Сергей Панарин - У реки Смородины

Молодые грабители ахнули, изумился и старик. В преступном мире имя лиходея пользовалось широкой известностью.

– Врешь поди, – усомнился культяпый вор, справившись с удивлением.

– Сыскарем буду, – поклялся на разбойничий лад Лютозар.

– Грех слепца обманывать, но и грех человеку не верить, – проговорил Шнырь. – Со всех сторон правда получается. Будь нашим гостем, Заруба, только уважить тебя нечем, сами лапу сосем.

В доказательство старик потряс культей, лишенной кисти.

Щуплый придвинул посетителю ящик. Преступник сел.

Крепыш прошел поближе к Шнырю, будто тот мог его защитить.

– Правый глаз мне на ярмарке выбили, когда поймали и пороли за кражу ковра. Злой попался купец и с кнутом ловкость проявил завидную, – рассказал старейший вор. – А вторую зеницу не сберег я в тюрьме. Холод, сырость, вот глаз и воспалился от выбитого левого.

– Не слишком ты удачлив в деле был, – без злобы заметил гость.

– По всем понятиям, так, – вздохнул старик. – Судьба.

Разбойник, приобщившийся тыпонских взглядов на жизнь, не винил судьбу в промахах неумехи-вора, но спорить не стал. Немощный калека угасал, и не годилось отравлять его последние дни ядом истины, которую он и сам наверняка знал.

Лютозар перешел к делу:

– Мне нужно найти колдуна. Световитом звать.

Шнырь долго думал, шепча какие-то неразличимые слова. «Уж не ворожит ли, жучара?» – обеспокоился Заруба, но старик просто копался в памяти.

– Слыхал про такого, – сказал вор. – Давно было дело, я еще в отроках ходил. Мне, честно признаться, о Световите дед поведал, да и то навроде басни. У нас такие баю-байками называют, потому что на сон грядущий сказываются.

– А посерьезнее ничего нет? – Разбойника не слишком обрадовала новость о детской небылице.

– Прости, нет, – понурил грязную голову Шнырь.

– Длинная хоть? – поморщился Заруба.

– Какой там! У нас, воров, баю-байки короткие. За день умотаешься мелочь таскать да от рассерженных лопухов бегать. Еще не лег, а уже спишь. Потому и скоротечные, да… – слепец беззубо улыбнулся, вспоминая бестолковое свое детство.

– Трави, – велел разбойник.

– Ой, что было-то бывало! Вы не поверите. И, кстати, правильно сделаете – вру я, – начал древним повествовательным порядком Шнырь. – Жил-поживал в нашем Торчке-на-Дыму беззаботный и умелый вор по имени Сварун Золотые Руки. Более ловкого парня не сыщите. В базарный день он обычно срезал столько кошелей с поясов купеческих, сколько овец в стаде у хана мангало-тартарского. Удачлив был Сварун, не попался ни разу. А уж когда он обворовал купца Колыхая!.. Знаешь ли купца Колыхая? Нет?! О, это был редкой мерзости богатей. Глядя на этого человека, каждый вспоминал самые грязные ругательства. Дела с ним имели лишь такие же мерзавцы, как он сам. И вот Сварун его ограбил трижды: утром кошель срезал, днем в клеть пробрался, где сундук стоял с богатствами, а ночью еще и с женой Колыхаевой миловался. Она, бедняжка, рада была с ладным мужиком время скоротать, а мужа только терпела. Вот таков был наш вор, в ловкачестве спорый. Сирого не обижал, зажиточного тряс.

Лютозар едва заметно улыбнулся. Он предвкушал резкий поворот в жизни «правильного» вора Сваруна и не ошибся. Чуть передохнув, Шнырь продолжил:

– Но однажды, возвращаясь ввечеру домой, увидел в толпе старика. Ковыляет старик на трех ногах, то есть на палку опираючись, а сзади болтается мошна потертая. В ней звякают три монетки. Сварун-то настолько глуздат в этих вопросах сделался, что на слух определял количество денежек и металл, из которого их начеканили. И чует наш вор – золотые там, у старика-то. Рука сама потянулась за маленькой заточечкой, и Сварун не успел сообразить, как мошна перекочевала с пояса старика за пазуху вора. Мастерство. Пришел домой, развязал, вытряхнул на стол три золотых. Хороши! Будто твои солнца светятся. Хотел невзрачный кошель выбросить, да пальцы чувствуют, что еще завалялось какое-никакое сокровище. Тряхнул вдругоряд – еще три золотых. Он опять трясти – снова сыплются! Так и тряс мошной целую ночь, пока не выронил, уставшие пальцы разжав. Чу, брат мой, не успел кошель упасть, ан исчез, словно и не было! «Да и пусть его! – думает Сварун. – Мне и той горы, что я натряс, до самой смерти хватит». А насыпалось полкомнаты, аж в рост стоять нельзя. Запустил на радостях руки в богатствие, подкинул золотые брызги монет к потолку. Любо разлетаются, сладко звенят!

