Сергей Бережной - Моривасэ Моногатари
— Здравствуйте, — от неожиданности сказал шарфюрер Отто фон Какадзе и почему-то сильно покраснел.
— Отрубай нахер!!! — захрипел микрофонный голос — на этот раз из-за левого верхнего угла зеркала.
И Отто фон Какадзе пропал. Осталась свечка, осталась подставка с тлеющей ароматной палочкой, остался широко потертый таджикский ковер, остался портрет на стене. Теперь, когда шарфюрер не находился более между свечой и картиной, стало видно, что на портрете изображен Пушкин.
Выйдя из медитации, самурай Цюрюпа Исидор удивленно покачал головой и попытался понять, какой смысл могло нести увиденное им только что. Однако вместо этого в голову ему пришло странное стихотворение, которое ничего не объясняло, было рифмованным, более того — противоречило представлениям самурая о Пути Воина. Стихотворение было таким:
Да пронесетсяМимо бедствия рука!Блеск ручейка.
Обдумав тщательно случившееся, самурай решил не рассказывать наставнику Кодзё не только о позорном стихотворении, но и о посетивших его во время медитации странных и неприятных образах.
Просто вечер не задался.
Бывает...
О сокрушительном столкновении непримиримых нравственных ценностей
Однажды самурай Цюрюпа Исидор получил задание охранять вход в Выставочный зал на Крымском Валу, где ряд высокопоставленных политических деятелей, уличенных в публичной лжи, должны были совершить обряд сэппуку. Правом прохода в зал и соответствующими пригласительными билетами были наделены родственники главных участников церемонии и секунданты-кайсяку, следовало также пропускать официальных лиц, ответственных за соблюдение ритуала, и представителей прессы — само собой, при предъявлении ими соответствующей аккредитации. Список приглашенных был составлен и утвержден в канцелярии даймё еще накануне, чтобы не вышло какой-нибудь обидной неловкости на самом мероприятии или же на запланированном после него фуршете.
То, что сведения о предстоящем банкете просочились за пределы узкого круга посвященных, не было обстоятельством непредвиденным (хотя не было и неизбежным). Именно поэтому внутри помещения порядок обеспечивала личная гвардия даймё, а перед входами в Выставочный зал была выставлена охрана из прославленных своей суровостью самураев дома Мосокава. Установка была жесткой: лица, не имеющие привилегии присутствовать, не должны были попасть в банкетный зал. Ни под каким предлогом.
Итак, самурай Цюрюпа Исидор стоял на посту у главного входа, откуда открывался превосходный вид на Крымский мост. Однако любоваться этим удивительной красоты сооружением самураю было некогда, так как ему постоянно приходилось сдерживать напиравшую на ограждения толпу жадных до зрелищ москвичей и гостей столицы. Время от времени сквозь толпу пробивался кто-нибудь, имеющий допуск, и после тщательной проверки был пропускаем внутрь. Для прохода высокопосталенных чиновников, каро и моногасира, толпу решительно раздвигала их личная охрана. Журналисты и родственники пробивались своими силами, а потому, пробившись, вид имели усталый, растрепанный и довольный.
Приходилось самураю Цюрюпе Исидору и применять оружие для усмирения самых настойчивых, которые пытались перепрыгнуть через ограждения и миновать охрану. Один раз он взмахом вакидзаси перерезал подтяжки довольно толстому дяде, который непредусмотрительно проявил недюжинную прыть, но после полученного удара вынужден был ретироваться, поддерживая неприлично спадающие брюки; в другой раз какая-то не в меру возбужденная особа в вечернем платье и с хозяйственной сумкой при сходных обстоятельствах лишилась высокого каблука. Метрах в двадцати от толпы уныло топтались возле служебных машин с десяток милиционеров, которым это мероприятие тоже не сулило никакой радости. Жалобами граждан, пострадавших от высокой исполнительности самурая, они пренебрегали. И работы для дежурной «скорой помощи» самурай пока не обеспечил — хотя и опасался, что ближе к началу фуршета до этого вполне может дойти.
Пока, однако, все шло более-менее штатно. Толпа, впечатленная продемонстрированным Цюрюпой Исидором искусством убеждения, вела себя в целом неагрессивно, и самурай, ни на миг не теряя боевой сосредоточенности, прохаживался вдоль ограждений с веером в руке, размышляя о проходящей в зале церемонии и надеясь, что наблюдаюший за ходом обряда господин Мосокава впоследствии поделится со своими самураями всеми подобающими подробностями — включая прощальные стихи, которые должны были сочинить герои дня.
