Людмила Астахова - НЧЧК. Дело рыжих
Нет, я ошиблась. Был еще кое-кто, значительно хуже и назойливей волколаков пера. Демонстранты. Сразу несколько организаций, кушающих государственные деньги под предлогом защиты несчастных попадальцев от хищных кровавых рук НЧЧК, устроили круглосуточные пикеты не только под дверьми Управления, но и под окнами. Утро начиналось под слитные вопли «Долой произвол!» и «Мэйне – индульгенцию!», а ночь мы встречали под хоровое исполнение трагических песен о невинно заключенных. На десятом по счету повторе «Роханки» и «Мирквудского централа» я поняла, что как никогда близка к тому, чтоб спуститься в логово мальчиков из ДОБРа, выпросить что-нибудь тяжелое, желательно с подствольным гранатометом, и лично заняться разгоном пикетчиков. Не сложилось, а жаль. К несчастью, пикеты были согласованы с городской управой и проводились на совершенно законных основаниях.
В общем, жизнь кипела. И если в моей опухшей от постоянной нервотрепки и недосыпа голове еще и оставалось место каким-то посторонним мыслям, то были они лишь об одном предмете… объекте… субъекте. Короче, о нем самом, синеоком капитане и лорде. Правда, очи под конец третьего дня были уже не столько синие, сколько красные, но зато нежный синюшный оттенок приобрел его благородный лик. В один прекрасный миг я поймала себя на совершенно уж неподобающих мечтах – взять окончательно загнавшего себя Эринрандира в охапку, завернуть в одеяло и напоить чем-нибудь вроде горячего молока с медом. И уложить спать, чтоб отдыхал и ни о чем не думал. А мне было бы довольно, если б при том подушкой этой взлохмаченной и гениальной голове служили бы мои колени… Любить такого – все равно что гулять по минному полю с завязанными глазами и навеселе или взлететь на неоседланном молодом грифоне. Никогда бы не подумала, что со мной это может случиться. Я же боюсь высоты и не одобряю неоправданный риск, однако… Искусай меня этот самый грифон, если в те дни я не летала! Что этот сумрачный эльф сделал с благородной девой из хорошей семьи, а? За столь краткое время я проделала массу вещей, которые прежде не смогла бы себе позволить ни при каких обстоятельствах. Напилась до исполнения боевых гимнов. Ночевала в квартире у малознакомого мужчины. Устроила безумные пляски в «Лепрекон-клубе» сразу с двумя дроу – тоже ведь из-за него! Убила человека… ведьмака… Проклятье, если бы можно было все переиграть! Не выжигать Три Нитки мозги, а просто парализовать его, и стрелять не в голову, а… Нет. Тогда он убил бы Эринрандира… Эрина. Но именно тех данных, что аниматоры могли бы извлечь из мозга ведьмака, буде бы он остался неповрежден, нам сейчас и не хватало! Если бы я не полезла в тот подвал, приняв отзвук его мысли за крик о помощи! И в самом деле, зачем ему было меня звать? У меня нет и не будет никаких шансов на его любовь. Но, может быть, хотя бы дружба?.. Мне ведь и этого будет довольно! Но как бы я смогла жить дальше, если бы Три Нитки довел начатое до конца и убил бы моего Эрина?
В эти три дня, конечно, были и светлые моменты. Например – мы как-то быстро и окончательно перешли на «ты». Удивительно легко это оказалось и сразу стало как-то привычно звать капитана лорда ап-Телемнара – Эрин. Мне показалось даже, что от звука его имени на губах у меня остается легкий привкус. Будь я более романтичной барышней, я бы сказала, что меда. Но нет, его имя пахло солнечным лесом, теплым ветром и еще чуточку хмелем, словно темный осенний эль, вобравший в себя щедрость лета… Я, кажется, все еще думала об этом, когда вдруг осознала, что чуть не заснула прямо в кресле. Встрепенулась, несколько раз моргнула, заставляя открыться упорно смыкающиеся веки – и поймала на себе какой-то… тревожный взгляд Эринрандира.
– Что? – спросила я, машинально растирая висок.
– Нол, – начал он и ненадолго умолк, а потом решительно продолжил. – Если мы сейчас не остановимся, ты просто упадешь.
– Нет! – я замотала головой. – Зачем же? Я в порядке! Я могу еще работать, честно! И у нас еще осталось…
– Нол, я тоже сейчас упаду. Хватит. Ничего мы уже не сделаем больше и лучше того, что сделано. Поехали домой.
– А?
– Я говорю, домой поехали. Я такси вызвал. Пойдем.
– Да нет же… – запротестовала я, вцепившись в ноутбук. – Вы… то есть ты… езжай, а мне тут еще… Ой! Это зачем?..
