Александр Сивинских - Гончий бес
— Интересно, как?
— Для начала убьёшь Горгония, — уже не кривляясь и не посмеиваясь, распорядился Сулейман.
Удивительно, но даже сейчас в его голосе напрочь отсутствовали те властные интонации, которые прежде заставляли меня покорно следовать его приказам. Похоже, став марионеткой Чёрной Вдовы, он утратил возможность властвовать над другими. Сделался всего лишь придатком машины. Таким же, как любой из кузнечиков. Я приободрился.
— Зачем, шеф? Это старый человек. Вдобавок раненый. Он безопасен.
— Глупец! — вспылил ифрит. — Пока Горгоний жив, Клеопатра не может пользоваться удалёнными манипуляторами и органами чувств. То есть может, — спохватился он, — но только в ограниченном масштабе.
Последние сомнения исчезли. Сулейман перестал быть собой. Шеф «Серендиба» ни-когда не допускал промахов. Обмолвка про ограниченный масштаб прозвучала для меня как звонок, возвещающий о начале перемены. И хотя волшебная фраза «урок закончен» ещё не сказана, полегоньку шалить уже можно.
Изображая примерного ученика, я поднял руку.
— Сулейман Маймунович, разрешите вопрос.
— Пожалуйста, Павлинчик. Хочешь узнать, сколько я тебе заплачу за голову сенатора?
— Нет. Хочу вот что спросить. Вы знаете, как поступает самка Чёрной Вдовы со своими супругами после спаривания?
— Конечно, знаю, Павлинчик. Она их кушает. Заживо.
— А чем заканчивалась для мужчин ночь в объятиях Клеопатры помните?
— Зачем спрашиваешь! — начал он сердиться. — И это помню. Голову им отрубали.
— Ничего не напоминает? Почему у вашей машины такие странные обозначения?
— Это не обозначения! — рявкнул он. — Это имена, несчастный. Клеопатрой я её на-звал, когда проектировал. Для красоты. А про Чёрную Вдову она сама придумала. Потому что форма похожа на паука. Всё, довольно вопросов. Довольно идиотских намёков. Отправляйся и убей Горгония! Раб, уведи его.
Отец положил мне на плечо тяжёлую руку.
Я напрягся, но не тронулся с места. В голове одна за другой летели мысли — быстрые, будто пикирующие бомбы и столь же взрывоопасные.
Сулейман до сих пор не отправил для ликвидации Луизианского Льва настоящего профессионала, моего отца. Стало быть, боялся. Боялся отпустить защитника. После отключения саранчи и моей виктории над Улугбековыми у него под командой не осталось никого! И ничего. Уверен, вся магия ифрита уходила на поддержание связи с «удалённы-ми органами чувств и манипуляторами» Клеопатры. С саранчуками, которые валялись сейчас на складе бесполезной грудой металлолома.
Пока электронная тварь не догадалась вернуть Сулейману хотя бы часть сил, с нею нужно было кончать.
Я отвёл назад скованные руки. Отец стоял близко, и кольца из контрдиффузного материала вжались ему в пах. Вряд ли наручники в полную силу подействуют через одежду, но хоть какой-то эффект должен проявиться. Надеюсь, его хватит хотя бы на минуту. Сопротивляться человеку, пусть даже такому сильному как отец, я мог. Но если он перекинется в паучка Ананси, шансов у меня не оставалось.
— Сулейман Куман эль Бахлы, — начал я и без запинки перечислил все двадцать девять имён шефа. Вместе с артиклями, предлогами и компонентами, обозначающими степени родства.
Отец всё это время дёргал меня за плечи, с каждым рывком наращивая усилия. Но я набычился и стоял. И продолжал говорить. Торопливо, однако максимально разборчиво:
— Будучи единственным законным наследником присутствующего здесь комбинатора Владимира Васильевича Иванова, являющегося ныне недееспособным, в одностороннем порядке объявляю…
— Замолчи, несчастный! — слабо крикнул шеф. — Ты не можешь ничего объявлять! Ты пленник!
— …Объявляю договор между названным Сулейманом Куманом и так далее, и комбинатором Владимиром Ивановым утратившим силу. По причине ошибок в формулировках, обнаруженных мною, и признанных Сулейманом Куманом и так далее. Ошибки признаны вслух, в моём присутствии. Договор утрачивает силу с настоящего момента. Отец, ты свободен!
Он встряхнул меня ещё раз и замер. Замер и я. Если всё, что тут прозвучало, лажа — меня не спасёт уже ничто. Сулейман столь вызывающей попытки бунта не простит. Тем более не простит её Чёрная Вдова.
Щёлкнули замки наручников.
— Что будем делать, сынок?
— Раздавим паучиху, — сказал я.
— Не-е-ет! — взвыл ифрит. — Умрите же!
Он поднял руку, схватился за одну из чёрных «кос», оторвал её и метнул в нас.
Саранчуки вмиг разъединились, расправили крылья.
