Геннадий Прашкевич - Шпион в Юрском периоде
Одно меня утешало: все эти гиганты вымрут задолго до моего рождения.
Парадокс?
Да.
Но разве в нас самих не таится нечто парадоксальное? Ведь не исключено, что лет через двести какой-нибудь любознательный эрудит с другой планеты, посетив нашу мертвую, убитую бомбами и отходами промышленности Землю, с изумлением обнаружит и поймет, что виновниками свершившегося были мы сами.
6
Я искал место, где, по словам Лесли, был брошен Джек Берримен.
Джека (точнее, то, что от него осталось) я нашел. Обглоданный хищниками, валяющийся в траве скелет и уже заржавевший «магнум». Он тоже пользовался этой надежной, никогда не отказывающей машинкой.
Толкнув носком ботинка тут же рассыпавшуюся фалангу, я заметил, что в траве что-то тускло сверкнуло.
Серебряное кольцо.
Этот Лесли!..
Я не впервые ловил его на грубых просчетах. Он не снял кольцо с пальца Джека. Прошляпил его магнитофон.
Сунув кольцо в карман, я с минуту постоял над останками великого профессионала. Полуотравленный, измученный, я не собирался предавать его останки земле, у меня попросту не было на это времени; зато я услышал голос Лесли. Микрофон, брошенный на поляне, продолжал работать.
«Это Миллер… – услышал я. – Настоящего Ла Пара чем-то одурманили. Он сам сообщил об этом в полицию… Миллер – настырный парень. Это он пристрелил эксперта. Я этого ему никогда не прощу… Впрочем, он влип. Лучшего случая утопить Консультацию нечего и желать… А жаль… Было время, я предлагал Миллеру бросить его грязный бизнес.»
«Одарен?»
«Слабо сказано. Талантлив!»
«Он отказался?»
«У него не было выбора. Он уже тогда был запачкан. Он боялся».
«Черт с ним, – заметил напарник Лесли. – Ты взгляни, как поработала тут гроза. „Зеро“ отнесло прямо к оврагу… Дай мне ключи… – Послышался грохот, царапанье по металлу. – Ну вот, все в порядке. Я зарядил „зеро“. Теперь ее можно гонять, как электропоезд: сейф – юрский период, юрский период – сейф. Не потеряешься».
Сейф – юрский период!.. Меня как током ударило. Теперь я действительно влип. Если мне и удастся отбить машину, вернусь я в ней прямо в сейф, прямо в руки спецохраны фирмы «Трэвел».
«Держу пари, твой приятель давно загнулся… – напарник Лесли хихикнул. – Утонул в болоте, попал под молнию или напоролся на какую-нибудь ядовитую тварь… Смотри, какие там пауки… Дай автомат, я пройдусь по краю поляны… Доктор Парк просил меня привезти пригоршню камешков и листьев… Почему не удружить старику?»
«Я с тобой… Когда еще увидишь такое?..»
Что ж, решил я. Охота началась.
Тварь, похожая на голого страуса, вновь выглянула из-за куста. Она наблюдала за мной, тараща полуприкрытые мутными пленками, как у змеи, глаза. Я не собирался ломать его попугайский клюв, а просто обошел и осторожно двинулся к поляне. На опушке залег и сразу увидел обе машины. «Единица» стояла на прежнем месте, почти в центре поляны, а «зеро» (Лесли и его напарник уже установили ее вертикально) в стороне, вблизи оврага. Что делать, я еще не решил. Но не исключался, скажем, вариант торговли. Я угоняю машину и веду переговоры с фирмой «Трэвел».
Скорее всего, это был единственный вариант.
А Лесли и его напарник охотились. Я слышал прозвучавшие на берегу лагуны выстрелы. И сразу почувствовал на языке привкус металла.
Забыв обо всем, я набросился на большую машину.
Рвал куски проводов. Дробил детали. Крошил стекло. Конструируйте! Изобретайте! Создавайте все заново! Времени у вас хватит – миллионы лет только до появления человека. Жгите костры, выплавляйте медь, ставьте изоляцию из брони динозавров. Ухищряйтесь, если хотите выжить!
Только когда меня здорово долбануло током, я остановился.
Большая машина была изуродована, она ни на что больше не годилась. Убедившись в этом, я побежал к «зеро» и захлопнул за собой люк. Рычаг на этот раз мне повиновался.
«Это все!» – решил я.
И сразу пришла боль.
7
Реакция – вот что меня не раз выручало.
Когда машина Парка со страшным хлюпающим звуком вынырнула из времени, я сразу выбросился наружу.
К моему изумлению, «зеро» стояла не в сейфе, а почти посреди обходящего кирпичные стены фирмы «Трэвел» шоссе.
«Ну да, – дошло до меня. – Это как раз то расстояние, на которое машину откатило ливневыми потоками…»
Из-за поворота с ревом вылетел бензовоз, я даже успел рассмотреть изображение раковины на его борту. Скорость он набрал порядочную, и поняв, что сейчас произойдет, я прыгнул через обочину. Взрывная волна, догнав, жестко толкнула меня в спину и опалила неимоверным жаром. За спиной, над шоссе, поднялся черный, пронизанный молниями, столб. Весело и резво захлопотало всепожирающее пламя, и в этот черный костер, одна за другой, влетели еще три грузовых машины.