Устав со мной спорить, он просто сгреб меня вместе с ноутбуком и практически силой поволок к выходу. Пальто мое, впрочем, с вешалки снять не забыл и даже умудрился меня в него запихнуть. Чудом, не иначе. По дороге я все еще пыталась вяло отбрыкиваться, но в натопленной машине как-то сразу сникла, уже без стеснения и смущения привалилась к теплому боку шефа и уплыла окончательно…
Нолвэндэ отключилась в тот же миг, как только села в машину.
«Бедная моя девочка, ты совсем без сил, – думал Эрин, заботливо прижав к себе спящую напарницу. – Надеюсь, ты простишь меня. Не могу я иначе, не могу и все! Себя загнал – ладно, привык уже, но и тебя замучил. А может, я просто окончательно спятил от работы… и любви к тебе?»
Эринрандиру пришлось долго тормошить девушку, чтобы разбудить в конце пути, и даже поднимаясь по лестнице и открывая дверь, она оставалась наполовину спящей.
Глава 14
Не запрещено до посинения убеждать себя в непогрешимости и без конца повторять: «Ты сделал все, что мог», но утихомирить голос совести не получается. Если бы сделал абсолютно все, то получилось бы. Такая вот незатейливая правда жизни получается. Едреные пассатижи!
Стоило Эрину увидеть в вестибюле управления адвоката Сидоровой, как он почти все понял. Вселенская печаль плескалась на дне водянисто-голубых глаз сирена[20], а унылое выражение лица никак не гармонировало с дорогущим костюмом от Туора. Вообще-то, клиентам Перла Барракудаса можно заранее посочувствовать. Депрессия и меланхолия, которые свойственны всем его сородичам, как женского, так и мужского пола, из адвоката просто сочились. Эрину всегда казалось, что после часовой беседы с Перлом любой преступник должен испытать желание поскорее признаться во всех своих прегрешениях против законности, чтобы не погрузиться окончательно в пучины тоски и безнадежности. Жизнь печальна, мир наш – юдоль скорбей, солнце сначала взорвется, а потом погаснет, и вообще, вселенную ждет тепловая смерть. Какой смысл трепыхаться, если все равно всем… гм… абзац? Ну, или капец. Кому как больше нравится.
Так надо учесть, что Барракудас был мужчиной и среди своих считался неисправимым оптимистом. А про наяд лучше промолчать. Даже дровские сердцееды обходили слезоточивых дев сторонкой. Выдержать поминальную тризну по безвременно утраченной невинности нормальный мужчина не способен.
Первое что услышал Эрин, приблизившись к тоскующему в кресле сирену, было:
– Все очень плохо, ап-Телемнар.
У Барракудаса всегда и все не слава Эру. Помнится, он на собственной свадьбе белугой рыдал на пару с невестой, когда им обоим в голову пришла мысль, что прожив вместе всю жизнь, они не умрут в один день и час. Надо полагать, четвертый по счету брак жениха располагал к подобным выводам.
– Что случилось?
Вьющаяся прядь смоляных кудрей трагически пала на высокое смуглое чело, адвокат скорбно закатил очи и чуть слышно простонал, не в силах вынести свинцовости бытия:
– Эрин, я подал судье ходатайство об освобождении Марии Сидоровой из-под ареста. Гримуар со всеми отягчающими тянет максимум на пять лет условно, и по закону Индульгенцию нет необходимости содержать под стражей.
Эльф грязно выругался, заставив Перла наморщить тонкий породистый нос.
– Эта мерзавка достойна самого сурового наказания, друг мой, – вздохнул сирен. – Но мы живем в правовом государстве, и Закон у нас превыше всего, – глаза его наполнились слезами.
– Я помню, – огрызнулся энчечекист резко посмурневший почище собеседника. – Пусть на волю выйдут десять виновных, но нельзя допустить, чтобы невинный оказался за решеткой. Но, Перл, мы все знаем – она виновата. Её ре-портировать надо.
– Да, согласен. Но закон пока на стороне Сидоровой. Говорят, у вас там есть свидетельница…
– Перл, до суда еще далеко, со свидетелем может случиться все, что угодно, а Мэйна при первом удобном случае сбежит из города.
– Если обвинения подтвердятся, то иномирянку всегда можно найти, – заявил Барракудас.
– А если не найдем? А если она успеет сделать новый гримуар и прорвать Барьеры? – в сердцах бросил эльф.
– Ох! Я не перенесу! Это слишком ужасно, – взрыдал Перл, роняя жемчужные слезы в траурно-черный платок, отороченный розовым кружевом.
– Заткни фонтан!
У энчечекиста и так на душе кошки скребли, а тут еще требуется выдержать девятый вал рыданий того, кому все обязаны неприятностями. Сирен прорыдает еще три часа над тяжкой долей блюстителей закона, но ходатайство забирать не пойдет ни за какие котлетки (рыбные).