В этот момент его окликнули из толпы.
— Господин военный!
Цюрюпа Исидор далеко не сразу понял, что выкрик обращен к нему, ибо никаким «военным» он не был, а был самураем. Кричавший, однако, вполне мог быть не посвящен в особенности статуса Цюрюпы Исидора из-за весьма распространенной ныне культурной ограниченности, а к малообразованным людям самурай, будучи человеком широких взглядов, относился с терпением и даже сочувствием.
Он подошел к тому месту, где толпа прижала к ограждению крикнувшего. Им оказался определенно европейского вида человек предпенсионного возраста, одетый странно, но ненаказуемо — темные брюки, но легкие сандалии; белая рубашка с галстуком, но светло-зеленая ветровка. Прическа его, если она и существовала прежде, была начисто утрачена при столкновении с народными массами.
— Господин военный, — настойчиво повторил этот человек, и на этот раз самурай Цюрюпа Исидор явственно услышал в его русском языке акцент, — там что, действительно происходит ритуальное убийство?!
— Кто это вам сказал такое? — изумился Цюрюпа Исидор.
— К нам в офис позвонили и сказали, что здесь будут показывать харакири.
— Что значит — «показывать»? Здесь же не школа для детей буси. Вы кто?
— Я из организации, которая занимается соблюдением прав человека! — провозгласил человек. — Вот мой мандат!
— А пропуск у вас есть?
— По этому мандату вы меня обязаны пропустить.
— Я не могу вас пропустить, вас нет в списках.
— Господин военный, вы покрываете убийство! Я предствляю международную общественность! Вы это понимаете? Я пройду, хотите вы того или нет!
— Мое имя Цюрюпа Исидор, — холодно сказал Цюрюпа Исидор, — я самурай дома Мосокава. Для того, чтобы здесь пройти, вам придется меня убить.
— Я не убийца! — вздернул подбородок его собеседник. — Но для того, чтобы предотвратить убийство, я готов даже на убийство. Дайте мне саблю!
— О каком убийстве вы все время говорите? — спросил Цюрюпа Исидор, чувствуя, как из-за напора этого олуха ослабевает его боевая сосредоточенность. — Люди, которые сегодня совершат сэппуку, cделают это для спасения собственной чести, по своему выбору и своими личными кинжалами кусунгобу.
— Самоубийство ничем не лучше убийства! И потом — одно дело безболезненная эвтаназия, и совсем другое — резать себя ножом!
— Когда они шли на выборы, они знали, чем это может для них обернуться, — возразил самурай Цюрюпа Исидор, и в голосе его звучало уважение к самоотверженности людей, о которых он говорил. — Ответственность политика перед избирателями по нашим обычаям даже выше, чем ответственность самурая перед его господином. И, кстати, они не успеют почувстовать боль — по правилам церемонии, кайсяку должны сразу же избавить их от мучений, отрубив головы...
— Отрубив го... — подавился правозащитник. — Боже правый, какое невиданное варварство!
— Да что вы все время кудахчете?! — не выдержал самурай. — Вы что, хотите, чтобы они все оставшиеся годы жили в позоре? Они приняли на себя бесчестье, сознавая, что такой шаг необходим для блага страны, и что после этого они смогут спасти свою честь, только лишив себя жизни! Совершив сэппуку, они вернут к себе уважение избирателей! Неужели для вас это пустой звук?
Но собеседник уже не слушал его.
— Право на жизнь! — орал он. — Попрание главных свобод! Заседание комиссии по правам человека, срочно! Я вас под Гаагу подведу!
Он выдавился из толпы и бросился к скучающим милиционерам. Это была стратегическая ошибка, потому что к тому времени, когда самурай Цюрюпа Исидор вполне восстановил боевую сосредоточенность, стражи порядка успели правозащитника показательно избить, заковать в наручники и отправить на «скорой» тихим ходом в ближайший «обезъянник» для выяснения причин антиобщественного поведения, каковое выяснение и привело к полному восстановлению прав владельца мандата. Перед ним даже извинились.
Таким образом, традиция была соблюдена, а все участники этого недоразуменя остались довольны его исходом.
За исключением, конечно, тех, кто рвался на фуршет, но так на него и не попал...