыльце стоит бабушка‑старушка и смеется‑заливается.
— Ну, витязь могучий, много повидала я чудес на своем веку, но ты всех переплюнул! — Старушка все не переставала хохотать. — Это ты всегда так с коня валишься или специально для меня решил показать этот номер?