Рассказчик замолчал, как бы прислушиваясь к музыке злата, потом вернулся к повествованию:

– Смотрит вор на руки, а они тоже золотом пылают! Светятся, хоть ты лучину не зажигай. Засмеялся Сварун, снова в гору монет руки запустил. Глядь, а заместо состояния драгоценного – полная каморка черепков потрескавшихся! Боги, боги мои! Руки-то золотые, да богатствие глиняное. Сильно испужался Сварун, да недолго метался. Ясное дело, колдун тот дед. Проучил, ничего не скажешь. Наука. Утром наш вор опять на ярмарку. Кошели звякающие добыл, к ночи домой принес. Открыл – батюшки! – черепки заместо денег! А руки, руки-то золотым огнем играют. Страшно сделалось Сваруну, тошно и тесно. Он расспрашивать, кто таков может статься старик. Люд разумный растолковал: «Это не иначе Световит-Двоедушник тебя покарал, живет там-то и там-то, опричь всех. Иди вымаливай прощение!» Пошел Сварун туда-то и туда-то, поклонился неклюду. «Я-то тебя давно простил в знак моего к тебе расположения передом, а к лесу задом. Но силы небесные не спешат умилостивиться, – отвечает Световит. – Нынче рыскал я в миру черным вороном, слушал речи Догоды и Позвизда. Боги-ветры говорят-де, надобно денег раздать сирым столько, сколь из кошеля натряс». Ушел Сварун и стал богатых грабить, а мошны срезанные убогим да нищим раздавать. Но одно дело натрясти, а другое добыть. Так до конца своих дней и не расплатился за долг перед богами наш Сварун Золотые Руки. Сим завершаю свою баю-байку, ты же скорее, сынок, засыпай-ка.

Как и любая другая разбойничья сказка, Шнырева басня носила сугубо прикладной характер и учила молодого воренка двум вещам: не тряси бедного и не связывайся с колдунами. Выведя эту нехитрую мораль, Заруба непроизвольно потер браслет, «подаренный» Ерусланом.

– Ладно, прими благодарность, дед. Потешил душу странника. – Лютозар положил на колено старика несколько монет. – Имей в виду, лучше бы вам сейчас же уходить. Утром – большая бойня. Вы, простофили, если Шныря бросите, дождетесь справедливой кары.

Разбойник встал и вышел, уверенный в том, что трусливые мародеры теперь с калеки будут пылинки сдувать. Медицинские знания, переданные Зарубе сэнсэем, подсказывали, что срок этот весьма недолог. К тому же какая разница, если конец света назначен на ближайший полдень?

Глава седьмая

В коей все и решается, а может, и не все

– Заклинаю тебя, о юный мой повелитель, – горделиво обратился Хоттабыч, нарушив довольно продолжительное молчание, – потряс ли ты своими знаниями учителей своих и товарищей своих?

– Потряс! – вздохнул Волька и с ненавистью посмотрел на старика.

Хоттабыч самодовольно ухмыльнулся.

К шести утра построились славные тридевяцкие полки перед перекрестьем Черных Колей. Славные-то они, конечно, для красного словца. Все больше самодеятельность: горожане не пойми с чем, в основном мужики, но встречались и бабы. Сильна была любовь к столице, правильный народ жил в Торчке-на-Дыму. Дружинников-профессионалов собралось три неполных сотни. Одну оставили в резерве, две другие разместили в центре, на острие атаки. Входить-то решили углом, чтобы кинжально впиться в ряды богомерзких Жрайков.

Заруба отыскал близнецов перед самым наступлением.

– Ну, разузнал про Световита? – нетерпеливо спросил Иван.

– Почти ничего. Так, детские сказки, – лаконично ответил разбойник. – Устремим помыслы к предстоящей схватке.

И – началось.

Князь прокричал полководческую речь:

– О дружинники мои и братья! Лучше убитым быть, чем в полон попасть, тем более что орда тьмы пленных не берет. Зачерпнем шеломами воды из Смородины! Вперед, орлы мои шизокрылыя, львы златогривыя, куропатки молниеносныя! Превозможем оленей рогатых, этих гусей напыщенных, пауков четверолапых не числом, а умением, не умением, так правдою, не правдою, так неправдою! Ату!

– Ату! – взревело войско и зашагало навстречу славе.

В Потусторони топтались толпы уродов. Светлое воинство человеческое врубилось в ряды упырей, и закипело побоище.

Для Емельяновых сеча слилась в непрекращающийся поток убийств. Братья не считали себя душегубами, ведь казнили они мертвяков! В конце концов, бой превратился для дембелей в тяжелую работу. Защищая головы, близнецы вовсе не заботились об остальном – спасала форма.

Перед тем как ринуться в бой, Иван прикинул: все надо завершить за час. Накануне, когда князь впервые сунулся на черную полосу, драка продолжалась минут пять, а в мире, судя по толпе и прочему, пролетело около получаса. Значит, одна минута идет примерно за пять-шесть. До затмения как раз шесть часов. Вот и вся арифметика.