Поднявшись с обочины, ободранный и закопченный, я, прихрамывая, побрел вдоль мгновенно возникшей пробки. Никто меня не замечал, все смотрели на огонь – одни с тревогой, другие с жадным, болезненным любопытством. Не замеченный никем, оглядываясь, я проскользнул к пустому, брошенному водителем автомобилю и, прыгнув за руль, до отказа выжал акселератор.
Разворачиваясь, я увидел изумленные глаза уставившегося на меня из-за стекла соседней «дакоты» человека.
Я замер.
Моя машина! Моя куртка!
Это был я!
Но если это так, значит, я вернулся как раз в то утро, когда акция против фирмы «Трэвел» только еще замышлялась.
Ну конечно!
Я вспомнил пробку, забившую в то утро шоссе, пылающий бензовоз… Это «зеро» возникла перед ним, и водитель не смог справиться с управлением.
«Кретин! – хотелось мне крикнуть своему двойнику. – Зачем тебе сейф? Кроме трупов, ты ничего не получишь!»
Но я не крикнул. Просто перестал спешить.
Если это и впрямь то утро, тот Миллер еще ничего не знает, и я ничем и никак не смогу его убедить.
Да и зачем? Его ничто не остановит.
Он заберет документы у шефа, попадет в лапы Фила Номмена, будет стрелять…
Нет! Я не желал вступать в контакт с самим собою – с тем, прежним.
Остановившись у ближайшего автомата, я позвонил.
Я был краток:
– У Хэссопа.
Не этот ли звонок в то утро так изумил Гелену? И так вдохновил шефа?
Я жал на газ, встречные водители на мгновение цепенели. Их, видимо, пугало мое лицо – исцарапанное, закопченное. Было чего пугаться. Они пугались бы еще сильнее, знай, с какой каторги я сбежал.
8
– Ах, Эл, грешен и я. Меня никогда не отпускало странное подспудное чувство, что наша заманчивая профессия, как бы это сказать… все же не совсем настоящая.
Доктор Хэссоп, тощий и сухой, как мумия, потянулся и помог мне содрать прилипшие к коже лохмотья рубахи.
– Разве это мешало вашим занятиям?
– Не знаю… Наверное, нет… – вздохнул доктор Хэссоп. – Упорядочивать информацию, признайся, это все же не худшее из многих человеческих занятий.
Он поднял глаза на украшающую его кабинет гравюру.
Эту гравюру я помнил еще с тех дней, когда доктор Хэссоп надеялся выйти на современных алхимиков.
Король в мантии, с жезлом в руке. Королева с цветком. Лисица, прыгающая через огонь, старик, его раздувающий. Вдали замок с высокими башнями.
Философский камень мы не нашли.
Еще раз вздохнув, доктор Хэссоп поставил негромкую музыку.
Я не счел выбор удачным.
Хриплый бас Гарри Шледера раздражал меня. Он вопил, хрипел, вымаливал у кого-то прощение.
«Мое имя смрадно более, чем птичий помет днем, когда знойно небо.
Мое имя смрадно более, чем рыбная корзина днем, когда Солнце палит во всю силу.
Мое имя смрадно более, чем имя жены, сказавшей неправду мужу…»
«О-о-о! – вопил Гарри Шледер. – Почему мое имя смрадно? Разве я творил неправду? Отнимал молоко у грудных детей? Убивал птиц Бога? Я чист! – вопил Гарри Шледер. – Я чист чистотой феникса!»
– Тебе не мешает?
Я махнул рукой и побрел в ванную. Доктор Хэссоп притащился туда же и с чашкой кофе в руках пристроился на плетеном стуле.
– Эл, ты никогда не задумывался над тем, почему человек мыслящий разделен на нашей планете на несколько весьма отличных друг от друга видов?
– С точки зрения кролика или тигра, – возразил я, намыливаясь, – это, наверное, не совсем так.
Доктор Хэссоп фыркнул:
– Даже в этой ванной находится сейчас два вида людей. Я представляю более древний, почти вымерший, а ты – новый, который, подозреваю, и завоюет окончательно всю планету. Мы действительно совершенно разные люди, Эл… Это так. Мы и не можем не быть разными. Такие люди, как я, годами валялись в сырых окопах, жили нелепой надеждой возвращения в чистый мир. Это не могло не изменить нас. И изменения эти, замечу, коснулись в нас как раз того странного и загадочного, что передается от одного человека к другому вместе с его кровью и плотью, но никогда при этом не является ни тем, ни другим. Как электричество. Все знают, что оно зажигает лампу, вертит колеса поездов и турбины, но никто не может сказать, как оно выглядит… Разрушенные дома, Эл, можно восстановить, вместо потопленных кораблей можно построить новые, вот только человека нельзя ни вернуть, ни восстановить… – Доктор Хэссоп усмехнулся: – Соорудить человека, в общем-то, проще простого, и уж конечно, проще, чем, скажем, срубить дом или вырезать деревянную табакерку, но некоторые вещи, делающие человека человеком, соорудить нельзя. Те, кто, как я, пережил первую мировую войну, эпидемию испанки, великий кризис и большой бум, кто, как я, видел результаты второй мировой и остался все-таки жив, все мы сейчас – ископаемые, нечто вроде шумерских городов или римского Колизея. Я говорю это потому, Эл, что, гуляя по улицам, обращаю внимание не только на рекламу, но и на людей. И мне все больше и больше кажется, что они – другие.
