Дмитрий Яшенин - Мушкетер. Кто Вы, шевалье дАртаньян?

Д'Артаньян встал и, сняв с крючка свой колет, стал натягивать его, стараясь не тревожить исцеленную потомственным эскулапом руку.

Вчера, расставшись с Констанцией, он после непродолжительных блужданий нашел-таки своих товарищей и вместе с ними направился к капитану де Тревилю доложиться о возвращении в Париж. Капитан, торопившийся к королю, выслушал их на бегу и велел всем четверым завтра же, в обеденный час, быть у него дома. После этого друзья покинули Лувр и расстались, уговорившись встретиться утром на улице Добрых Ребят. Там проживал один лекарь, делавший, по словам Атоса, отличные перевязки. Хотя раны Арамиса и д'Артаньяна мало их беспокоили, пренебрегать собственным здоровьем все же не стоило.

Арамису перевязка уже была сделана, и он вместе с Атосом и Портосом ждал на улице, когда эскулап закончит возиться с рукой д'Артаньяна.

Дело свое лекарь явно знал, но при этом был словоохотлив до невозможности, вываливая на голову пациента всю свою философию.

— Профессия, воплощенная в нескольких поколениях семьи, становится частью самого человека, проникает в кровь, откуда ее уже ничем не вытравишь! — повторил он, провожая псевдогасконца до двери. — Традиции — великая вещь! Не сомневаюсь, мой сын, подобно мне, станет врачом. И его сын — тоже. Мы представители самой гуманной и человеколюбивой профессии в мире и никогда не позволим себе сделать какую-нибудь гадость людям, как этот мерзкий жуликоватый эскулап Гийом!

— Прекрасно, мэтр! Прекрасно! — одобрил его гуманизм и человеколюбие разведчик и спросил, уже выйдя на улицу: — Я не запомнил, как ваша фамилия, мэтр?

— Гильотен, сударь! — поклонился добрый медик. — Жак Гильотен, всегда к вашим услугам.

— Спасибо, я запомню! — улыбнулся д'Артаньян, принимая поводья из рук Портоса и вскакивая в седло.

А через час четыре товарища уже сидели за накрытым столом в гостиной де Тревиля и, перебивая друг друга, рассказывали о путешествии капитану, который слушал их разинув рот, не в силах поверить, что все это — правда. Но это и в самом деле была правда, за исключением одного эпизода о сражении с великанами-людоедами, придуманного Портосом для собственной услады.

Узнав о мужестве и стойкости д'Артаньяна, капитан поднял тост в его честь:

— Вы железный человек, д'Артаньян!

В ответ псевдогасконец лишь скромно улыбнулся.

Капитан де Тревиль конечно же не мог знать, что других людей в русском спецназе просто не держат…

Когда же командир спросил мушкетеров о дальнейших планах и услышал в ответ, что они намерены приступить к исполнению служебных обязанностей, он лишь отрицательно покачал головой.

Капитан сказал своим подчиненным, что есть как минимум две причины, по которым им не стоит сейчас находиться в столице. Во-первых, сказал он, это маленькое дорожное приключение наверняка привлекло самое пристальное внимание его высокопреосвященства, и потому мушкетерам вместе с д'Артаньяном гораздо безопаснее сейчас находиться за пределами Парижа. Ну а во-вторых, до сих пор не поступало никаких известий от их духов, господ Гримо, Мушкетона и Базена.

Ввиду этого, сказал господин де Тревиль, он бы на их месте, не медля ни одного дня, отправился в сторону Кале по Амьенской дороге и навел справки о молодых мушкетерах, ибо настоящий дедушка обязан проявлять строгость, но ни в коем случае не жестокость по отношению к своему оруженосцу и никогда не бросать его в беде.

Поблагодарив капитана за дельный и стоящий совет, четверо друзей тем же вечером оседлали коней и отправились по Амьенской дороге, останавливаясь в каждом населенном пункте и скрупулезно собирая информацию о своих младших товарищах.

Довольно скоро их усилия были вознаграждены. Они отыскали Мушкетона в Шантильи, пронзенного ударом шпаги и окруженного толпой девиц, жаждавших поухаживать за красавцем мушкетером. Базена в Кревкере — с пулей в плече и окруженного сонмом монахов из соседнего монастыря, уговаривавших его отречься от всего земного и принять постриг. И, наконец, Гримо непосредственно в самом Амьене — целого и невредимого, но запертого в подвале трактира уродом трактирщиком и окруженного кучей обвинений в фальшивомонетничестве.