Отец сбил меня на пол и выхватил пистолет. Маленький, почти игрушечный, и очень, очень знакомый. С перламутровыми накладками на рукоятках и серебряными арабесками на щёчках. Грохотал он, однако, как следует. Обломки от десяти тварей усеяли пол. Когда патроны кончились, отец голыми руками вырвал четыре плитки из пола и грянулся оземь. Он провалился в дыру лишь на мгновение, а восстал уже во всём грозном блеске своего боевого обличья.
Чтоб не попасть под молотилку когтей паучка Ананси, я на четвереньках помчался к овальной двери. Изнутри на ней имелся шестиугольный, как и всё здесь, штурвал. Я вскочил и начал его вращать. Двигался он дьявольски туго, я почти сразу сорвал кожу на ладонях. Но я крутил и крутил. Когда машина будет разрушена, к шефу вернутся все его магические способности. И тогда обуздать его сможет только мой маленький напарник.
Вернее, старинный перстень на его лапке.
За спиной раздавался страшный грохот, шипение сжатого воздуха и надрывный вой пошедших вразнос механизмов. Сулейман орал, будто его режут. Наверное, в каком-то смысле так оно и было. Клеопатра запустила свои манипуляторы в его тело по-настоящему глубоко. Боль от выдираемых кузнечиков должна быть сравнима с той, что бывает при удалении коренных зубов. Без наркоза.
Наконец дверь открылась. Первым в неё влетел дядя Миша. Не говоря ни слова, он протопал мимо меня. Из одного кулака у него выставлялся острый конец рога Искандера, из другого — нож опричника. Звуков сокрушаемого оборудования сразу прибавилось.
Сулейман заревел белугой. И тут в машинный зал ступил Жерар. Он вышагивал на задних лапах. Передняя, мускулистая как ляжка бультерьера, была поднята вверх.
На украшающем лапу перстне грозно мерцал драгоценный камень.
* * *К тому моменту, когда показался выход из тоннеля, Годов уже вышагивал самостоятельно.
Женщины встретили их взволнованными возгласами, впрочем, быстро смолкшими. Потерявший шевелюру и бороду Годов их нешуточно напугал. Дядюшка Джи лишь кивнул. Он снова сидел на ящиках, но было видно: держится из последних сил.
— Где остальные? — спросил он. — Погибли?
— Не знаю, сэр, — признался Марк. — Мы до них не дошли. С Декстером что-то случи-лось. Кажется, сошёл с ума. Заявил, что он — Элвис Пресли и… И набросился на нас. Игорь пытался бороться, но Декстер победил. Побрил его своим мечом и ушёл.
— Сумасшедшие часто бывают очень сильны, — сказал Дядюшка Джи. — Будем надеяться, что он применит эту силу во благо.
— Сомневаюсь, — угрюмо сказал Марк. — Он толковал что-то о величии Америки и скорой смерти тех, кто ей противостоит. По-моему, он считает врагами абсолютно всех.
Услышав последние слова, мисс Голдэнтач громко вздохнула, выругалась как матрос и бросилась в тоннель.
— Сильвия! Вернитесь! — в отчаянии закричал Марк. — Он опасен!
— Оставь её сынок, — сказал Дядюшка Джи. — Ещё неизвестно, кто опаснее. Влюблённая женщина подобна тигрице.
Он вдруг насторожился.
— Слышите? Вы это слышите?!
— Что, сэр?
Лицо Дядюшки Джи порозовело.
— Звуки победы, — сказал он и поднялся на ноги.
И стоял на них твёрдо. Как подобает Луизианскому Льву.
* * *Сулейман был раздавлен. Спина согнута как у старца, руки безвольно болтаются. Даже борода у него потускнела, став похожей на пучок грязной проволоки. Из дыр в залитом кровью халате торчали останки саранчуков. Они и впрямь напоминали гнилые, рас-крошившиеся корни зубов. «Гнёзда» тварей начинались на затылке и опускались до самых лопаток. В два ряда. Шестнадцать штук. Конёк-Горбунок предложил удалить их с применением обезболивающего (у всё ещё беспамятного Декстера нашлась аптечка), но шеф лишь вяло отмахнулся. Сами отвалятся.
Усмирять его с помощью перстня не пришлось. Стоило дяде Мише перерубить последнюю «косу» из механоинсектов, Сулейман прекратил всякое сопротивление. Сел на пол и тихонечко заныл. Вскоре выяснилось, что нытьё складывается в какой-то печальный мотив. Это была погребальная песня — такая же древняя, как сам ифрит.
Он и сейчас продолжал подвывать. Правда, уже снаружи, в холле.
А в машинном зале кипела грандиозная уборка. Братья Улугбековы под предводительством вернувшего человеческий облик отца перекрывали и глушили пробками трубопроводы, изолировали кабели и складывали в аккуратную кучку дьюары со сжиженным азотом. Раны у них успели затянуться. Да и сами они с каждой минутой всё меньше походили на монстров. Отец торопил их. Став людьми, они вряд ли смогут без ущерба хватать голыми руками холодные как лёд преисподней шары дьюаров или провода под высоким напряжением.