Сразу было видно: отвлекающий маневр удался молодым мушкетерам на славу, и они действительно отвлекли на себя колоссальные силы противника.

Довольные своими оруженосцами, старослужащие как следует повеселились с девицами в Шантильи, разогнали монахов в Кревкере и настучали по физиономии уроду трактирщику в Амьене (Атоса едва удержали от того, чтобы спалить трактир дотла). После этого друзья объявили духам благодарность за то, что те вели себя как настоящие рыцари, и, дав им пару дней на поправку, двинулись в сторону столицы.

В общем, отлично порезвившись на лоне природы и почувствовав себя хорошо отдохнувшими, д'Артаньян и шестеро мушкетеров вернулись в Париж, убежденные, что Ришелье про них уже и помнить забыл.

Эта убежденность доказывала лишь одно: мушкетеры еще не знали, кто такой Ришелье…

По возвращении в столицу Атос заказал себе пару дюжин шампанского и налег на тренировки, памятуя о конфузе в Кале, а Портос закрутил роман с какой-то герцогиней. Арамис принялся спешно разыскивать даму, так и не дождавшуюся от него вожделенных английских румян, а д'Артаньян, оставшись в одиночестве, постарался до мельчайших подробностей вспомнить удивительное и невероятное происшествие, круто сломавшее размеренный ритм его парижской жизни и давшее его мыслям новый импульс…

Герцог Бекингемский. Первый министр Англии.

Уроженец города Лондона. 1591 от Р.X. года рождения.

Злобный протестант. Беспощаден к врагам Английской короны и носителям Французской.

Характер твердый, нордический, решительный (немного безбашенный).

Чрезвычайно богат, влиятелен и опасен.

В связях, порочащих его, не замечен (женщины не в счет, женщины для мужика не порок).

Слабости — Анна Австрийская (ради нее пойдет на что угодно).

Впрочем, кроме лондонского вояжа мысли лазутчика занимала еще одна тема. Констанция.

Вернувшись в Париж и не обнаружив обещанного письма, он стал ждать его с упорством, присущим лишь влюбленным и психически больным маньякам, что, по мнению Атоса, было приблизительно одно и то же.

Действительно, оказав королеве Франции услугу, вознесшую скромную труженицу-кастеляншу на необыкновенную высоту в глазах Анны Австрийской, д'Артаньян вправе был рассчитывать на благодарность. Сидя дома у окна или же стоя в карауле во время службы, он непрестанно размышлял о Констанции, о том, что его может ждать с этой женщиной. Понятное дело — она замужем, но все люди (даже галантерейщики) смертны, и, если господин Бонасье однажды оставит этот мир (ведь он в два раза старше своей жены), ничто уже не помешает возлюбленным соединиться узами законного брака. Черт возьми, в такие моменты псевдогасконец чувствовал, что просто сходит с ума от любви! Как мог он, разведчик, находящийся в глубоком тылу врага и готовый в любой момент отдать жизнь во имя Отечества, думать о подобных вещах?!

Но он думал о них! Что поделать: ему было всего двадцать лет, и он был влюблен, и он был готов пойти на риск ради своей любимой! Он был готов увезти Констанцию с собой, в Россию, когда подойдет время возвращаться. Увезти, не думая, как посмотрит на это Центр. А родители? Как они посмотрят на такой мезальянс? Ведь она женщина низкого происхождения, галантерейщица, а он…

Черт возьми, несколько раз он действительно ловил себя на том, что всерьез думает о разнице в их социальном статусе! Шевалье д'Артаньян настолько прочно вошел в него, с такой силой пронизал все его существо, что он вполне серьезно стал воспринимать себя как знатного француза, а не русского простолюдина.

Впрочем, по-другому, наверное, и быть не могло: не случись этого, он уже давным-давно провалился бы, сгорел — словом, был бы разоблачен. Только лишь перевоплотившись в француза настолько, насколько это возможно для человека, родившегося на Русском Севере, можно было надеяться на успех в том нелегком деле, которым он занимался…

В подобных размышлениях д'Артаньян провел три дня после возвращения из Амьена, а на четвертый вечером к нему заглянул его домовладелец — Бонасье.

— Вечер добрый, сударь, — сказал он, останавливаясь возле двери и почтительно кланяясь.

Как и положено человеку благородного происхождения, псевдогасконец лишь небрежно кивнул в ответ на приветствие, продемонстрировав тем самым, что готов слушать галантерейщика.

— Сударь, — начал тот, — я к вам вот по какому делу: моя жена Констанция только что прислала мне письмо, вызвавшее у меня тревогу…